Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
Общество «Прыгать на стену — это не занятие для президента». Переводчик Горбачёва — про отношения Москвы и Запада (фото)

«Прыгать на стену — это не занятие для президента». Переводчик Горбачёва — про отношения Москвы и Запада (фото)

17 035
Источник:

В ситуации охлаждения отношений Москвы и Берлина 2020 года «Фонтанка» публикует фрагменты книги переводчика и дипломата Павла Палажченко, который работал с генсеком ЦК КПСС Михаилом Горбачёвым в годы перестройки и знает, как лидеры умели слышать друг друга в недавнем прошлом, когда рушилась Берлинская стена

...В своей речи 18 марта 2014 года президент России сказал: «Напомню, что в ходе политических консультаций по объединению ФРГ и ГДР на, мягко говоря, экспертном, но очень высоком уровне представители далеко не всех стран, которые являются и являлись тогда союзниками Германии, поддержали саму идею объединения. А наша страна, напротив, однозначно поддержала искреннее, неудержимое стремление немцев к национальному единству».

Источник:

Не знаю, какой «экспертный уровень» имел в виду президент. Думаю, его высказывание имеет очень большое отношение к обстоятельствам того момента, когда писалась и произносилась эта речь, и гораздо меньшее — к тому, как воспринималось стремительное объединение Германии в 1989–1990 годах. Ничего «однозначного» тогда не было.

Германскими делами я занимался, как принято говорить в МИДе, «с американского угла». Я не считал его решающим, потому что вскоре убедился, что немцы уже определились без нас и без американцев, которые, кстати, поначалу тоже были ошарашены. Как рассказывал потом Горбачёву канадский премьер-министр Брайан Малруни, в декабре 1989 и январе 1990 года президент США (Джордж Буш-старший. — Прим. ред.), с которым он тогда постоянно общался, был скорее озадачен долгосрочными стратегическими последствиями происходящего. Все свыклись со статус-кво, от которого вскоре ничего не осталось.

Источник:

Первое обстоятельное обсуждение германской проблемы между Горбачёвым и Бушем состоялось на Мальте в начале декабря 1989 года. Вот интересный момент этой беседы:

«Буш: [Гельмут] Коль (Федеральный канцлер ФРГ в 1982–1998 годах. — Прим. ред.) знает, что некоторые западные союзники, на словах выступая в поддержку воссоединения, если того захочет народ Германии, встревожены этой перспективой.

— Да, я знаю это, — отреагировал Горбачёв. — Но в отличие от ваших союзников и вас я говорю открыто: это тот вопрос, где мы должны действовать максимально внимательно, с тем чтобы не был нанесен удар по переменам, которые сейчас начались.

— Согласен, — ответил Буш. — Мы не пойдем на какие-либо опрометчивые действия, попытки ускорить решение вопроса о воссоединении. Я буду действовать осторожно. Я не собираюсь прыгать на стену, потому что слишком многое в этом вопросе поставлено на карту.

— Да, — сказал Горбачёв, — прыгать на стену — это не занятие для президента».

***

Во второй половине декабря состоялся визит Э. А. Шеварднадзе (министр иностранных дел СССР в 1985–1991 годах. — Прим. ред.) в Брюссель. Мы, конечно, знали, что ускорившееся движение к объединению беспокоит не только нас. Но больше всего нас волновало то, какие последствия это будет иметь у нас и для нас. На заседании политбюро все — от Лигачёва до Яковлева — были единодушны: темпы происходящего и перспектива членства единой Германии в НАТО «не могут нас не беспокоить».

Источник:

Конечно, зрелище многотысячных демонстраций, толп жителей ГДР, со слезами на глазах хлынувших через неожиданно рухнувшую стену в западную часть Берлина, не оставляло сомнений в том, что речь идет о движении, которое невозможно остановить. Но что делать? Пытаться замедлить его? Главный вопрос — как отнесутся к объединению советские люди, прежде всего русские.


Из Брюсселя Шеварднадзе по просьбе англичан отправился в Лондон, где состоялся совершенно необычный разговор с Маргарет Тэтчер (премьер-министр Великобритании в 1979–1990 годах. — Прим. ред.). Впервые я видел «железную леди» обеспокоенной и даже растерянной. Во время беседы ей принесли записку с сообщением о намерении властей ГДР открыть несколько дополнительных пропускных пунктов на границе с ФРГ. Она прочитала сообщение вслух, я перевел. Она вопросительно посмотрела на Шеварднадзе. Тот промолчал…

Тэтчер не скрывала своей тревоги, говорила, что события могут выйти из-под контроля…

Источник:

На обратном пути в Москву Шеварднадзе позвал к себе меня и Виталия Чуркина, незадолго до этого ставшего его пресс-секретарем (в разные годы посол РФ в Чили, Бельгии, Канаде, постпред РФ при НАТО в 94–98 годах, постпред РФ в ООН в 2006–2017 годах. — Прим. ред.). Обсудили сообщение для прессы. Потом он попросил меня остаться. Его интересовало мое мнение о беседе с Тэтчер. Мы проговорили почти полчаса.


Я никогда не был восторженным поклонником Тэтчер, но относился к ней с уважением. Обаяние, прямота, убежденность — и к этому добавлялось ее особое отношение к Горбачёву, вера в то, что он искренен в своем стремлении к переменам.

Но я откровенно сказал Э. А., что в германских делах ориентироваться на Тэтчер нельзя. Ни она, ни другие европейцы не знают, что делать, как затормозить события, которые их — если бы они говорили откровенно, то сказали бы — пугают. Но они не прочь бросить нас под этот поезд…

Министр заметил мою горячность, но, в общем, не возражал.

— И она, и другие, — сказал он, — хотят посмотреть, насколько мы обеспокоены и на что можем пойти.

Конечно, сомнения европейцев не шли ни в какое сравнение с опасениями русских. Было бы странно, если бы их не было. Особенно встревожены были руководство и рядовые сотрудники ведомств, в том числе МИДа. Меня поражали наши германисты. Вопреки очевидному они говорили, что ГДР прекрасная страна, которую обязательно нужно удержать. Даже в откровенных разговорах они повторяли пропагандистские штампы.

В окружении Горбачёва наиболее реалистическую позицию занимал А. С. Черняев (историк, помощник Горбачёва по международным делам в 1986–1991 годах. — Прим. ред.). Он же оставил ценнейшие записи обсуждений, которые тогда велись в руководстве страны.

Вот, например, разговоры на совещании у Горбачёва 26 января. Оценки звучали вроде бы реалистические. Крючков (председатель КГБ СССР в 1988–1991 годах. — Прим. ред.): «Дни СЕПГ (правящая в ГДР Социалистическая единая партия Германии. — Прим. ред.) сочтены. Это не рычаг и не опора для нас».

Но он же нагонял страху: «Наш народ боится, что Германия опять станет угрозой. Она никогда не согласится с нынешними границами».

Рыжков (председатель Совета Министров СССР в 1985–1991 годах. — Прим. ред.): «Процесс не остановить, ГДР нам не сохранить».

Но дальше: «Мы должны выдвинуть условия. Неправильно отдавать всё Колю. Если будет так, то Германия через 20–30 лет развяжет третью мировую войну».

Эти опасения сказались на формировании нашей позиции на переговорах «2+4» (договор об окончательном урегулировании в отношении Германии, заключённый между ГДР и ФРГ, а также Францией, СССР, Великобританией и США, подписан в Москве 12 сентября 1990 года. — Прим. ред.).

Большое влияние на нее оказал В. М. Фалин (дипломат, референт Н. С. Хрущёва и А. А. Громыко, заведующий Международным отделом ЦК КПСС в 1988–1991 годах. — Прим. ред.). Его записка Горбачёву от 18 апреля 1990 года опубликована в книге «Михаил Горбачёв и германский вопрос». Лейтмотив записки — «права победителей». От некоторых ее положений буквально оторопь берет:

«Может быть, с учетом паралича госорганов ГДР и забвения преемниками прежней власти того мандата, на основе которого 40 лет назад и создавалась республика, восстановить (понятно — «временно») Советскую военную администрацию в Восточном Берлине? Восстановить в порядке предостережения и намека на то, что советские права — это незыблемая реальность».

Это уже дела военные, и это — в перегретом, бурлящем Восточном Берлине весной 1990 года…

В своей записке Горбачёву накануне первой встречи «2+4» Черняев писал:

«У меня такое ощущение, что Шеварднадзе не удастся удержаться на уровне тех директив, которые он вчера получил».

Так и оказалось. Наша позиция все время на шаг-два отставала от хода событий.

В конечном счете принятие трудных решений легло на плечи Горбачёва. Ему пришлось платить за ошибки отцов, в него потом бросали камни.

Думаю, на его решение по самому трудному вопросу — о членстве Германии в НАТО — оказала влияние беседа с Франсуа Миттераном (президент Франции в 1981–1995 годах. — Прим. ред.), состоявшаяся накануне визита президента СССР в США. Цитирую слова Миттерана:

«Существуют объективные реалии, которые невозможно обойти. ФРГ — член НАТО, и именно она — если называть вещи своими именами и отбросить дипломатическую оболочку происходящего — поглощает ГДР. Ускорение процесса объединения Германии, начавшееся в ноябре прошлого года, опрокинуло высказывавшиеся на этот счет возражения. Какие возможности имеются у нас, чтобы воздействовать на идущий процесс? Что я мог сделать? Послать бронетанковую дивизию, да еще вооруженную ядерными средствами? Тем более что речь идет о союзной нам стране. Я консультировался тогда с Маргарет Тэтчер. Ее размышления шли в том же направлении, что и мои. Но при этом она была первой, кто направил немцам поздравительную телеграмму после того, как они проголосовали в пользу объединения. Так что какие у нас имеются средства влияния, исключая, разумеется, угрозы? Никаких. Нет смысла просто бросать слова на ветер».

Было вполне закономерно, что несколько дней спустя в Кэмп-Дэвиде Горбачёв сказал Бушу:

— Давайте так сформулируем: Соединенные Штаты и Советский Союз за то, чтобы объединенная Германия по достижении окончательного урегулирования сама решила, членом какого союза ей состоять.

Я перевел эти слова. Никакого «шока», о котором писали некоторые мемуаристы, я ни с той, ни с другой стороны не заметил.

Источник:

***

Те, кто и сейчас тоскует по «социалистическому лагерю», винят в его исчезновении Горбачёва, и у них есть для этого основания. Потому что в таких вопросах все зависит от «первого лица».

Реши тогда Горбачёв, что надо вмешаться, любой ценой остановить происходящее, думаю, большинство членов политбюро его поддержали бы — кто с энтузиазмом, кто не очень охотно. И вся государственная машина бросилась бы это выполнять, и холодная война, едва утихнув, началась бы с новой, еще более опасной силой.

Но, слава богу, этого не произошло.

Павел Палажченко, фрагменты книги «Записки переводчика» (2020), которая готовится к изданию в ноябре


P. S. Этот текст и другие воспоминания Павла Палажченко будут представлены в рамках дискуссии «На пути к германскому суверенитету»: 30 лет «Договору 2+4», которую организует 20 октября Германский исторический институт в Москве в рамках «Года Германии в России 2020–2021».

Читайте на «Фонтанке» воспоминания о периоде падения Берлинской стены от последнего коммунистического руководителя ГДР Эгона Кренца и фотожурналиста Александра Корякова, который в то время служил в ГДР.

Текущую ситуацию с договорённостями Москвы и Вашингтона по ядерным вооружениям, когда продление договора СНВ, действие которого истекает в феврале 2021 года, остаётся под вопросом, Павел Палажченко считает следствием провала в отношениях Кремля с администрацией Трампа. О рисках новой гонки ядерных вооружений «Фонтанка» говорила с экспертом накануне разрыва базового договора по ядерному оружию РСМД в феврале 2019 года. Павел Палажченко был непосредственным участником разработки этих принципиально важных для мировой безопасности документов.

Подготовил Николай Нелюбин, специально для «Фонтанки.ру»

ПО ТЕМЕ
Лайк
LIKE0
Смех
HAPPY0
Удивление
SURPRISED0
Гнев
ANGRY0
Печаль
SAD0
Увидели опечатку? Выделите фрагмент и нажмите Ctrl+Enter
Комментарии
4
Присоединиться
Самые яркие фото и видео дня — в наших группах в социальных сетях