«Реставратор должен знать все — как врач о болезни пациента». 12 историй спасения экспонатов Русского музея

Реставрационные мастерские Русского музея отмечают 100-летие. «Фонтанка» заглянула в самые интересные из них и записала истории тех, кто укрепляет камзол и штаны Петра I, устанавливает реальное авторство картин, возвращает ангелам крылья и разбирается в вымерших породах собак.

До того, как в России ограничили известную соцсеть, страничка руководителя Службы реставрации музейных ценностей Русского музея Евгения Солдатенкова регулярно пополнялась почти детективными историями. Каждая работа его сотрудников над новой вещью — на самом деле небольшое расследование: загадкой может быть не только история предмета, но и его материал, облик утраченных фрагментов и то, как поступить с наслоениями разных эпох.

Открыть в Русском музее реставрационную мастерскую принципиально решили в 1921 году на конференции центральных музеев Москвы и Петрограда: после революции в Русском музее три года не отапливали помещения, и это сказалось на состоянии произведений искусства. Второе — и окончательное — решение приняли на заседании Совета Художественного отдела музея в начале марта 1922 года, документально оформив его 25 апреля. Теперь эту дату музей собирается отмечать — в том числе большой отчетной выставкой «Сохраняя историю», которая откроется в Корпусе Бенуа 21 апреля при поддержке ПАО «Газпром».

По состоянию на 1 января 2022 года в Службе реставрации Русского музея трудилось 87 человек. Они работают в 15 отделах (13 реставрационных и 2 вспомогательных). Отделы продолжают создавать и в последние годы — например, в 2005 году появилась мастерская по реставрации современных арт-объектов: современное искусство уже тоже нуждается в реставрации — здесь работают с предметами из пластика, пенопласта или поролона. Но корреспонденты «Фонтанки» прошлись по более традиционным — тем, что расположены в Корпусе Бенуа.

«

Оставались в недоумении и не знали, что делать, года два

»

Отдел реставрации фанерованной мебели

В этой мастерской работают три реставратора — предметы к ним поступают как на профилактический осмотр, так и для подготовки к выставкам. Сейчас в помещении, прямо напротив входа, стоит бюро с потайными ящичками, работа над которым шла несколько лет и близка к завершению. Предмет, выполненный мастером в Петербурге в 1779 году, поступил в музей в 1961-м. А мастер известен своим участием в конкурсе на создание резного иконостаса Александро-Невской лавры. Но есть и другие экспонаты с биографией.

«Например, была интересная история с гарнитуром, который находится в Строгановском дворце, — рассказывает заведующий мастерской Юрий Макаров. — Он состоит из 13 кресел, четырех малых и одного большого дивана. Он был использован для отделки интерьера Воронихиным в 1793 году. Тому подтверждением — акварель, которая хранится в Эрмитаже. Сам гарнитур счастливым образом в фондах нашего музея сохранился. Но не сохранилось никаких следов его обивки — а это простенькая рамка, внутри которой размещена яркая красивая ткань. Стоял вопрос: каким образом выбрать ткань, чтобы поставить гарнитур на экспозицию в зал, для которого он предназначен? Мы попробовали искать аналоги, но, честно говоря, подготовив корпус, остановились в недоумении и не знали, что делать, года два. Наконец, когда в очередной раз перебирали подушку сиденья, нашли маленький кусочек подлинной зеленой ткани. После этого наш сотрудник Саша Деревенсков начал вспоминать, что, кажется, что-то подобное он видел. И он поехал сначала в Павловск — довольно безрезультатно: его переадресовали в Царское Село. А в Царском Селе он увидел, что белого цвета ткань висит на стене, и если наш кусочек приложить к этой ткани, рисунки в точности совпадают. Таким образом удалось найти рисунок. Мы очень обрадовались, предложили этот вариант, постепенно музей нашел деньги, мы заказали ткань в Италии, и теперь этот гарнитур находится в Строгановском дворце, а один предмет покажем на реставрационной выставке».

«У нас мужчина — статный, у него хорошая мышца»

Отдел реставрации золоченой резьбы

В этом отделе работают четыре художника-реставратора и один научный сотрудник, а центральное место в зале занимает гигантская золоченая рама для картины Карла Брюллова «Смерть Инессы де Кастро». Раму и полотно разлучили в 1941 году при эвакуации коллекции музея: живопись забрали, а тяжеленную раму спустили в подвалы, где она пролежала четыре года в плохих условиях — обломались фрагменты, появилась плесень, слезла позолота. Руки реставраторов дошли до нее только спустя 70 лет — и сейчас мастера не только восстанавливают утраченные фрагменты, но и пытаются предположить, какими были волютные завершения — украшения в углах, закрывавшие стыки. Единственный источник информации о них — черно-белая фотография 1923 года.

Внимание привлекает скорченная фигурка в дальнем углу — бородатый герой с крыльями застыл в странной позе, будто пожимая плечами.

«Это подстолье в виде бога Хроноса, — рассказывает заведующая отделом Ирина Веснина. — Куплено оно, по архивным документам, для Петра I в Риме и привезено в Петербург в 1703 году. Как этот памятник провел 30 лет своей жизни — с 1703-го по 1734 год, когда появился грот в Летнем саду, — мы не знаем. Дальше у него была своя прописка, и до последнего времени он находился в гроте, а потом был перенесен в Летний дворец. А когда Летний дворец пошел на капитальный ремонт и реставрацию, скульптуру перенесли в хранилище, и поднялся вопрос о том, что скульптуру нужно реставрировать. Наверное, этим памятником хорошо пользовались: у него была порфировая столешница, которая почему-то оказалась разбита: может, упала вместе со столиком. И в XIX веке, а потом и в советское время были крупные реставрационные вмешательства. Столешница из маленькой превратилась в толстенную (есть указание в архивных документах, что был выделен мрамор для починки этой столешницы), и тяжеленная каменная столешница в конечном итоге раздавила эту скульптуру.

Реставраторы, хоть это и не входит в их обязанности, пытались выяснить подробности о предмете: они узнали, что в Петергофе такая же скульптура стоит в спальне в Большом дворце, но местные сотрудники просто купили ее в 1970-х годах в комиссионном магазине, определив ценность предмета. Но историю его не знают.

«Очень похожий предмет, но более «рахитичный»: если у нас мужчина — «статный», у него хорошая «мышца», пластика, то там все то же самое, но какое-то заваленное, — рассуждает Веснина. — Могли делать резчики в одной мастерской, но сделали чуть-чуть по-другому».

«

Странная вещь: памятник не был сплошь поновлен

»

Отдел реставрации резных икон и деревянной скульптуры

В Русском музее — 6 000 памятников, имеющих резную деревянную основу. Это древнерусская скульптура иконостасов, резные царские врата, декоративная и домовая резьба, мебель, предметы народного быта. На столе заведующего отделом Виктора Чмеленко под лампой лежат две плоские мужские фигуры примерно полуметрового роста, их одежда окрашена в коричневые и синие тона.

«Это так называемое Муезерское распятие — из часовни Муезерского монастыря близ деревни Ушково Беломорского района Карелии, — рассказывает Виктор Яковлевич. — Экспонат состоит из множества частей: композиция включала в себя само распятие, а по левую сторону находились Иоанн Богослов и Лонгин Сотник (то, что вы видите на столе). Большой крест, послуживший основой для композиции, находится и по сию пору в этой часовне. А все предстоящие элементы — здесь».

Распятие, привезенное в музей научной экспедицией, относится к 1681 году. Оно неоднократно реставрировалось — притом грубо.

«Нам было важно понять, как выглядел этот памятник в годы его создания, это часть нашей работы — потому что мы не можем работать только с материальной структурой памятника и ничего не знать о нем, что выходит за пределы реставрационного процесса», — рассказывает завотделом.

Он показывает, как из-под маслянистой краски выглядывает роспись, выполненная темперой. Памятник не был перекрашен полностью — плащ и сапожки Лонгина Сотника остались как есть, расписанными темперой, а вот руки и лики — поновляли. Это, говорят реставраторы, довольно странно. Готовит ли этот памятник научные открытия?

«Открытия будут, в плане тех пигментов, которыми изначально были расписаны рельефы», — обещает Чмеленко.

«Страшно подумать, как мы это все собирали»

Отдел реставрации художественных изделий из керамики и стекла

На столе завотделом Марии Бессмертной — парные настольные украшения с фигурками амуров. Созданные в первой половине XIX века, они держали чаши, куда можно было положить запонки или визитки. Такие предметы украшали бюро, консоль или стол. Сейчас реставратор занимается тонировкой доделок — пальчиков, плечика, крылышек.

Но есть в истории отдела и экспонаты, работа над которыми велась годами, причем усилиями всех реставраторов мастерской. Например, камин Михаила Врубеля «Вольга и Микула», который восстанавливали в начале 2000-х.

«Там было много работы, поначалу не очень красивой и интересной: это же изразцы, которые нужно было смонтировать в единое целое, камин, — вспоминает Мария. — И там было много технической реставрации, тяжелой физически, потому что просто изразцы очень тяжелые. Но результат нас всех очень порадовал, и это производило впечатление — когда из отдельных фрагментов и кусков собралась гигантская картина. То, что мы мимо нее ходим теперь практически каждый день по экспозиции, — очень приятно. Он много ездил за границу — по-моему, в Германию пару раз скатался на выставки, — и страшно подумать, как мы это все собирали, потом снова разбирали. Но потом нашими усилиями было решено его больше никуда не возить, потому что это в первую очередь травматично для него — и вот он встал в постоянной экспозиции начала XX века в Корпусе Бенуа».

«Петр же был непропорциональный: очень высокий, носил 38-й размер обуви»

Отдел реставрации тканей

На большом столе в центре зала — расшитые золотыми и серебряными нитями плащаница и покров из русских монастырей, изготовленные в XV-XVI веках, — их покажут на выставке. Но внимание на себя перетягивают яркие разноцветные сарафаны, висящие под потолком.

«Главное — фасон, крой. Каждая местность имела свои моды на сарафаны, и по крою можно определить местность и время создания», — делится завотделом Зинаида Сильнова.

Происхождение этих конкретных сарафанов пока не определено. Тот, что более плотный, в цветочек, хранится в отделе прикладного искусства — потому что это предмет из редкой, дорогой художественной ткани.

«Крестьянке, подозреваем, отдала барыня: поносила платье и отдала, — предполагает Сильнова. — Кстати говоря, как и с той фелонью: там же оплечье XVII века очень дорогое: золотые нити, серебряные нити, вышивка — а низ там уже был выношен, и поменяли. И мы подозреваем, что какая-нибудь барыня, царица на бал сшила себе платье, один раз надела — и отдала в монастырь, в храм. А они перешили из ее платья такую фелонь».

Рядом с сарафанами на манекене — красный мундир. При попытке расспросить реставраторов о его владельце, выясняется, что изрядно поношенный наряд — с плеча самого Петра I. Однако размер довольно скромный.

«Петр же был непропорциональный: очень высокий, носил 38-й размер обуви, у него были узкие плечики, маленькая головка, — какой был! Но великий, — рассуждает завотделом. — Мундир к нам попал чудесным образом: когда к Русскому музею стали присоединяться Инженерный замок, Летний сад, Летний дворец — там это хранилось. И вместе с Летним дворцом, с Летним садом он к нам по наследству и перешел. Про него мало что известно. Я тоже хранителей все пытаю. Единственное, что мне сказали (ну, что вещь Петра это понятно), что ему это сшили, когда он чин капитана получил. А по материалу это сукно, шелк (подклад). К нему есть еще штаны».

«Получилось, что у Николы четыре глаза»

Отдел реставрации станковой древнерусской живописи

В этом отделе работают семь реставраторов, сейчас они заняты сложной плановой работой — иконами XIII, XIV и XV века. Одновременная реставрация шести древнейших икон — большое событие для музея. И у каждой — свои секреты.

Например, икона из Новгородской области «Николай Чудотворец с предстоящими Власием и Модестом», над которой работает художник-реставратор Елизавета Гладкова, входила в учебники по реставрации как наиболее сложная. И тому есть неожиданная причина.

«Судя по всему, хранилась икона всю свою жизнь очень плохо, по всей поверхности — огромное количество разновременных утрат, и основные сосредоточились именно на лике Николая, — рассказывает Елизавета. — Когда икону раскрывали в середине ХХ века, оставляли вставки в местах утрат предыдущей, нижележащей живописи, и в связи с этим получилось, что у Николы четыре глаза. Сложность будет в том, чтобы привести это в экспозиционный вид. Кроме того, в середине ХХ века реставрационные работы еще не были технически оснащены, тогда еще только учились это делать и раскрывали иконы очень часто компрессами: брали ткань, пропитывали достаточно жестким растворителем, укладывали на поверхность, оставляли на какое-то время, а потом снимали ткань и скальпелем снимали — что ушло, то ушло. Сейчас мы перешли на работу полностью под микроскопом и столкнулись с тем, что сохранность у икон значительно лучше, чем мы видим в зонах старых раскрытий методом компресса».

«

В

ырезали из рамы тупым ножом, выбросили в окно на снег»

Отдел реставрации станковой масляной живописи:

Большой и светлый зал, в котором разместился этот отдел, весь заставлен мольбертами с картинами. К отчетной праздничной выставке здесь готовят, например, картину неизвестного художника первой половины XIX века с видом Колизея. Реставрацию она прошла еще в 1984–1994 годах, а сейчас подновляют стыки. Дело в том, что это произведение досталось Русскому музею… в шести частях. Картину разрезали — вероятно, рассчитывая вывезти за границу, — но план не удался. Реставраторы состыковали фрагменты и приклеили на второй холст, сделав общую основу.

Еще одна непростая криминальная история приключилась с полотном «Актеон».

«Это произведение, которое принадлежит Русскому музею, в 1999 году находилось на выставке в Академии художеств. И оттуда картину украли — вырезали из рамы тупым ножом, свернули в трубочку красочным слоем внутрь, выбросили в окно на снег, потом дома свернутую в трубочку положили за батарею центрального отопления чугунную, и она была в катастрофическом состоянии, — рассказывает ведущий специалист отдела Татьяна Павлова. — Через год ее нашли и вернули в Русский музей».

Интересно, что после того, как реставратор приступил к работе над произведением, выяснилось, что оно все это время хранило свою тайну.

«Картина экспонировалась в Академии художеств как работа Шебуева — художника известного, который окончил Академию художеств и там преподавал, а в процессе реставрации, когда была проведена расчистка от загрязнений, совершенно неожиданно выяснилось, что в очень темной части краской стоит подпись — и вовсе даже не Шебуева! Наши технологи посмотрели внимательно и выяснили, что это художник Чмутов. Он тоже окончил Академию, но был художником немножечко другого плана. Можно сказать, мы обрели новое произведение искусства».

Научная реставрация картины продолжается аж с 2000 года — потому что многое приходится выяснять в процессе. Например, утрата красочного слоя сделала непонятным, как выглядела центральная из собак у ног Актеона (а они имеют немаловажное значение, ведь его же собаки его, согласно мифу, и разорвали — когда тот подглядел за купанием нагой Артемиды, и та превратила его в оленя). Не сразу стало ясно и то, сколько собак в принципе на картине было.

«Мы же всегда воссоздаем под авторскую живопись, нужен аналог какой-то, и реставратор, которая занимается этой работой, нашла, что у этого художника были копии с западных работ с изображением таких собачек, — рассказывает Павлова. — Причем тут еще и ракурс очень сложный. Сейчас, я так понимаю, уже нет таких пород собак. А начиналось все с ближайшего к нам: казалось, все просто, мы сейчас найдем и все сделаем. Но нет».

«Мы играем роль клинической лаборатории при поликлинике»

Отдел химико-биологических исследований

Эта лаборатория выглядит, в сравнении с предыдущими, иначе: здесь нет произведений искусства — лишь пробирочки размером с ноготь, в которых можно заметить по маленькой крошечке материала.

«Лабораторию попросили организовать реставраторы, им нужна была помощь химиков, — рассказывает завотделом Татьяна Пашковская, которая здесь работает с 1979 года. — Реставратор должен обладать всеми сведениями, как врач о болезни пациента. То есть мы играем роль клинической лаборатории при поликлинике и выдаем довольно много информации по всем материалам — это камень, ткань, бумага, живопись, металл...»

Главное, по ее словам, — знать, что искать: иначе попросту не хватит материала и образца. А для этого нужно знать технологии изготовления всех предметов в коллекции. Специалистов такого профиля нигде не готовят: все знания сотрудники получали, работая в библиотеках и лично с реставраторами.

Кроме химиков в отделе есть миколог-биолог, который работает не только с экспонатами, но и проверяет воздух в помещениях, а также протечки. А еще энтомолог: нужно вовремя понять, каких насекомых надо изводить, а какие неопасны.

«Каких-то можно не бояться — например, если летом через сетку залетели пришлые и мы знаем, что они не повредят нашей коллекции, а бывают такие, которые выглядят вроде бы и неплохо, но вредоносны донельзя, — рассказывает Пашковская. — Однажды была закуплена большая партия итальянского багета, и когда несколько картин обрамили этими багетами, музейные смотрители увидели, что на полу организовалась какая-то жизнь и поползли жуки. При обследовании мы увидели, что это мебельный точильщик — самое вредное существо, которое может быть представлено. И вся партия была отправлена обратно в Италию».

Некоторые из упомянутых в статье экспонатов, а также многие другие — со своими яркими историями — можно будет увидеть на выставке «Сохраняя историю. Реставрационным мастерским Русского музея 100 лет». Она будет открыта с 21 апреля по 18 июля в Корпусе Бенуа при поддержке ПАО «Газпром».

Истории записывала Алина Циопа, «Фонтанка.ру»