Поделиться23 сентября в прокат выходит фильм Алексея Германа-младшего о профессоре, объявившем войну властям. О символах высказывания, реакции интеллигенции и начальства кинорежиссёр рассказал 47news. «Фонтанка» публикует часть беседы.
— Герой фильма — правдоруб в возрасте. Профессор, который берётся доказать людям и правоохранителям, что мэр его города — вор. В реальности этим взрослая профессура не промышляет. Обычно у нас люди помоложе пытаются стыдить власть. Почему герой так стар?
— Он просто написал пост в «Фейсбуке», что мэр украл на строительстве памятника Петру I деньги. И присовокупил к этому шарж про сексуальную жизнь мэра со страусом. Город маленький, провинциальный.
— Страусов все знают в лицо.
— Да, мэр смертельно обиделся, и на героя завели дело, что он что-то там украл. Он должен был, видимо, сдаться, покаяться. А он этого не сделал. И водоворот начал его затягивать.
— У вас какой был посыл, что вы хотели донести до зрителя?
— У меня нет вообще никаких внутренних посылов. Я не провозглашаю лозунги, не знаю, как должна жить Россия. Я вам страшную вещь скажу: я даже не уверен, что Россия может жить как-то иначе, чем так, как она живет. Я фиксирую, соощущаю себя с людьми совершенно разных политических убеждений, которые есть в этом фильме. Там же есть не только главный герой — есть его мама, условно, медсестра, которая к нему ходит, адвокат Аня Михалкова. Есть люди, которые с ним спорят. Есть следователь. Они в каком-то виде — представители разных умонастроений нашей страны.
— И реакция на фильм тоже была очень разной.
— По-разному все воспринимают фильм. Кто-то обижается, что профессор показан каким-то не таким. Хочется чего-то белого, светлого и плакатного. Кто-то говорит, условно, что в фильме слишком хороший финал, кто-то — что слишком плохой. Мне это не очень интересно. Часто задают вопрос, политический ли это фильм. Это вообще не политический фильм. Я себя ни в коей степени не сравниваю, но фильм в той же степени политический, что и Салтыков-Щедрин. Это просто попытка отрефлексировать в формате жесткой судебной драмы, какие мы есть.
— Принудительный домашний арест всем нам из-за коронавируса в прошлом году и продолжение этого уже избирательно в 2021 году — перекликается с настроениями фильма. Изоляция. Изоляция при молчаливом согласии большинства. Вы прослеживаете такие связи?
— Не прослеживаю, потому что сценарий был написан давно. Так совпало. Но я не понимаю, что плохого в изоляции? Да, это тяжело. Но я не испытываю никаких внутренних дискомфортов по этому поводу. У меня есть большая человеческая сложность: я, с одной стороны, человек довольно свободолюбивый, но с другой — у меня в роду было довольно много офицеров. Поэтому на генетическом уровне: когда мне говорят «сиди», я и сижу. Ну и в плане коронавирусных ограничений у нас ведь, действительно, намного свободнее, чем в большом количестве других стран. Довольно «лайт» у нас все эти меры.
— Не буду спорить.
— Я считаю, что Россию погубит чиновничество, которое зачастую крайне безразлично. Не всегда, кстати (я много езжу): есть нормальные. Но очень часто они не слышат граждан. Вот это корневая проблема России. А может ли Россия быть какой-то прекрасной выдуманной страной, похожей на огромную Швейцарию, — я, честно говоря, сомневаюсь. Мне кажется, мы столетиями идем примерно по одному пути, так идти и будем. Хорошо это или плохо — это не ко мне.
— Кирилл Серебренников — на сколько процентов прототип главного героя? Есть ведь параллели: и домашний арест, и обвинения в преступлениях с неправильным расходованием бюджетных средств. Или Навальный.
— Навальный здесь вообще ни при чем. Скажу страшную вещь — я не большой его поклонник. А про Серебренникова — мы же довольно давно задумывали сценарий, первоначально идея появилась лет шесть назад. Что-то в нашей жизни не меняется, что-то просто есть среди нас, можно выдумывать, а можно просто смириться, что есть огромное количество людей, которые попадают в сложные ситуации, но мы про них ничего не знаем. И это фильм про человека, которого никто не знает.
— По вашим соцсетям видно, что вы пропускаете через себя новостное пространство и не игнорируете его многообразие, как многие ваши коллеги по цеху.
— Правильно, потому что я не ведусь на манипуляции. И не люблю, когда мной манипулируют с разных сторон. И очень часто, к сожалению, отчетливо вижу манипуляции. И я же тоже в своем «Фейсбуке» не очень свободен. Я довольно демократических убеждений человек, не хочу, чтобы все ходили строем и жили в бараках. Но если бы я написал, что я на самом деле думаю о Донбассе, то огромное количество моих чуть более демократических друзей со мной бы перестали здороваться.
— Многие живут по принципу: не лезь — целее будешь. Насколько это актуальный подход уже сегодня, завтра?
— Я думаю, что мы живем в такое время, когда стоимость человеческой судьбы будет только сокращаться. Везде в мире. Может быть, чуть меньше в Европе, потому что она там выше сейчас. Мобилизационная логика, безусловно, прискорбна, но неизбежна. Мы же не будем делать вид, что Турция — дружеское государство. Где тот баланс между безопасностью общности, государства и судьбой человека, его жизнью, правом говорить то, что он хочет? На этот вопрос невозможно найти правильный ответ. Россия не находила его на протяжении всей своей истории. Промежутки, когда государство отступало, были временными изгибами нашей истории.
— И они всегда были связаны с разрушением империй.
— Да, разрушение империй как раз и происходило из-за того, что люди чувствовали невозможность продолжать жить в пространстве, когда интересы государства важны всегда.
— А сегодня?
— Вы мыслите короткими историческими перспективами. Меня это не интересует. Я считаю, что сегодня жить можно. Я часто не согласен с тем, что происходит: стыдные дела. Например, в отношении художницы Цветковой в Комсомольске-на-Амуре. Я считаю, что не надо задерживать за одиночные пикеты. Да их уже и нет. Но ведь не расстреливают же пока. Одновременно я считаю, что, так или иначе, путь государств типа Украины — не для России. Она должна оставаться самостоятельной. Тогда будут строиться корабли, самолеты, появится своя промышленность, не надо говорить, что ее нет. Финт в том, что мы сами в себе не можем найти этот баланс. Кому-то кажется очень острым, что человек в фильме может сказать, что он вот за это-то. Но люди в нашем фильме говорят то, что говорят на кухнях, на посиделках, когда выпивают сто граммов. И одну точку зрения, и другую. У меня есть понимание исторической спирали, в которой мы живем, но веры в «прекрасную Россию будущего» у меня, к сожалению, нет. У меня нет такой наивности.
— Вас не пугает, что такие разговоры снова стали уделом кухонь? В большинстве медиа так уже не почирикаешь.
— Я вообще не верю в свободную прессу. Меня цензурировали и российские государственные СМИ, и европейские государственные СМИ, и патриотические издания, и сами демократические — просто снимали мои интервью. Теперь они рассказывают, какие они демократические. Я как человек, который достиг высшей степени опытности в этом, могу сказать, что пресса должна быть свободной до того момента, пока она не становится пропагандой. Государственные СМИ — пропаганда? Так государственные СМИ и должны этим заниматься. Свободная же пресса должна быть объективной. Сопоставлять, доказывать. И она должна быть! Пресса — это зеркало. Нельзя разбивать все зеркала в доме. Можно, конечно, чисто технически. Но не нужно. Будешь выглядеть плохо. Люди совсем отвернутся.
— Вернёмся к кино. Канны поняли «Дело»?
— Поняли. Хорошо пошел. Был полный зал, смеялись. Везде проблемы одинаковые. Вы знаете, на меня так орала французская полиция, когда я прилетел в Канны. Я уже думал, меня посадят в тюрьму. Так мне нахамили в жесткой форме, что я нашу полицию уже вспоминал. Была путаница в документах, в итоге я тайком выбирался из аэропорта. Ну ничего, потом тяжелейшими усилиями при помощи французского посольства вопрос был решен. И еще: мы почему-то думаем, что нигде не берут взятки. А я тут говорил с одним известным человеком, он в Америке живет. И он мне рассказывает: приходит тот, надо на лапу дать, другой — надо что-то подарить. Он рушил мой мир. Проблематика одна.
— А Россия поймёт это кино?
— Не знаю, что поймёт Россия. Ведь в России сейчас никто в кино не ходит. Очень мало ходят… Кому надо — поймёт. Но сейчас большинство русских релизов проваливается. Всё последствие ковида — отложенные релизы. Мы сняли довольно жесткое, довольно искреннее кино. Попытались передать какое-то ощущение от нашей страны. У многих оно вызывает ужас. Но кино довольно легкое при этом, никого ничему не учит, местами смешное. Там прекрасная Бортич, прекрасная Михалкова, Ходченкова, Паль, Хайруллина… Сами увидите. И если бы не продюсер Артём Васильев, этого фильма бы не было. Я ему очень благодарен.
— А власти полезно было бы посмотреть?
— Я никого никуда не вожу. Я думаю, где надо, уже посмотрели.
Полностью материал читайте на 47news
