Пролог «на троих» и колокола под «фанеру» (фото)

В начале марта в Государственном камерном музыкальном театре «Санктъ-Петербургъ Опера» прошли премьерные спектакли оперы Руджеро Леонкавалло «Паяцы» в постановке художественного руководителя театра Юрия Александрова.

Скажи, зачем?

Если и есть в этой работе пресловутая режиссёрская концепция, то её можно легко выразить словами Министра-администратора из «Обыкновенного чуда» Шварца: «Чего тут стесняться, когда весь мир создан совершенно не на мой вкус. Береза – тупица, дуб – осел. Речка – идиотка. Облака – кретины. Люди – мошенники. Все! Даже грудные младенцы только об одном мечтают - как бы пожрать да поспать».

Во время довольно жёсткого диалога с Тонио, когда Недда грубо насмехается над ним, или во время исполненного глубочайшей нежности дуэта Сильвио и Недды – в общем, везде у Александрова Недда предстаёт проституткой, ищущей работы. Похоже, режиссёра мало смущает, что всё это идёт вразрез с содержанием оперы. Он на этот раз как будто работает «от противного» – и нельзя сказать, что это пошло на пользу спектаклю. Любопытно, что «Паяцы» уже идут в Мариинке и Михайловском. Постановки вполне заурядны и ходульны – тем не менее, они «петь не мешают», а образ целиком зависит от артиста: хочешь, стой по центру и «докладывай ноты», хочешь – «лепи образ», что называется, по полной. И конечно, все ожидали от Александрова если не прорыва к новым горизонтам оперной режиссуры, то хотя бы спектакля «спорного». Увы, получилось «по-черномырдински»: несколько действительно удачных находок в спектакле помещены в общую среду, скажем так, тотальной сексуальной озабоченности.

«В движеньи мельник жизнь ведёт...»

Во время интродукции на авансцене перед занавесом появляется как будто заблудившийся персонаж с нотами — нечто вроде хористки, но в «сексуальных» мини-шортиках. Она проделывает некие телодвижения (видимо, комические), после чего дирижёр прогоняет её властным жестом. Сцена приезда бродячей труппы в деревню решена как пресс-конференция первых лиц убогого театрика. Перед началом второго акта в зал выходят хористы, предлагающие публике «купить» бутафорские помидоры, чтобы «влепить клоуну в физиономию» (хотя тот поворачивается к публике задом с нарисованной на ягодицах мишенью); затем хор извещает публику, что весь сбор от спектакля пойдёт «в помощь голодающим актёрам Поволжья». Наверное, это было бы здорово, скажем, для команды КВН «Уральские пельмени», или на капустнике в Консерватории — но в спектакле, претендующем на сколько-нибудь серьёзное прочтение далеко не комической партитуры, всё это выглядело по меньшей мере странно.

Раньше постановки Юрия Александрова, помимо акцентированного внимания мастера к «нижним чакрам», всё-таки всегда отличались музыкальностью – то есть, не ритмичными телодвижениями под музыку, но ясной связью сценического действия с музыкальной драматургией оперы.

Теперь же, помимо вышеописанного «оживляжа», он решил насытить пластикой всё действие: лирический дуэт Сильвио и Недды, благодаря капризу режиссёра, превратился в пародию на классическое балетное па-де-де; во время хора «Дин-дон» Недда проделывает какие-то танцевальные па, немыслимые и дикие — в это же время стоящие в белых костюмах на заднем плане участники какого-то свадебного торжества громко, долго и очень надрывно смеются. Исполняя знаменитую арию второго акта («Нет, я не Паяц, если лицо мое бледно, то это от стыда и жажды мести!..»), Канио-Паяц, подчиняясь воле режиссёра, тоже вынужден выполнять какие-то хореографические упражнения. Всё это разительно напоминало описанную Ильфом и Петровым «Женитьбу» Гоголя в театре имени Колумба: «Балансируя зелёным зонтиком с надписью: “Я хочу Подколесина”, Агафья Тихоновна с проволоки спрыгнула прямо на стул. Одновременно с этим все негры, Подколесин, Кочкарев в балетных пачках и сваха в костюме вагоновожатого сделали обратное сальто. Затем все отдыхали пять минут, для сокрытия чего был снова погашен свет».

Колокольный звон под «фанеру»

Надо заметить, что Пролог в «Паяцах» у Леонкавалло — это настоящая программа, которую многие считают чем-то вроде манифеста веризма: «Автора вдохновила сама жизнь... он настоящими слезами писал... Вы не глядите на наши бедные шутовские кафтаны – смотрите на наши души, потому что мы люди из плоти и крови!..»

С самого начала недоумение, смешанное с досадой, вызвала смелая режиссёрская новация: исполнение Пролога он решил поделить между тремя исполнителями. Серьёзная и сложная программная ария, предваряющая действо, поделенная «на троих», приобрела благодаря этому шутовской характер а-ля «три тенора» и выглядела примерно так же, как если бы в коде па-де-де третьего акта «Лебединого озера» тридцать два фуэте «в складчину» крутили поочерёдно три балерины.

Ещё большее недоумение вызвал хор «Дин-дон»: на замену оркестру и хору своего театра Юрий Александров призвал... «фанеру» — разумеется, если так можно назвать запись хора и оркестра миланского театра Ла Скала под управлением Герберта фон Караяна. Это особенно досадно, поскольку перед Новым годом в концертном исполнении «Паяцев» в «СПб-Опера» малочисленный хор театра блестяще справлялся с этим не самым простым в хоровой литературе отрывком.

«Мы люди из плоти и крови!..»

В новых «Паяцах» определённо хороша музыкальная сторона: оркестр под управлением Александра Гойхмана звучал прекрасно, радуя ухо меломанов тонкой проработкой деталей. Превосходным Канио стал Виктор Алешков с его необыкновенной, «роковой» харизмой. Очень хорошо (хотя вследствие болезни и несколько хуже, чем в концертном исполнении) спела Недду Елена Тихонова. Буквально «в десятку» попал Евгений Баев в роль Тонио; великолепно поют Дмитрий Лавров (Сильвио) и Сергей Алещенко (Арлекин).

В камерном театре с его крошечной сценой и миниатюрным залом на 150 мест внимание к мельчайшим деталям и работа с актёром, казалось бы, должны превалировать. Однако Юрий Александров создаёт некие шаблоны, в которые, как в прокрустово ложе, актёры обязаны уместить свою индивидуальность. Весьма показательно, что сайт (http://www.spbopera.ru/) театра «Санктъ-Петербургъ Опера» — единственный в городе театральный сайт, на котором вообще нет ни слова об актёрах. У Александрова нет актёров, нет личностей и нет понятия амплуа. Результат получается соответственный, точнее говоря — усреднённый: Виктор Алешков и Всеволод Калмыков, например, артисты совершенно разные и по физическим, и по вокальным данным, и по своим актёрским качествам: и они оба (местами — тайно, местами — явно) гнут, что называется, свою линию. Никита Захаров явно слишком тонок натурой и интеллигентен для того образа Тонио, который идеально «пошит» на Евгения Баева. В сценическом образе Недды-Тихоновой на заднем плане порой явно скользит несогласие актрисы с рисунком роли, предложенным режиссёром; а Юлия Птицына, наоборот, все задачи выполняет с необыкновенным рвением — однако в итоге получается нечто невообразимо-комическое хотя бы потому, что г-жа Птицына по характеру своему кто угодно - субретка, инженю, травести, — но только не главная героиня.

В спектакле как будто всё перевёрнуто с ног на голову: непонятно-усреднённые и обшарпанные декорации первого акта оборачиваются таким буйством костюмов и пиршеством красок в «Комедии» (художник-постановщик — Вячеслав Окунев), которым может позавидовать любой венецианский карнавал. И по крайней мере, на самую красивую Комедию в «Паяцах» в музыкальных театрах России «Санктъ-Петербургъ Опера» теперь может претендовать с полным правом.

После финальной фразы Канио «La commedia è finita» мощная оркестровая постлюдия вдруг прерывается возгласом «Ап!» — и все артисты, в том числе и «мёртвые», бодро вскакивают, начиная весело раскланиваться на финальных тактах драматичнейшей музыки. Без сомнения, прекрасный финал — жаль только, что совершенно не из этой оперы.

Кирилл Веселаго, Фонтанка.ру