Владимиру Высоцкому исполнилось бы 68 лет

Про Высоцкого сказано и написано неимоверно много, и не удивительно: его охрипший баритон стал собирательным голосом страны второй половины уже прошлого века. Той страны уже нет, но Высоцкий остался. Он по-прежнему нужен самым разным людям.

Про Владимира Семеновича Высоцкого сказано и написано неимоверно много, и не удивительно: его охрипший баритон стал собирательным голосом страны второй половины теперь уже прошлого века. Той страны уже нет, но Высоцкий остался. Он по-прежнему нужен самым разным людям, по-прежнему остается голосом России, потому что не лгал ни своей жизнью, ни своим творчеством. Сегодня ему бы исполнилось 68 лет.

"Я думаю, что поэзия не знает границ, что проблемы, которые волнуют меня, точно так же волнуют всех других", - говорил Высоцкий. И это действительно было так. Его обожала и считала своим вся страна. По свидетельству Марины Влади, Высоцкому писали "подводники, оказавшиеся однажды взаперти в стальном гробу, альпинисты, заблудившиеся в бурю, водители грузовиков, потерявшие дорогу в степи, космонавты, молодые преступники, женщины, разучившиеся смеяться под тяжестью горя и забот, старики, благодарящие за то, что "так хорошо почтил память их товарищей, павших за Родину".

Фразу, что "Поэт в России больше, чем поэт" затаскали, к тому же при всей своей эффектности она довольно-таки пуста и претенциозна. Поэтов или почитающих себя таковыми много, и России на них, по большому счету, наплевать. Но иногда эпоха рождает человека, который становится ее голосом. Таким избранником и заложником своего времени и своей страны стал Владимир Высоцкий. Говоря о нем, нельзя не сказать о двух вещах, во многом определивших и его судьбу, и его творчество. Это отношения поэта к власти и с властью.

У Высоцкого не было прямой антисоветчины, да и не могло быть, потому что, сын своих родителей, он любил свою страну и гордился тем хорошим, что в ней было. "Из-за твоего несгибаемого патриотизма все, что хоть сколько-нибудь могло задеть образ России, причиняло тебе боль" - пишет в своей книге Влади. Владимиру Семеновичу доводилось бывать на западе, но остаться там ему и в голову не приходило, хотя приняли бы его там с не менее распростертыми объятиями, чем тех же Вишневскую и Растроповича, но в Нью-Йорке на передаче "Си-би-эс" он сказал: "Уехать из России? Я не диссидент - я артист".

После встречи с опальным Хрущевым, которому посвящена ироничная, но очень добрая песня "Простофиля", Высоцкий с грустью говорил: "Кто знает, может быть, если бы с ним тогда кто-нибудь поговорил, вот как я сейчас, шестидесятые годы стали бы эпохой в развитии советского искусства!" И добавил: "Когда они там, наверху, их даже увидеть-то нельзя - не то что поговорить..."

Капитан первого ранга Петр Сошенко, ровесник поэта, близко знавший "лейтенанта Шмидта советского флота" капитана Саблина:

"Вряд ли я скажу, что-то новое, но мы, моряки, знали и любили Высоцкого. Начальство с этим было вынуждено мириться, хотя иногда у кого-то и случались неприятности за пресловутые "кости" (рентгеновские пленки, на которых записывали музыку). Голос Высоцкого был и нашим голосом, ему удалось выразить то, что мы чувствовали, но не могли сказать, сформулировать. Нет, жили мы неплохо, зачеркивать наши жизни нельзя. Мы любили свою страну, выполняли свой долг, любили своих женщин и своих детей, но ощущение, что "все не так, ребята" нас не оставляло.

Что-то шло "не так", и Высоцкий это видел. Он не только называл вещи своими именами, не только выплескивал в своих песнях то, что накипело на душе у целой страны, но и, видимо, сам того не зная, предсказал будущее.

Через десять лет после его ухода нам всем пришлось спрашивать себя:

Мне вчера дали свободу -
Что я с ней делать буду?!

Есть у Высоцкого еще одно стихотворение, написанное о совсем другом времени от имени белогвардейских офицеров, чей мир раскололся на куски и погиб. Оно тоже оказалось пророческим, вобрав в себя вопросы, мучившие нас последние десять лет.

... И нам
Ни черта не разобраться,
С кем порвать и с кем остаться,
Кто за нас, кого бояться,
Где пути, куда податься, -
Не понять!
Где дух? Где честь? Где стыд?!
Где свои, а где чужие,
Как до этого дожили,
Неужели на Россию
Нам плевать?!

Посмертная судьба Владимира Семеновича оказалась столь же непростой, как и его жизнь. Сначала - официальное молчание, множество слухов, самодельные сборники и календари, первые полуподпольные "вечера памяти", лавина искренних и не очень посвящений разной степени талантливости, паломничество на Ваганьково и на Таганку. Затем - бешеный выплеск публикаций, телепередачи, колесящие по стране с выставками и воспоминаниями друзья, ссоры и дрязги между близкими поэта, открытие музеев, горы видео- и аудиопродукции, официальное признание, попадание в школьную программу, открытие памятника - и постепенное сошествие не то чтобы совсем на нет, но куда-то в область вежливых упоминаний время от времени.

И все это наложилось на эпоху великих перемен. Ту самую, жить в которую древние китайцы почитали страшнейшим проклятием. Очень многое из того, что двадцать лет назад казалось незыблемым, кануло в Лету, мы живем совсем в другой стране, читаем другие книги, смотрим другие фильмы; на встречу с теми, кто когда-то собирал стадионы, приходят десяток-другой побитых жизнью старых почитателей и любопытствующих. А что же Высоцкий?

Высоцкий - из тех певцов и поэтов, который рано или поздно тебя обязательно зацепит, до тебя обязательно достучится. Главное - узнать, прочитать, услышать, но теперь это не так просто. По телевизору Высоцкого показывают редко - гораздо реже, чем нужно. Разве что в фильмах, но в "Месте встречи" или "Маленьких трагедиях" он не поет. А сколько лучших его песен по глупости цензуры не вошли в фильмы, для которых они писались: "Белое Безмолвие", "Баллада о брошенном корабле" и, конечно же, "Робин Гуд". В свое время этот довольно-таки ординарный фильм выпустили с довольно-таки ординарными песнями, потом схватились за голову и вернули туда баллады Высоцкого, кое-как подверстав видеоряд. Вышло не очень, но "Робин Гуд" - почти единственная возможность узнать, наверное, самый лучший из романтических циклов Высоцкого".

Странно, но такая очевидная и напрашивающаяся вещь, как снять клипы по песням Высоцкого, отчего-то никому и в голову не приходит. А ведь степень их воздействия на людей переоценить трудно. Что может Высоцкий, показала трагедия "Курска". В тот проклятый август было сказано много, очень много, но когда одна из телепрограмм догадалась без словесных комментариев просто показать последнюю видеозапись обреченной лодки под "Спасите наши души" произошло нечто, похожее на абсолютный шок. Была полная иллюзия, что голосом ушедшего двадцать лет назад поэта с нами прощались погибающие моряки.

Спасите наши души!
Мы бредим от удушья.
Спасите наши души!
Спешите к нам!
Услышьте нас на суше -
Наш SOS все глуше, глуше, -
И ужас режет души
Напополам...

Артиста театра Моссовета Александра Домогарова иногда сравнивают с Высоцким по эмоциональному накалу игры и какой-то высокой обреченности его героев, запертых среди обычных людей.

"Когда говорят о песнях Высоцкого, в первую очередь вспоминают военные песни, шутки и ранние блатные имитации. Ну, может быть, еще "Песню о друге", "Кони привередливые", "Мою цыганскую", "Очи черные"... Я ни в коем случае не хочу умалять достоинств этих вещей, они более чем талантливы, а так, как Высоцкий говорил о войне, еще никто не сказал и вряд ли когда-нибудь скажет. Но мне жаль, что не оценена по справедливости лирика Высоцкого, в которой он поднялся до немыслимых высот. Каждое из его стихотворений неповторимо и предельно искренне.

Мне каждый вечер зажигают свечи,
И образ твой окуривает дым, -
И не хочу я знать, что время лечит,
Что все проходит вместе с ним.
Что мне была вся мудрость скучных книг,
Когда к следам ее губами мог припасть я!
Что с вами было, королева грез моих?
Что с вами стало, мое призрачное счастье?
Люблю тебя сейчас
Не тайно - напоказ.
Не "после" и не "до" в лучах твоих сгораю.
Навзрыд или смеясь,
Но я люблю сейчас,
А в прошлом - не хочу, а в будущем - не знаю.

Мне кажется, после Гумилева в двадцатом веке так о Любви не писал никто. И уж точно те поэты, которые, по словам самого Высоцкого, снисходительно похлопывали его по плечу, близко не подошли к тому, что сделал он".

Трудно представить себе Высоцкого в стране эпохи накопления первичного капитала. Еще труднее представить себе его шестидесяти- и семидесятилетним. Он ушел молодым, не допев, не долюбив, не дожив. Ушел сразу - возможно, даже не заметив конца. В старину подобную смерть почитали знаком того, что человек угоден высшим силам.

Вера Камша
Специально для «Фонтанка.ру»