Коэльо для Эллочки-людоедки

Во все времена молодежь не всегда находит общий язык со старшим поколением. Но сегодня речь идет не о конфликте отцов и детей, а о том, что разные поколения разговаривают на разных языках. Об этом корреспондент газеты "Ваш Тайный советник" беседовал с Михаилом Дымарским, доктором филологических наук, профессором РГПУ имени Герцена. Несколько лет Михаил Яковлевич является постоянным ведущим радиопередачи «Как это по-русски?» на канале «Радио России - Петербург».

- Михаил Яковлевич, сегодня едва ли не каждая радиостанция имеет передачу о русском языке. С чем это связано?
- Жизнь заставила. Ведь не секрет, что наша разговорная речь очень заметно изменилась за последние пятнадцать лет. Главная тенденция, которую мы наблюдаем: она становится все менее нормативной, мы используем все больше даже нецензурной лексики. С чем это связано — понятно: так отразилась на русской речи произошедшая в начале 1990-х годов криминализация общества.

В 1990-е годы в науке даже возникло новое понятие - общий жаргон. Это ядро, общая часть всех жаргонов, сленгов, арго. Например, внутри сленга школьников можно различать словарь, которым пользуются пятиклассники и десятиклассники. Различия между ними существенные. Десятиклассник вряд ли скажет: «училка». Он скажет как-нибудь ехидно: «математица», или «химица», или «химоза». Но и у пятиклассников, и у старшеклассников, и у студентов есть общие слова, например, «прикольно». Так вот, общая часть всевозможных жаргонов — это та словарная база, которую используют все люди, говорящие на том или ином жаргоне. Представьте себе множество неконцентрических кругов — и один круг, который соприкасается со всеми и имеет с каждым из них общую часть. Это и есть так называемый общий жаргон. У него та же грамматическая база, что в литературном языке. Другое дело, какие слова мы используем и какие типы грамматических конструкций предпочитаем. Никто из людей, которые разговаривают на любой разновидности жаргона, не скажет, например: «Мне это трудно». Он скажет, «мне в лом», или «мне в ломак», или «мне не в кайф», и так далее. Если ты «продвинутый чувак», ты не скажешь: «мне лень идти в школу», ты скажешь: «мне лениво в школу переться».

- Можно ли говорить о том, что количество слов, которым мы оперируем, сокращается и мы все чаще переходим на сленг? Не уподобляемся ли мы Эллочке-людоедке?
- Я бы сказал, что увеличивается количество людей, чей словарный запас приближается к словарю знаменитой Эллочки. Как правило, это люди низкого культурного уровня, для которых этот язык – единственный. Но сказать, что вообще сокращается количество слов, которыми мы пользуемся, нельзя. Люди, которые общаются между собой исключительно на сленге или жаргоне, зачастую не обделены лингвистическими способностями, вкусом, чутьем, бывает, что они придумывают новые слова, иногда очень удачные. Заметьте: как правило, те жаргонные слова, которые приживаются, получают широкое хождение, а потом даже оказываются на периферии литературной нормы, — это удачные новообразования. Например, слово «обалденный». В 1970-е годы оно имело яркую сленговую окрашенность. Сейчас оно воспринимается как полуразговорное словечко и даже в литературе встречается нередко, особенно в газетах, которые имеют заметную желтоватую окраску. Слово, разумеется, не литературное, но за тридцать лет оно приобрело более широкое хождение и утратило ярко выраженный сленговый характер. Что будет с ним через сто лет, никто не знает. Может быть, школьники будут удивляться, узнавая, что когда-то оно было сленговым. А можно вспомнить и знаменитое слово «беспредел», к которому, я думаю, и комментарии не требуются.

Или возьмите Бориса Гребенщикова, мэтра русского рока, который прекрасно владеет русским языком. В семидесятые годы он сочинил довольно известную тогда «Центровую поэму»: вся она была написана на так называемом «центровом сленге». Приведу по памяти несколько строчек:

«— Вот прет хиповый джинсовик. — Не тронь его, он в кайф мужик». Или: «Там прибыл турмалайский бас», что означает в переводе: «к нам приехал автобус с финнами». Написано на сленге, но довольно талантливо, остроумно. Сегодня Борис Гребенщиков и разговаривает, и пишет на абсолютно чистом русском языке. Сам по себе сленг или жаргон не опасен: это естественная «болезнь роста». Если человек нормален и приобщен к культуре, то рано или поздно он вырывается из рамок сленга, как вырастают из детских одежек. Опасно другое: агрессивное неприятие литературной речи, упрямое цеплянье за примитивный жаргон или столь же примитивное просторечие и навязывание его другим, прежде всего своему окружению.

Если же вернуться к процессам, которые характерны для сегодняшней нашей речи, то я бы сказал, что основная и наиболее опасная тенденция разговорного русского языка - это расшатывание всех норм: стилистических, синтаксических, грамматических, норм произношения. Этот процесс более глубинный и далеко не безобидный. Посмотрите, как используются сегодня деепричастные обороты. Классический чеховский пример, который знает каждый школьник: «Подъезжая к сией станции, с меня слетела шляпа». Вы удивитесь, но сейчас так и говорят, и пишут. Надо учесть, что деепричастные обороты – это примета письменной речи. Если они встречаются в устной спонтанной речи человека, то можно сказать, что этот человек имеет дело с печатными текстами, много читает. Тем более печально, когда такой человек допускает грубейшие ошибки.

Очень распространенная ошибка — когда не склоняют названия населенных пунктов.

- То есть «в городе Москва» или «в городе Москве»?
- Конечно «в городе Москве». Здесь действует очень простая закономерность. В словосочетании «город Москва» слово «Москва» – приложение. В словосочетании «гостиница «Европа»» «Европа» – тоже приложение. Разница между ними в том, что второе приложение пишется в кавычках, это собственное наименование (не имя, а наименование!). Наименования, которые пишутся в кавычках, не склоняются. Независимо от того, в каком падеже будет главное слово (в данном случае «гостиница»), они сохраняют форму именительного падежа. Никому не придет в голову сказать: «остановился в гостинице «Европе»». А названия городов в этот класс не попадают, они ведут себя, как имена людей. Мы говорим: «встретился с инженером Ивановым», а не «с инженером Иванов». Точно так же: «я побывал в городе Москве».

Другая распространенная тенденция - употребление не тех предлогов, которые требуются нормой. Обычно мы говорим «в течение часа», но «в ходе беседы». Но вот в речи радиожурналиста мы слышим: «В ходе этого часа мы затронем такие-то вопросы». В сознании журналиста два понятия — час и беседа с гостем, которая будет идти в течение этого часа, — наложились друг на друга, в итоге — досадная оговорка, которая опасна тем, что многие слушатели могут воспринять такое словоупотребление как новую норму. Или пресловутое сочетание «в Украине» вместо нормативного «на Украине». С точки зрения политического смысла - это попытка угодить украинским властям, которые зачем-то пытаются диктовать нам нормы русского языка, хотя не мы их придумали.

А с точки зрения лингвистической - это не что иное, как калька с английского языка: в английском применительно к любой стране или местности используется один предлог — in, который и переводится на русский как «в». Но у нас сочетания «на Украине», «на Руси», «на Урале», «на Сахалине» сложились под влиянием вполне определенных языковых причин и имеют вполне определенный смысл. Если бы наше государство называлось не Россия, а Русь, все равно правильным было бы не «в Руси», а «на Руси». Если украинским деятелям нравится подчеркивать независимость своего государства с помощью русских предлогов, то пусть изобретут новое название — например, «Украиния», и все встанет на свои места. Но вдвойне смешно и грустно, повторяю, когда «в Украине» говорят наши, а не украинские политики и журналисты, не задумываясь о том, какой ущерб они носят грамматическому строю языка, грамматическому сознанию школьников, когда уничтожают грамматическое своеобразие родного языка в угоду чужим дядям и по иноязычному образцу.

- Сейчас весь мир завоевывает американский английский. Можно ли говорить о его влиянии на наш язык?
- Такие тенденции характерны для той части молодежи, которая хорошо знакома с американским английским и вообще с этой культурой. Кстати, для тех, кто изучает английский в школе, это вообще отдельная проблема. Все то, что они слышат в эфире, ориентировано на американский английский, а учат их британскому. Из-за этого возникают конфликты. Правда, некоторые преподаватели идут по пути наименьшего сопротивления, сознательно избирая ориентацию на американский английский.

Конечно, для человека, серьезно изучающего иностранный язык, ситуация, когда этот язык начинает оказывать влияние на его родной язык, естественна. Это сказывается в том, что часто в речи используются английские слова, иногда русифицированные, иногда — нет. Особенно это заметно в так называемом компьютерном жаргоне. Они используют и русифицированные варианты (например, «инфа» вместо «инфо»; «дрова» вместо «драйверы»), и нерусифицированные, которые начинают «насильственно» склоняться («слэш», «кэш»), и переводы-кальки. Например, вместо motherboard (материнская плата) – просто «мама». И дальше с этой «мамой» начинают происходить такие вещи, что даже стыдно сказать.

Есть еще один характерный момент – интонация. Меня возмущает, когда говорят по-русски с нерусской интонацией, то есть когда происходит повышение интонации в конце предложения или когда выделяется наиболее важное слово в предложении, но не так, как это принято в русском языке, а так, как это делают англичане. Наиболее часто так говорят на молодежных радиостанциях.

Или вот еще: «Здравствуйте, я – Яна Соколова, оставайтесь с нами». Это формула, скопированная с английского: I am Yana Sokolova. По большому счету, в ней нет ничего плохого, но есть один нюанс. В нашей культурно-речевой традиции не принято выпячивать собственное «я». Даже когда иностранца учат русскому языку, ему не предлагают запомнить конструкцию «я – Иван Петров». Учат говорить: «меня зовут Иван Петров».

Раньше, до появления FM-каналов, использовалась формула: «Здравствуйте, передачу ведет такой-то». Или: «С вами такой-то». То есть ведущий говорил о себе в третьем лице, и это нормально для нашей культурно-речевой традиции. Начинать с фразы «я – такой-то» по-русски неправильно, потому что, когда некто сообщает «я – такой-то», мы воспринимаем это как начало рассказа о себе. Если дальше последует информация о том, где человек родился, как зовут родителей и так далее, тогда такое начало оправданно и уместно, «я» занимает свое законное положение в начале текста. Если же рассказ о себе не подразумевается, если после такого приветствия нам сообщают о погоде или о том, что мы услышим в течение дня, то это с точки зрения нашей традиции не оправданно.

- Студенты, которые приходят учиться на филологический факультет, часто поражают вас своими знаниями?
- Скорее незнаниями, к сожалению. Студенты, надо сказать, - народ тертый и ушлый. Они еще в школе усвоили, как следует говорить на уроке и как не следует, и научились переходить с одного кода на другой. Поэтому в присутствии преподавателя они говорят более или менее литературным языком. Но при этом, к сожалению, нельзя сказать, что все школьники хорошо владеют обоими кодами. Большая их часть умеет говорить только на своем жаргоне. Как раз по этому поводу и нужно бить в набат: многие школьники вообще не владеют литературной нормой. Часто к нам приходят студенты, которые очень плохо выражают свои мысли. А среди абитуриентов их еще больше. Кроме того, очень часто они абсолютно безграмотны и пишут с неимоверным количеством ошибок.

- Русский язык в школах стали плохо преподавать?
- Думаю, что да. Язык стали преподавать хуже вот по какой причине. Методика преподавания русского языка (и не только его) тонет в количестве сведений, которые пытаются затолкать в голову школьника. Наши ровесники и старшее поколение с благодарностью вспоминают старые учебники. В них не было никаких теоретических изысков и сверхсложных понятий, зато отрабатывались базовые навыки. 40 - 50 лет назад, скажем, никто специально не занимался развитием речи учащихся. Сама программа была построена таким образом, чтобы отрабатывались элементарные навыки. Например, моя учительница через каждые три-четыре урока давала нам мини-сочинение. Мы писали минут 5 - 10, а потом обсуждали две или три работы.

В современном курсе русского языка отдельно отводится час или два в неделю на развитие речи. На таком уроке, например, вводится теоретическое понятие о тексте, рассказывается о том, из каких частей он состоит, о том, какие бывают связи между предложениями. Между тем школьникам теоретически это знать совершенно не нужно, а практически этому и сто лет назад учили неплохо, чтобы не сказать — лучше, чем сейчас. Подобного теоретического балласта в школьной программе по русскому языку много, а результат таков, что практическая база не сформирована. У выпускников есть конгломерат разрозненных знаний, но нет системы.

Есть еще один фактор. Учителей русского языка и литературы для Петербурга и Северо-Запада готовит прежде всего наш факультет. Я могу сказать, что половина наших студентов — вчерашние полуграмотные школьники. Уходят они от нас, набравшись каких-то теоретических сведений, но зачастую не став по-настоящему грамотными, потому что задача высшего образования заключается не в том, чтобы исправлять пробелы среднего. А уходят-то — в школу! Круг замыкается...

- Михаил Яковлевич, как по вашим наблюдениям, молодые люди стали меньше читать?
- Безусловно. Кроме того, есть такое понятие, как качество чтения. Они могут читать, чередуя Достоевского с Ирвином Шоу, Пушкина со Стивеном Кингом, Паоло Коэльо с фэнтези, в лучшем случае одинаково увлекаясь тем и другим. А результат таков, что вкус к настоящей литературе у многих будущих учителей не сформирован. Паоло Коэльо и удобен, и опасен тем, что его читать легко, точно так же, как легко читать Ричарда Баха, которым мы в 1970-е увлекались. А потом оказалось, что он всю жизнь эксплуатирует одну идею, которая тогда казалась такой новой. Еще в 30-е годы прошлого века Джон Уильям Данн говорил, что искусство XX века приобретает черты серийности. Мы наблюдаем это у многих писателей. Паоло Коэльо читать легко, но это не бессодержательная литература, там есть о чем подумать. Да, язык примитивный, но это мотивированно, жанрово оправданно, потому что притча и должна рассказываться простым, доступным всем языком. Казалось бы, комар носа не подточит.

Отвратительно то, что это бесконечный сериал, состоящий из прописных истин, изложенных чуть-чуть «не с того конца» и поэтому производящих на читателя впечатление. Так вот, наш студент не в состоянии отличить в высшей степени вторичные, эпигонские произведения Коэльо от того, что является настоящей литературой.

Любопытно, что, когда они говорят об этом авторе, они могут сказать «клево», «прикалывает». Но сегодня я от них слышу то же и о Достоевском. Вот это у меня в голове уже не укладывается.

- Но ведь никто не отменял ни Достоевского, ни Тургенева, ни Толстого...
- В школе их читают очень немногие. Большинство читают... пересказы, которые сейчас выпускаются в огромном количестве. Вот уж по этому поводу надо не просто в набат бить, а издавать специальный закон. Ни эти пресловутые «золотые сочинения», ни «мировая литература в пересказах» просто не имеют права на существование, потому что они только подталкивают школьников к тому, чтобы окончательно расстаться с серьезным чтением. Мы в этом смысле развиваемся по тому же пути, что Америка. Поверхностность – характерная черта нашего времени.

- Каковы правила использования иностранных слов в русском языке?
- Правил таких мы ни в одном учебнике не найдем. Языки между собой взаимодействуют бесконечно. Пока язык что-то заимствует и дает другому языку, он жив. Если язык перестанет заимствовать, это будет означать его смерть. Не потому, что без заимствований он умрет, а потому что заимствование – процесс, всегда сопровождающий жизнь языка.

Нет правил, но есть рекомендации, о которых можно прочитать во многих учебниках. Они в конечном счете сводятся к тому, что любые заимствованные слова нужно употреблять с умом. Это означает, во-первых, не употреблять заимствованное слово, если есть полноценный русский эквивалент. Во-вторых, не употреблять слово, если оно языком еще, по сути дела, не освоено и нет гарантий, что адресат тебя поймет. Главное здесь - не переусердствовать. Понятно, что без заимствованных слов никуда не денешься. Ничем не заменишь название «Аэрофлот», которое состоит из двух заимствованных корней. Или слово «машина» - тоже заимствованное, заменить его нечем. Но вот «промоутеры» и «промоушен-акции», «мерчандайзеры» и «супервайзеры»... Очень часто мы наблюдаем абсолютно бездумную передачу русскими буквами иностранных слов, которая возникает не потому, что по-русски этот смысл не выразить, а потому, что человеку, который это пишет, просто лень подумать. Здесь можно сделать только один вывод: у этого человека с культурой русской речи и, по всей видимости, с культурой вообще дела не совсем хороши.

- Падение общего уровня культуры характерно для нашего времени?
- Я не думаю, что все настолько плохо, что нужно хоронить русскую культуру. Я думаю, что сейчас все еще сильны тенденции перехлеста, который возник на рубеже 1980-х и 1990-х, когда мы поняли, что закрытый ранее другой мир стал ближе. Мы стали копировать Запад, и начался этот перехлест, когда некоторые наши юницы стали щебетать на некоем птичьем языке, состоящем большей частью из английских слов.

- А существует ли среда, в которой говорить на правильном русском языке престижно?
- Конечно. Во-первых, это филологи. Все-таки в этой среде хороший русский язык, слава богу, сохраняется. И не только филологи-русисты. Есть германисты, испанисты, востоковеды, которые говорят не только на чистом, но и на красивом русском языке. Во-вторых, среди журналистов, как бы их ни ругали, есть люди, очень внимательные к языку. Затем — театральная среда, в ней свято чтутся традиции и законы, в том числе традиции хорошего русского языка. В хороших театральных вузах прекрасно поставлена работа над сценической речью, прививается вкус к хорошей речи. Когда я слушаю Михаила Козакова, я наслаждаюсь, потому что он говорит абсолютно грамотно, богато и интересно. А как можно забыть о музейных работниках? Об учителях? О библиотекарях? О дипломатах?

Но если попытаться вычислить в разных сферах процент людей, внимательных к русскому языку, то окажется, что в среде технической интеллигенции их едва ли не наибольшее количество. Я знаю очень многих так называемых технарей, которые говорят на прекрасном русском языке, не ленятся заглянуть в словарь, лишний раз себя перепроверят, прежде чем употребить какое-то слово. Все эти люди – хранители традиций русского языка.

*- Какое из произведений русской классики вы рекомендовали бы как учебник наиболее выразительного русского разговорного языка? *
- «Горе от ума». Я бы рекомендовал читать именно Грибоедова, причем читать медленно и вдумчиво, по двум причинам. Во-первых, потому, что это очень живой разговорный язык, которому скоро два века, и он не устарел. Читая его, понимаешь, что есть тенденции, которые в разговорной речи никогда не умрут. И во-вторых, это красивый разговорный язык, возможности которого поистине безграничны. Язык, который может двумя словами выразить уйму чувств.

Беседовала
Ольга Рогозина
Текст интервью можно также прочитать в номере газеты «Ваш Тайный советник» от 23 августа.