В чем величие Германа (фото)

В день смерти о режиссере Алексее Германе сказали столько, сколько, пожалуй, не говорили за всю его жизнь. С одной стороны, это говорит об определенной неблагодарности зрителей. С другой – иначе быть не может: фильмы Германа имеют эпохальное значение для развития кино, но большинству зрителей их смотреть тяжело. Потому что они слишком правдивы.

В истории русского искусства Алексей Герман занимает то же место, что и, например, художник Казимир Малевич, архитектор Иван Леонидов или его коллега Андрей Тарковский. Они составляют гордость нации, являются ее международным брендом и доказательством того, что в России рождаются гении мирового уровня. Но только, к сожалению, это те гении, которые, в отличие от Чехова или Толстого, абсолютно не знакомы основной массе своего народа. И винить народ в этом нельзя.

Герман принадлежит к тому поколению советских режиссеров 1960-х годов, которые пришли в кино с словами «Только честность, только правда» на флаге. Лариса Шепитько отправилась снимать фильм «Зной» в дичайшие киргизские степи и едва не погибла там. Добиваясь максимальной реалистичности в «Андрее Рублеве», Тарковский зарезал живую лошадь и, по одной из версий, заживо сжег корову. В первом фильме Германа «Проверка на дорогах» актеры, игравшие немцев, поливали картошку настоящим керосином, хотя картина черно-белая и можно было обойтись водой.

Но у Германа это стремление к правде превратилось в масштабную задачу быть реалистичным на 100% – чтобы все было как в жизни. В «Проверке на дорогах» пулемет, выпавший из рук умирающего Лазарева, шипит на снегу: из него только что стреляли, он раскалился, как уголь. Для картины «Мой друг Иван Лапшин» съемочная группа скупала в комиссионках одежду 1930-х годов, хотя можно было просто сшить ее.

Сложность этой задачи заключалась в том, что все четыре готовых фильма Германа («Трудно быть богом» он так и не завершил) посвящены не настоящему, а прошлому, а если быть еще точнее, 30–40-м годам, сталинскому времени, в котором прошло детство самого режиссера. При этом, все больше двигаясь к своей цели и максимальной правде, Герман все больше отходил от повествовательности и ясности сюжета. А это вполне понятно: кино, как и любое искусство, подсвечивает через объектив лишь определенные моменты, а жизнь, которую так хотел показать режиссер, многообразна.

Именно так Герман пришел к тому приему, из-за которого смотреть «Хрусталев, машину!» может только самый подготовленный зритель: основные реплики героев тонут в многообразии бытовых звуков – звоне посуды, криков соседей и тому подобных мелочей. Эта картина больше похожа на огромное импрессионистическое полотно, нежели на внятный рассказ. И именно поэтому смотреть ее очень сложно: сцены, подобные сцене изнасилования главного героя зэками, сняты так правдиво, что при выходе из кинозала возникает ощущение, что это произошло с тобой. Но, понимая, наверное, что полностью жизнь не воссоздашь, Герман (впервые этот прием встречается в «Лапшине», а потом он доведет его до совершенства в «Хрусталеве») время от времени просил актеров посмотреть прямо в камеру, в глаза зрителю, будто бы удивляясь, что их кто-то снимает.

Собственно, в этом и заключается величие Алексея Германа: никто и никогда не снимал настолько реалистичных фильмов. Он показал, насколько далеко может уйти кино в деле копирования жизни. И по его фильмам режиссеры должны учиться, и учатся – как правильно воспроизводить реальность, эпоху и время. Только так, конечно, никто не может сделать: даже его сын, унаследовав стилистику отца, делает кино, которое более ориентировано на зрителя. Герман, если хотите, – это учебник, азбука кино. А учебник, естественно, интересен не всем: и большинство, кто скажет сегодня, увидев новости: «Как жаль, Герман умер», в лучшем случае видел только «20 дней без войны». И никто в этом не виноват.

Андрей Захаров,
«Фонтанка.ру»

Идеал бескорыстного художника… Памяти Алексея Германа

Об Алексее Юрьевиче Германе вспоминают его друзья и коллеги.

Валерий Фокин, президент Гильдии театральных режиссеров, худрук Александринского театра:

- Герман – это, безусловно, режиссер-эпоха. Для меня он всегда был исключительным примером служения искусству, человеком, который не позволял себе ничего проходного. Сейчас в кино, да и в театре, принято делать все по-быстрому, якобы в ритме времени, а он буквально каждый кадр снимал как последний и оставался при этом абсолютно современным человеком. Для меня Алексей Герман – идеал бескорыстного художника. И мне жаль, что людей такого масштаба и с такими принципами в городе и в стране почти не осталось.

Константин Лопушанский, кинорежиссер, сценарист, педагог:

- Тяжелое чувство… Ушел замечательный мастер, без которого нельзя представить ни «Ленфильм», ни историю отечественной культуры, а в общем-то, и мировой культуры. Это событие определяющее, и об этом долго еще будут размышлять киноведы, кинематографисты, простые зрители. В случае с Германом не надо бояться высоких слов, он их достоин. Как достоин, пусть теперь уже посмертно, получить любые награды, звания и титулы, которые есть в нашем городе. Вспоминаю, как искренне и самозабвенно помогал Алексей Юрьевич Санкт-Петербургскому международному кинофоруму в 2011 году, даже согласился стать президентом этого кинопраздника, хотя для его состояния здоровья это была огромная нагрузка. Он и меня увлек идеей создания в Петербурге достойного кинофестиваля, и на кинофоруме мы открыли Школу высшего кинематографического мастерства, и Герман там был почетным президентом. К сожалению, кинофорум в 2012 году создавался уже не Германом и получился, по общему мнению, не таким удачным, не таким цельным. И сегодня, мне кажется, можно было бы вернуться к модели Германа и назвать Санкт-Петербургский кинофорум его именем. Без имени Германа мы не представляем наш город, без него нам и дальше никак…

На «Ленфильме» многие считали, что у Германа трудный, тяжелый характер, и на то были свои основания. Но я всегда восхищался его невероятным талантом, его щедростью по отношению и к коллегам, и ко всем людям. Он был эталоном отношения художника к искусству. И надо сделать все, чтобы, потеряв Германа, мы бы не потеряли этот эталон…

Александр Адабашьян, кинодраматург, актер:

- Герман снимал медленно, кропотливо. Если бы работал, как все, мы имели бы еще 10–15 картин мастера, высокопрофессиональных картин, но не штучных. Ведь и Тарковский снимал очень медленно. Но зато есть кинематограф Тарковского, есть кинематограф Германа, а не просто обширная фильмография.

Кинопроцесс – это искусство компромисса, а Герман не терпел никакого компромисса, даже в мелочах. Поэтому у него и возникали сложности: в советское время в его фильмы пытались внести идеологические поправки, во времена продюсерско-финансового кино пытались урезать его запросы, втиснуть в общепринятые рамки. Но он, поставив себе высокую планку, уже не опускал ее. Хотя дело не только в том, что запрещали и не давали, потому что самым требовательным человеком по отношению к себе был сам Герман. В свое время отказался от голливудского предложения снимать фильм о блокаде, потому что американцы хотели сделать картину цветной, а Герман стоял на своем: фильм про ленинградскую блокаду может быть только черно-белым. И слава богу, что отказался: с Голливудом он бы всяко не сработался, ведь там четкие сроки производства, всем рулит продюсер, а это самая нечеловеческая цензура…

Конечно, мы были знакомы, пересекались на «Ленфильме», на «Мосфильме», встречались даже по поводу картины «Трудно быть Богом». Герман же снял там в основном не профессиональных актеров, а типажей, и столкнулся с такой проблемой, что озвучивать их должны тоже не профессионалы. Вот и меня, непрофессионала-актера, пригласил попробовать принять участие в озвучании…

Олег Гаркуша, музыкант группы «АукцЫон», киноактер:

- Судьба подарила мне, человеку весьма далекому от кино, сразу две работы с Алексеем Юрьевичем Германом: и в фильме «Хрусталев, машину!», и в «Трудно быть Богом». Крошечные роли, а какая была огромная работа! После первого кастинга и фотосессии на «Трудно быть Богом» прошло семь (!) лет, и вдруг звонят с киностудии: «Алексей Юрьевич вас хочет видеть!» Семь лет спустя! Я там – Дон, рыцарь. Мне подобрали специальный костюм. Роль без слов, но Герман объяснил, что ему нужен мой взгляд. Вот этот взгляд и снимался неделю…

Сначала шли долгие репетиции данного эпизода. Дело в том, что он снимал общим кадром, то есть не одного человека, и все 15–20 человек, участвующих в кадре, должны быть вымуштрованы таким образом, чтобы возникла гармония. Это достигалось недельными репетициями. А потом еще неделя съемки одного моего взгляда! Конечно, утомительный процесс, казалось, ну сколько это может продолжаться... Ты должен был привыкнуть и к тому, что Герман достаточно жесткий человек, за словом и эмоциями в карман не полезет. На меня он, правда, никогда не кричал, а вот с Леонидом Ярмольником, исполнителем главной роли в «Трудно быть Богом» они не раз ругались, и всерьез, Герман даже искал другого актера. Но потом помирились. Нормально! Это же творческий процесс. Главное, что на выходе получаются шедевры.

Виктор Сухоруков, народный артист России:

- Сколько ни живи, как ни болей, ни страдай о Родине, все равно художник не успевает… И как бы ни обвиняли Германа, как бы ни смеялись над тем, что он чудит, так долго снимая свои картины (города поднимаются и разрушаются, а он все одно кино снимает!), но вот ведь – не успел… Не успел доделать, возможно, самую главную картину своей жизни.

Был он большой умницей, глыбой нашей культуры, великолепным режиссером, интеллигентным, глубоко порядочным человеком. Я имел честь с ним общаться, у меня сохранились фотопробы для фильма «Хрусталев, машину!», я очень люблю его фильмы, но сегодня я думаю не о том, что сам не снялся, как бы хотел, у Германа… Самое главное: вчера еще был у нас Герман, а сегодня уже нет у нас Германа. Земля ему пухом, большому, главному и единственному Герману!

Андрей Константинов, писатель, гендиректор АЖУРа:

- С Алексеем Юрьевичем нас познакомил когда-то Юрий Щекочихин, известный журналист (в 2003 году он погиб при загадочных обстоятельствах. – Прим. авт.). У них с Германом были какие-то странные, трогательные отношения. Однажды Юра позвонил и сказал, что собрался возвращаться в Москву, и он в гостях у Германа, попросил меня приехать. Юра тогда очень много и тяжело работал на темы, связанные с коррупцией, организованной преступностью. Они с Германом, видимо, сидели выпивали, и когда Юра вышел из подъезда, чтобы я его отвез на вокзал, то провожать его вышел и Герман, с… двустволкой в руках. С этим ружьем он собирался защищать друга, чтоб по дороге от дома до машины с Юрой ничего не случилось.

Понятно, что это был наивный жест. Мафия вряд ли тогда напала бы на Юру, тем более при таких обстоятельствах, и даже если бы напала, охотничье ружье бы не спасло. Они оба были старше меня, тем не менее они были словно два больших, чистых ребенка. И чем-то были похожи друг на друга в тот момент. Это был трогательный жест, как говорится, чем могу, это была демонстрация своего уважения к тому, чем Юра занимался. Это не был какой-то эпатаж, кураж – просто искренний жест человека, который в чем-то оставался большим и чистым ребенком.

Он всегда был таким трогательным, очень искренним, живущим в своем мире. По каким-то критериям казался наивным, но эта наивность шла не от необразованности, а от чистоты. Он имел внутри себя какую-то четкую системы координат добра и зла и совершенно не боялся показаться смешным, не боялся быть непонятым. Очень цельный человек. Такое свойство есть только у очень больших мастеров, потому что большинство из нас озабочены сиюминутными вопросами: а как я выгляжу, а что обо мне подумают, как оценят, и так далее... Германа же эти бесы не мучили совершенно, он не боялся быть наивным и даже смешным, просто об этом не думал. Это дано не многим, идет от уверенности в себе, в том, что ты не зря занимаешь место на этой земле.

Записал Михаил Садчиков,
«Фонтанка.ру»

© Фонтанка.Ру