В Михайловском театре прошли двухдневные гастроли «Hubbard street dance Chicago», известной американской компании современного танца. Ее пригласил в Петербург глава Михайловского балета Начо Дуато, который в свое время работал с этой труппой и поставил в там несколько произведений. И самое интересное в этих гастролях то, что они включают нас в контекст повседневного художественного процесса Америки: это спектакль сегодняшнего дня, самый новый, каким его только что видели американские зрители.
«Хаббард стрит дэнс» – компания обычного для Запада типа, мобильная и живая, с репертуаром, состоящим из коротких произведений, которые можно исполнять по три за вечер. За три десятилетия существования труппы с ней работало более полусотни хореографов, в том числе такие величины в мире танца, как Форсайт, Килиан, Твайла Тарп и Боб Фосс, автор фильма «Кабаре», который был профессионалом в танце еще раньше, чем в кино. Работа компании ориентирована на гастрольный образ жизни (на своем сайте они с гордостью пишут, что танцуют в 44 городах и 19 странах). То есть, из оформления – костюмы и свет, и, по возможности, никаких декораций. А это значит – танец, танец и ничего кроме танца. Такую программу из трех чисто танцевальных балетов привезли они и к нам. Причем все это премьеры нынешнего года: два балета созданы специально для «Хаббард стрит дэнс», а один перенесен из труппы крупнейшего хореографа Элвина Эйли. (Вероятно, именно ради новизны заявленная ранее прошлогодняя постановка Иржи Килиана и была в последний момент заменена балетом Твайлы Тарп – самой свежей новинкой, поставленной в прошлом месяце).
Твайла Тарп – одна из самых заметных фигур в «современном танце» последнего полувека. Широко известен и израильтянин Охад Нахарин (Нагарин), который возглавляет труппу «Бат-Шева», созданную в свое время классиком американского modern dance Мартой Грэм. Третий автор в программе – темнокожий Алонсо Кинг, работавший и у Бежара, и у Элвина Эйли, и в Джоффри-балле, а теперь возглавляющий собственную труппу в Сан-Франциско. Все трое разные, но работы двоих последних обнаруживают общие тенденции, как только между ними оказывается вставлен балет Твайлы Тарп, противостоящей им своей легкостью, женственностью, веселостью и музыкальностью. Не то, что бы Кинг с Нахарином топорно обращались с музыкой – не о том речь. Но у обоих соотношение движения и музыки принципиально другое, нежели у Твайлы Тарп, которая на их фоне кажется прозрачнейшим классиком. Ее балет называется «Скарлатти», он и поставлен на музыку Скарлатти, изумительно ясную во всей своей барочной сложности, и совершенно нескончаемую, что хореограф, улыбаясь, и обыгрывает. Сюжетом балет не обременен, но образы возникают довольно отчетливые: ощущение свежего утра, отпуска, незримое присутствие пляжа; в танцевальном тексте на мгновение вырисовываются обрывки жанровых сценок, чтобы снова в нем раствориться – короче, каникулы какой-нибудь танцевальной студии. Но для Твайлы это прежде всего игра современного хореографа в классический танец. Хотя исполняется «Скарлатти» босиком (как известно, пуанты или их отсутствие – один из водоразделов между «балетом» и «современным танцем»), хореографический текст напичкан всевозможными балетными пируэтами, обыгрывается унисонный танец и симметричные построения, а ритмы движения совпадают с ритмами музыки, которую танец оттеняет и интерпретирует.
У Кинга и Нахарина все иначе. Рядом с легковесным каприччио Твайлы оба выглядят серьезными интеллектуальными тяжеловесами. И даже тела артистов, тех же самых, которые у Твайлы кажутся воздушными и тонкими, у Кинга, и особенно у Нахарина, становятся плотными, подчеркнуто материальными. Кстати, в отличие от балета в современном танце никакого эталона фигуры нет, и в этой труппе тоже танцовщики все разные, порой не идеального сложения; пластичность и чувство ритма важней силуэта.
Работа Кинга называется «Following the subtle current upsream», то есть что-то про восхождение против течения и про едва уловимые токи. Однако в балете ничего особо слабого и ускользающего (subtle) вроде бы нет, все, наоборот, вполне интенсивно: игра мускулов, почти спортивная телесность. И в хореографии, в общем-то, ясные структуры: мужское трио, солист, центральный дуэт, солистки и тд. А внутри этих структур, в пределах общей цельности возникают напряженные пластические диссонансы, когда каждый танцует свою партию, но контрапункта между ними нет, а разница ракурсов усугубляет несовпадение «голосов».
В балете скомбинирована музыка легендарного индуса Закира Хусейна, работающего в стиле «табла» (особый индийский барабан), и американского композитора Мигеля Фраскони, неутомимого экспериментатора, изобретателя новых звуков и новых музыкальных инструментов, давнего сотрудника Кинга (это одна из девяти их совместных работ). Понятно, что такого рода музыка будет взаимодействовать с движением по-особому. Вот хореограф и исследует неклассические отношения движения и звука: звук подложен под танец (или наложен), но танец живет сам по себе, и это особенно заметно, когда музыка гаснет, а танец продолжается.
Сходные тенденции и у Нахарина, хотя кроме специфических звуков в его спектакле («Three to Max») использована вполне традиционная музыка, от Баха до хита шестидесятых, песни американской рок-группы «The Beach Boys». (А специфические звуки – это ритмизированный счет на неопознанном языке, все время спотыкающийся и начинающийся сначала, или синхронный топот ног всей труппы, или такая странная «перкуссия», как общий щелк зубов десятка девушек, стоящих плотной группой и механически двигающих руками). Как и у Кинга, движение здесь вырвано из-под власти музыки. Даже если танец ритмически на нее ложится, энергетически он с ней не совпадет, как будто перепутали и подложили под видеоряд не тот звук. Причем здесь это даже не выразительное средство, а сама идея балета. В то же время спектакль Нахарина вполне танцевален и обладает почти гипнотической мощью. Просто мир, представленный в нем, словно разъят на фрагменты и снова сложен в некое полное энергии и силы, но довольно абсурдное целое.
Инна Скляревская,
«Фонтанка.ру»
Фото: пресс-служба Михайловского театра/Стас Левшин