Глава Конституционного суда Валерий Зорькин 12 мая на Юридическом форуме в Петербурге повторил свою литературно-правовую лекцию образца 2011 года о противоречивости образов Чацкого, Молчалина и Фамусова из бессмертного «Горя от ума». Чацкому снова досталось на орехи, а образ юнца, понабравшегося за границей либерального груза, сегодня приобрел особо пикантный оттенок. Термин «иностранный агент» не прозвучал, но он читался между строк.
Основная претензия главного судьи России (это, к слову, забавный ответ на вопрос: «А судьи кто?») к Чацкому — в недооценке и презрении главного качества Молчалина — умеренности. Именно ее, по версии Валерия Зорькина, остро не хватает тем, кто намеревается двигать вперед страну. Чацкий у него — «блестящий нонконформист». «Его судьба наградила другими талантами. Кстати, какими? — задается вопросом Зорькин. И сам же отвечает: — Талантом приезжать из-за границы в Россию и обличать скверность жизни в том самом Отечестве, чей дым так "сладок и приятен"».
Противопоставляя нонконформизму умеренность — не Молчалинскую, а другую, скорее, чеховскую, — Зорькин в 2011 году объяснял: «Умеренный человек не будет бичевать пороки. Он будет пытаться их каким-то способом исправлять. Он постарается хотя бы не усугублять ситуацию. Он вдумается: а может быть, если эти пороки начать бичевать слишком страстно, то станет еще хуже? Он начнет изучать природу этих пороков. Изучив же, будет терпеливо работать, понимая, что крепость этих пороков нельзя сокрушить с помощью кавалерийской атаки».
«Чацкие сметут фамусовых, а потом... Потом либо сами они окажутся сметенными по известному принципу "революция пожирает своих детей", либо... Либо они обзаведутся гильотиной или маузерами и начнут действовать. Рано или поздно общество в ужасе от них отвернется», — пророчествует Валерий Зорькин. К
Образ Чацкого менялся в мейнстримной трактовке несколько раз за свою историю. «Горю от ума», к слову, где-то вот примерно сейчас исполняется ровно
Начнем с самого первого, самого статусного и, главное, безусловно непререкаемого критика — Александра Сергеевича Пушкина. Он влюбился в пьесу, но категорически терпеть не мог Чацкого, прямо называя его «совсем не умным человеком». О Софье он, кстати, отзывался куда резче. Главная претензия Пушкина к Чацкому — что умные мысли, вложенные в его уста умницей Грибоедовым, он проповедует совершенно недостойным того людям. Ну что же здесь умного?
У стоящего на тех же примерно ступенях компетентности Ивана Александровича Гончарова, спустя почти полвека после характеристики Пушкина, Чацкий предстает уже как идеальный герой. «Чацкий не только умнее всех прочих лиц, но и положительно умен. Речь его кипит умом, остроумием. У него есть и сердце, и притом он безукоризненно честен», — восхищается Гончаров.
«Он вечный обличитель лжи, запрятавшейся в пословицу один в поле не воин. Нет, воин, если он Чацкий, и притом победитель, но передовой воин, застрельщик и — всегда жертва», — говорит о нем автор образов Обломова и Штольца.
Именно «Мильон терзаний» взяли на вооружение советские авторы учебников по литературе. Кстати, забавный факт. Первые учебники литературы в СССР - единые для всех школ страны - появились лишь незадолго до Великой Отечественной войны. До этого как-то не находилось нужды в них. Нетрудно представить себе, даже не углубляясь в фактуру, что было в тех учебниках, если в целом весь литературный процесс излагался как отражение классовой борьбы.
Куда показательнее учебники образца 1977 года (они были актуальны до конца
«Защитник самодержавно-крепостнического строя», «крепостник, считающий вполне законным право помещика распоряжаться людьми», — это о Фамусове. У Молчалина — «лицемерие и низкопоклонство», «жизненный практицизм и низкопоклонничество». Даже Пушкин не видел в Молчалине идеально отрицательного героя, полагая, что для полного низвержения ему недостает отрицательных качеств. Советским же школьным методистам и литературоведам всего хватает.
Ну и сам Чацкий у них так же однотонен. «Свободолюбивый герой», «противостоит обществу невежд и крепостников». О его уме даже вопроса не стоит: «человек образованный, речь его литературна, логична, богата интонациями, образна, в ней отражается глубина его чувств и мыслей». О том, чтобы отделить образ героя от образа автора, как это сделал чуть лучше смысливший в литературе Пушкин, у автора статьи учебника о «Горе от ума» Надежды Спицыной не похоже, чтобы дошли руки. Да и, собственно, зачем, если венчает статью ссылка на Владимира Ильича Ленина, который тоже в свое время составил для себя определенное мнение о героях, спорить с которым ну явно не дело школьных учителей.
Куда всё интереснее в современных учебниках литературы. Может, для кого-то это покажется символичным, но в разработке того советского пособия по литературе принимал участие Валентин Коровин, выдающийся в СССР литературовед. Сегодня он также присутствует в числе авторов главного учебника по литературе за
В самом учебнике, выдержавшем уже не один десяток изданий, в «Горе от ума», как говорится, «все не так однозначно». Начнем с того, что фамусовская Москва уже избавлена от черно-белых определений и, кажется, имеет неоспоримые достоинства. И сам Чацкий не монолитен. Нынешним школьникам больше не рассказывают, как он не прогибается под косностью и невежеством. Да никакой он теперь уже и не герой-борец за справедливость.
Более того, по ходу пьесы он теперь — страшно сказать — меняется: «Три года странствовал Чацкий, но мало изменился, оставшись прежним, благородным, увлеченным, задорным, несколько восторженным молодым человеком, нисколько не повзрослевшим, волнуемым теми же надеждами и иллюзиями. Один день в доме Фамусова открыл ему такое знание о мире, о людях, которое до этого дня было ему недоступно. Он сразу повзрослел, возмужал, стал более трезвым и менее восторженным».
О ярком и жестком конфликте Чацкого с Фамусовым и Молчалиным уже говорится вскользь, а образ Москвы уже далек от царства тьмы.
«Могущество Москвы — в сплоченности (несмотря на мелкие стычки и споры, несмотря на зависть и суету), в единообразии уклада и в единомыслии. Личность признается личностью постольку, поскольку она согласна со всеми. Московское общество приводит все мнения к одному, общему, допуская разногласия по мелочам. Москва, наконец, живет родственными и дружескими связями». Да, некоторые перегибы в Москве есть, признают авторы учебника. Ну а где же их нет?
Еще интереснее, когда речь доходит до дидактических пособий под общим названием «Читаем, думаем, спорим» — тех же авторов, что и в учебнике. Темы для размышлений оставляют далеко за бортом корабля истории прежние однозначные и привычные школьникам 1970–1980 годов образы главных героев.
«Отношение к Чацкому у читателей неоднозначно», — задается тон в пособии.
«Согласны ли вы с наблюдением, что обществу не нравится именно стиль Чацкого: его насмешки над людьми, шпильки, неуместный смех?» — задают авторы вопрос самым пытливым школьникам.
Ну и вот такой аргумент: «В одной из школ провели "суд" над Молчалиным. Лишь в одном из трех классов Молчалина осудили… В других же классах оправдали "за неимением состава преступления". Его адвокат привел такой аргумент: "Разве так уж плохо, что он не смеет своего суждения иметь? Разве лучше многие современные наглецы?"»
Действительно. Пространство для дискуссии появляется обширное. Кстати, это ведь неплохо. Пройдя
