Плюшевый тигр и смысл жизни

В Петербурге 17 апреля стартует международный фестиваль балета Dance Open. Такие спектакли, как «Коппелия» Венского балета или «Щелкунчик» родом из Перми, просто обязывают к визиту в театр с детьми. Данс-критик Лейла Гучмазова рассказывает, что дети видят на сцене и почему видят совсем не то, что взрослые.

Театральный опыт детей балетного критика суров и несправедлив. Вся домашняя часть их детства прошла под жужжание экрана с музыкальными спектаклями: vhs, cd, флэшки, Arte, Euromag. Пока мама набирала авторитет эксперта, они мирились с ее отсутствием по вечерам, так что если мама дома, а спектакль на экране — уже хорошо, фон из пятнадцатой версии «Лебединого озера» и в десятый раз замурованной «Аиды». Пляшут и пляшут, у каждого свои мультики. Дивное случалось тогда, когда дитя будто бы не видит зрелище. Глянув вскользь на экран с «Лебединым…», сын спросил: «А крылья им будут сдирать?» Общий смех, веселье, шуточки, а оказалось все честно: полугодом раньше ему пришлось высидеть одноименный спектакль в самопальной версии Кремлевского балета, где принц Зигфрид отдирал Злому гению крыло. Отсюда вывод: дети смотрят, даже когда так не кажется.

По сравнению с нами они очень впечатлительны. Высидев как-то в полудреме после продленки два часа крутого перформанса (в тогдашнем Театре имени Гоголя, еще не ставшем Гоголь-центром), дочь-первоклассница обалдело молчала всю дорогу и только дома спросила: «Мам, а зачем дядя снимал штаны?» Вообще много раз убеждалась, что дети видят не совсем то (или совсем не то), что взрослый рядом. Например, убиенный плюшевый тигр в «Баядерке» Мариинского театра вызвал поток расспросов: почему в «Дон Кихоте» можно надрессировать лошадь и осла, чтобы прошлись по сцене, а в «Баядерке» нельзя надрессировать тигра, чтобы спокойно повисел? Хорошо, что к тому моменту они не видели «Эсмеральду» с живой козой, а то бы аргументов прибавилось. Но хотя видят они не так, как взрослые, детали меркнут, а их бесхитростные «впечатления вообще» парадоксально оказываются точь-в-точь экспертскими. Если спектакль «слишком умный», дети так и скажут. Если сюсюкающий, скривятся.

Их устроит, когда правила игры ясны сначала, и тут в лидерах равно интересные им и взрослым сказки – как волшебный «Щелкунчик» или балет про притворившуюся куклой девушку «Коппелия». Традиционные версии этих бестселлеров идут в нескольких петербургских театрах, а свежие, Пермского театра и Венской государственной оперы, очень скоро привезет Фестиваль балета Dance Open. Притом свежие версии старых историй показывать им надо, ведь пристальный детский взгляд выдержит не всякая классика. «Чайку» в знатном академическом театре дети высидели из приличия, чтобы не расстроить маму (качество спектакля было таким, что сочувствующая им моя коллега обозвала меня матерью-волчицей). Зато рыхлый и живой «Вишневый сад» Чеховского фестиваля со странной танцующей Шарлоттой Ивановной — Аной Лагуной смотрели на одном дыхании. Так что дело не в Чайковском и не в Чехове.

Иногда детей приходится питать искусством просто потому, что их не с кем оставить. На «Похождении повесы» дочь моя уснула под душераздирающие диссонансы Стравинского, и хорошо, что у сидящего с другой стороны от меня (ныне знаменитого) оперного режиссера хватило юмора оценить ситуацию. Теперь те же истории у моих студенток: одна работает в филармонии и зовет другую, дважды маму: «Приводи своих на Реквием Верди, там картинки показывать будут» – «Босха небось?» – Не, нормально – Микеланджело» – «Мы придем! У меня будут самые развитые дети из-за отсутствия денег на няню» — вот она, сермяжная правда жизни.

Но в итоге зрительский опыт неотвратимо растет, и они начинают зорко видеть малейшую фальшь. Неспекулятивные условности принимают прекрасно. Пронзительный петербургский «Оскар и Розовая дама» дети помнят по сей день, да и я помню, какими они пришли после драмы об умирающем от неизлечимой болезни мальчике. Но когда на модном спектакле ничто не предвещало и вдруг призвали задуматься о смысле жизни, мои подростки расхихикались. Ведь как раз благодаря театру они задумывались о нем не раз, и, что важнее, не по команде.

А еще дети выросли. Они со смехом припоминают мне жуткое: «Когда я пишу разбор спектакля, хоть поубивайте друг друга — только тихо!» Они видели театр. И теперь представляют его совсем по-шекспировски: «Весь мир — театр, все люди в нем — актеры». Может, это не так уж плохо.

Лейла Гучмазова