Мездрич — это был шанс для Театра на Литейном

Директор Театра сатиры на Васильевском и и. о. директора Театра драмы на Литейном Владимир Словохотов 10 июня представил второму коллективу нового главного режиссера. Очевидно, этим не исчерпана история с неудачной попыткой создания объединенного руководства областными театрами, сопровождавшаяся протестами актеров. «Фонтанка» в интервью со Словохотовым попыталась разобраться в событиях, ставших поводом для беспокойства в театральном мире.

- Полтора месяца длится скандал вокруг Театра на Литейном, с тех пор как правительство Ленобласти объявило о создании объединенной дирекции двух областных театров и вашем назначении. Но я не услышал объяснений: зачем вам это надо и почему вы согласились?

– И мне за это время никто не задал такой вопрос

- Значит, настал момент.

– Ко мне обратился областной комитет по культуре в связи с ситуацией в Театре на Литейном помочь с выполнением госзадания, которое там было полностью завалено. Есть определенный план по выездным спектаклям. В Театре на Литейном это 60 – 62 спектакля в Ленобласти. На протяжении многих лет план не выполнялся. Такие вещи делать просто опасно. Вы знаете, к чему это может привести.

- Это бюджетные деньги.

– Да, и ответственность. Это первое. Второе – возникло предложение создать генеральную дирекцию

- А обратился к вам комитет по культуре?

– Комитет по культуре обратился, чтобы я предложил идею создания объединенной дирекции по типу других областей. Естественно, речь не шла ни о каком объединении двух театров как творческих единиц. Это абсолютно разные театры с разным внутренним устройством.

- Когда к вам с этим обратились?

– Сразу же после первых ревизий, которые проходили в наших театрах (на Васильевском и Литейном), в начале нынешнего года. Мне показалось очень разумным предложением создать единую техническую базу, в которую войдут постановочные цеха. Это костюмы, декорации... Но самое главное – туда должна была войти эксплуатационная часть, связанная с выездной работой. Когда мне предложили быть генеральным директором, у меня не было вариантов, иначе гендиректор был бы надо мной.

- Еще раз: чьим решением было создание объединенной дирекции?

– Комитета по культуре. Но я его разделяю.

- Вам известно, что в ряде регионов в связи с объединениями театров возникают протесты и возмущение театральной общественности.

– Не везде. Я разговаривал с директорами тульских театров, где похожая история, и мне сказали, что все довольны. Меня не испугало общее руководство технической частью театров. Смотря как объединяют. Художники эмоционально начинают говорить, что нельзя смешивать жанры. Конечно нельзя! Нельзя смешивать два театра. Ни в коем случае. В каждом должно быть свое художественное руководство, свой директор. Кто сказал, что управление театрами обязательно должно регламентироваться из комитета по культуре? Но если бы появился начальник управления театрами в комитете по культуре? Никто бы даже этого не заметил.

- Если все так, как вы говорите, то это выглядит вполне разумно. Но никто с самого начала не объяснил, что речь именно об этом.

– Да, это ошибка. Вообще моя главная ошибка в том, что я, много лет работая в театре, позволил себе общаться с неталантливыми людьми. Я всегда выбирал талантливых людей и был этим защищен. Всегда выбирал людей выше себя, потому что хотел разговаривать как ученик с учителем. Я не думал, что тут такое большое количество людей, заинтересованных не в развитии театра, а в самом скандале.

- Вы можете пояснить этот тезис?

– Допустим, авторитетная актриса. Заявляет на всю страну, что в связи с закрытием на ремонт метро «Василеостровская» и ремонтом его театра Словохотов хочет захватить Театр на Литейном и там играть свои спектакли. Это обвинение в рейдерском захвате. А теперь здравый смысл. Мы беседуем с вами в отремонтированном помещении. Три года назад закончился капитальный ремонт...

- Я слышал, что на Литейном тоже был сделан ремонт.

– Давайте зайдем и посмотрим там ремонт в кабинете директора, в гримерках, и вам станет все ясно. Здание театра — не только то, что видно зрителям. Это и начинка, и закулисье. Мы получили серьезную помощь от наших спонсоров, у нас сделана даже трансформация зала и оснащение по последнему слову техники. Только оборудования мы получили на полмиллиона долларов. В первую очередь я отремонтировал гримерные комнаты. Это очень важно для тех, кто здесь работает. Потому что создает определенную атмосферу. Одним словом, ремонта нам не требуется.
А в Театре на Литейном в закулисной части полное ощущение, что была война. Когда я вошел в административную часть, то почувствовал, что попал в коммуналку. Но не в такую питерскую коммуналку, где уютно, чаек, занавески – бедненько, но чистенько. Я увидел временное пристанище.

- Так что с обвинением в рейдерстве?

– Когда начались потоки лжи, что я захватчик, хочу эксплуатировать свои спектакли и прочее, – отвечать на это было бессмысленно. Я сейчас понимаю, почему это происходит. Ну смотрите. Директор и предыдущий главный режиссер начали выгонять друг друга. Один обвиняет другого в воровстве… Там идет война за место под солнцем. На сегодняшний день 99 процентов театра обслуживается со стороны, нет своего производства. Костюмы шьются на стороне.

- Может быть, это выгодно?

- 300 000 стоит сшить костюмы для самого дорогого спектакля у нас и до 10 миллионов на Литейном. Я не обвиняю, но это есть в акте проверки комитета по культуре областного правительства. И это ненормально. Там нет цехов, транспорта для поездок в область. А ведь надо играть десятки спектаклей. И вдруг на Марсовом поле, где проходил митинг против объединенной дирекции и моего назначения, заявляют, что не собираются работать в области, что это архаика. Но ведь надо выполнять госзадание.

- Театр на Литейном говорит: у нас задание 60 спектаклей, а мы играли 62.

– Не играли. Ездила одна девочка с гитарой, которую нанял директор, а спектакли выезжали несколько раз. Это фикция.

- А кто проверит?

– Я. Или меня.

- Но ведь у вашего театра тоже госзаказ играть в области. Так?

– Да.

- И вы хотите сказать, что у вас вся труппа выезжает в область?

– Нет, конечно, я 25 лет выстраивал систему.

- Куда вы дели ТЮЗ, который к вам присоединили несколько лет назад?

– Я сделал специальную структуру на Малом, 49, создал техническую базу, у меня 12 транспортных средств и 120 человек работают на эту историю. Вот смотрите мой график гастролей на июнь.

- Может, здесь тоже один человек ездит?

– Нет, ну вы видите (показывает репертуар. – Авт.), что это те же спектакли, что и в основной сетке.

- В области публика ходит в театры?

– В основном полные залы.

- В некоторых районах говорят, что не видели у себя никаких театров.

– То, что мы каждый день выезжаем и работаем, это легко проверить.

- А у вас госзаказ больше?

– Да, 170 спектаклей.

- Почему, у вас труппа больше?

- Нет, примерно одинаково.

- Возможно, у вас бюджет больше?

- А разница в бюджетах на 2 – 3 миллиона в их пользу. Вместе с доходами 122 миллиона у нас и 126 у них. 102 миллиона субсидия у нас и 106 у них.

- Все равно не могу понять, почему такая разница.

– Именно из-за этого началась история. Это абсолютно хозяйственный вопрос.

- Вы знаете, что вас обвиняют не только в желании захватить здание, но и в желании удвоить бюджет за счет объединения.

– Это не бюджет, это нищенское существование. Может ли существовать театр с коллективом в 200 с лишним человек на 100 миллионов? Ведь в эту сумму входит и содержание здания. Остается копеечная заработная плата, а остальное надо заработать. Бюджет в драматическом театре искать бессмысленно. Честно говоря, если вы меня сейчас спросите, зачем мне это надо, я честно отвечу: теперь не знаю.

- А я так и не услышал четкого ответа на вопрос: почему вы согласились?

– Как я говорил — не хотел, чтобы надо мной был начальник. И я, естественно, дал согласие.

- Но вы понимали последствия этого решения?

– Нет, честно говоря, нет.

- Но вы же всю жизнь в театре?

– Да, и мне представляется это решение правильным и логичным для того театра.

- И вы отлично знаете театральный мир.

– Но я не знал до такой степени. Я знаю его по нашему театру. И если бы у меня были такие проблемы, я бы собрал людей и рассказал о них. Там все говорят: нет денег. Но у нас такой же бюджет, а деньги есть. Выпускаем 7 спектаклей. Там 2. А главное дело театра – выпускать спектакли. Вы посмотрите, какая там заработная плата.

- Вы хотите сказать, меньше, чем у вас.

– Конечно. В разы. 300 000 на Литейном получил в предыдущем месяце директор и 17 – молодой артист.

- Зарплату директора устанавливает кто? Комитет по культуре?

– Не всегда.

- А в данном случае?

– Может, и комитет, но есть различные возможности надбавок, и это директор сам определяет.

- У вас актеры получают больше?

– В разы.

- Вот они сейчас прочитают, что получают в разы больше, и не придут к вам с вопросами?

– Нет. Ну все по-разному получают, самая маленькая зарплата у тех, кто только пришел, они получают больше тридцати.

- И они не будут завтра толпиться у вашего кабинета с вопросом: где деньги?

– Нет, не будут. И они знают, что моя зарплата меньше, чем у главного режиссера.

- Вы можете себе позволить, потому что, насколько я понимаю, живете не за счет театра, у вас еще есть бизнес.

– Конечно. И кроме того, я уверен, что в театре главный человек — творческий. Тогда будет баланс и равновесие. У меня последняя выплата 75 000, я морально не имею права на другое.

- Вы могли бы, наверное, сделать красивый жест и вообще отказаться от зарплаты.

– Да, но и господин Лобанов (директор Театра на Литейном) мог отказаться от 300 000, если у него артист получает 17 000. В театре, где такая атмосфера, не до творчества.

- Как, когда у вас возникла идея привести Бориса Мездрича к руководству Театром на Литейном?

– Давно. Сразу же, как началась идея создания генеральной дирекции. Сразу после событий в Новосибирском театре, откуда он был уволен с поста директора после скандала с постановкой «Тангейзера». Признаюсь, это была не моя идея, а моего заместителя. Я позвонил Борису Михайловичу. Это было еще до того, как было публично объявлено о создании объединенной дирекции. Он прилетел, и мы договорились, что я передам ему Театр на Литейном. Но я не мог об этом сказать до того, как решение было принято. Вы первый, кто про это слышит. И как должно быть стыдно тем людям, которые кричали мне вслед. Я только отвечал, что я создал театр и не могу его разрушать. У меня другая роль, не Герострата.
Или кто-то думает, что Мездрич позарился на бюджет 100 миллионов? Его желание в последнее, может быть, десятилетие своей творческой карьеры сделать еще один театр. Более вам скажу, мы нашли главного режиссера, сопоставимого с уровнем Мездрича. Я должен был передать им все в течение месяца и уйти оттуда.

- Я правильно понимаю, что в тот день, в четверг, 4 июня, когда было объявлено о назначении Мездрича и почти сразу о его снятии, он провел совещание на Литейном и начал работать?

– Это так. Я не очень могу говорить обо всем...

- Как его приняли в театре?

– С радостью. И для всех было ударом, что Словохотов, оказывается, не жулик. И для всех было шоком, когда последовала отмена распоряжения о назначении Мездрича.

- Я не спрашиваю, кто звонил, чтобы вы отменили назначение, но не понимаю, что происходит. То решение о создании дирекции, то его отмена, то назначение, то отмена... А дальше что?

– Я остаюсь исполняющим обязанности директора Театра на Литейном и должен привести туда команду вместе с комитетом по культуре.

- Думаете, что после случившегося это будет легко сделать?

– Это будет невероятно сложно. Любого, кто понимает устройство театра, будет очень сложно убедить в том, что его там ждут. Равных фигуре Мездрича и незанятых нет.

- А какова ваша мотивация относительно Театра на Литейном сейчас?

– Вы думаете, мне нужна эта история? Нет. Но я дал слово. Я мужик.

- Но с вами поступили не совсем красиво.

– Я тоже думал об этом. Но посмотрел, как в этой истории вел себя Мездрич. Он меня успокаивал, говорил: «Не расстраивайтесь». Я спросил: что делать? И он сказал, что надо довести все до конца. Бросать нельзя. Это не выборная должность. Я отвечаю перед учредителем. И само собой, делаю это не за деньги, потому что деньги меня не интересуют. Я не получаю за это зарплату.

- Что для вас театр на Васильевском?

– Попробую объяснить. В 24 года я стал директором театра в Саранске. А на следующий год мне предложили роль в театре в Ташкенте. В Саранске нет железной дороги. Она проходит через станцию Рузаевка в 27 километрах от города. 3 ноября 4 часа утра. Когда мы с женой и маленькой дочкой пришли на перрон, вся труппа стола там, несмотря на холод и снег. Я ехал в поезде и думал: даже если я ничего больше в жизни не сделаю, я видел это. Я всегда это помню. Не думаю, что Театр на Литейном будет провожать меня в 4 утра на перроне. Только если от радости. Но у театра был шанс. Поверить, по крайней мере услышать. Борис Мездрич, не я – это был шанс. Я бы никогда не бросил театр на Васильевском. Это моя жизнь.
В 1989 году меня пригласили в бит-квартет «Секрет» – там создавалась театральная студия, а меня позвали замдиректора по созданию театра. У меня получилось спонтанно, знакомых в Питере не было, но передо мной открывались все двери. Пришел в комитет по культуре области и попросил помочь, и буквально в течение нескольких месяцев театр получил статус государственного.
Это исполнение моей мечты. Я для себя решил, что сделаю театр, в котором будут люди, непохожие на всех вокруг. Это должен быть театр-дом, в котором люди живут на основе взаимопонимания и любви. Только через любовь можно добиться чего угодно. И театр на Васильевском – это моя любовь.

- Как вам удалось совместить эту любовь с занятием бизнесом?

– Бизнес — это так, игра ума. Мне нравится придумывать какие-то схемы, истории, и я не трачу на это времени.

- Но им же надо заниматься?

– Не обязательно. Это как в театре. Надо наладить историю.

- Вы работали в театре в советское время, затем – в 90-е, полная свобода, и теперь, когда время опять переменилось.

– А это не имеет никакого значения. В Ташкенте я играл Ленина в пьесе Шатрова. Там есть такой текст, который он говорит своей секретарше: «Вы знаете, Шура, либо вам нужны Пушкин и Толстой, либо вас вполне устроят бульварные романы и пошлые анекдоты». Меня не интересует внешняя цензура, но я никогда не уходил от цензуры внутренней.
И никогда не был рабом никакой власти. Когда после роли Ленина мне решили подарить партийный билет, я сказал: ребята, я не готов. Но при этом я никогда не был диссидентом. Театр — это убежище. Я понимаю, что театр может быть тюрьмой, но это место, куда ты можешь убежать от реальной жизни.

- Вы же понимаете, что поставите какой-нибудь спектакль, он кому-то не понравится, и хорошо, если дело закончится мелкими неприятностями.

– А, вы об этой цензуре?

- И об этой тоже.

– Пожалуйста, Гете писал Гейне: «Невежество — демоническая сила, которая послужит причиной многих трагедий». Само собой разумеется, то, что происходит сейчас, – это невежество. Властное невежество. Но коммунисты доказали, что цензура порождает такие спектакли, что у народа мысли появлялись. Власть сама подвигнет художников на то, чтобы они, не в прямую и не в лоб, провоцировали и эпатировали. Результат будет не тот, на который рассчитывают. Великий художник так поставит «Горе от ума», что страна перевернется.

Беседовал Александр Горшков, "Фонтанка.ру"