Александр Сухарев: Собчака нужно было судить еще в 89-м

Генеральный прокурор СССР – советник генерального прокурора России Александр Сухарев раскрыл «Фонтанке» неизвестные детали дела Гдляна - Иванова и объяснил, почему в СССР не смогли победить «воров в законе», как сепаратизм скрещивался с демократией, рассказал о достоинствах и недостатках сегодняшней прокуратуры и том, как создал передачу «Человек и закон».

- Пожалуй, впервые словосочетание «генеральная прокуратура» громче всего загремело с экранов телевизоров и чаще всего замелькало на страницах газет в середине 1980-х годов во многом благодаря её следователям Гдляну и Иванову, раскрутившим «узбекское дело». Решил с самого начала спросить о них вас, Александр Яковлевич, человека, с позором Гдляна и Иванова из Генпрокуратуры изгнавшего...

-...А вы знаете, что Гдлян и Иванов фактически возбудили уголовное дело против моего предшественника, генерального прокурора СССР Рекункова, когда тот ещё находился при должности? Хотя я, когда ещё был его первым замом, предупреждал: "Приглядись к этим людям!" Но Рекункову нравилось демонстрировать общественности и телевидению пачки денег и золото, которое конфисковали в Узбекистане Гдлян и Иванов. А они в это время брали «показания» у первого секретаря ЦК КПСС Узбекистана Усманходжаева, что Рекунков взял у него две взятки по 100 тысяч рублей.

- За это вы их потом из Генпрокуратуры и убрали?

- За это, и за другую «липу» тоже. Поскольку Усманходжаев продолжал упорно утверждать, что давал взятки Рекункову, я, когда стал генеральным прокурором, решил всё это проверить. Вызываю его к себе. И в присутствии моего первого зама, бывшего прокурора Ленинграда Васильева, спрашиваю: "Где давали вторую взятку?" Отвечает: "Во время отдыха на Рижском заливе, когда там отдыхал и Рекунков". "Как в это время были одеты?" Усманходжаев отвечает, что в тренировочном костюме. Фиксирую. И задаю следующий вопрос: "А где вы хранили такую большую пачку денег? В каком кармане? Спортивный костюм-то у вас был в обтяжку..." Он сразу покраснел. И бормочет: "Мне надо подумать..." Я: "Чего думать? Вы же сами просили о встрече!" Усманходжаев: "Ничего не было". - "А по первому эпизоду?" - "По правде, и первой взятки не было". Спрашиваю: "А кто вас вынуждает говорить неправду?" Он: "Гдлян и Иванов. Когда вызвали меня последний раз в "Лефортово", сказали: "Ну что, сука, мы тебе лоб зелёнкой намажем..." То есть грозили ему расстрелом.

А я, по показаниям предыдущих фигурантов этого дела, знал, что Гдлян и Иванов употребляют эту же угрозу не только с Усманходжаевым. Абдуллаева, секретарь ЦК Узбекистана, услышав про зелёнку, стала со всем соглашаться – отказалась только «сожительствовать с Рашидовым» (экс-руководитель Узбекистана. - Ред.), а сама тайком записывала содержание допросов, их число и время, и прятала эти записи в прокладках. Они нам потом очень помогли.

После этого я позвонил Рекункову, который был уже на пенсии, попросил приехать в Генпрокуратуру. Говорю ему: "Александр Михайлович, извини, но сам понимаешь, мы законники, поэтому я прошу тебя пройти очную ставку с Усманходжаевым". А сам думаю: "Ну и говнюк же ты! Тебя предупреждали люди про Гдляна и Иванова..." Васильев, который проводил очную ставку, мне потом рассказывал, что когда Усманходжаев увидел Рекункова, он упал перед ним на колени: "Александр Михайлович! Извини, пожалуйста, бес попутал!" Тот ничего не понимает: "Ты что валяешься? Встань!" А когда наконец понял, начал стыдить Усманходжаева: "Как тебе не стыдно!", а на меня обиделся за то, что я его не предупредил. Но я этого сделать не мог. Меня бы тогда так раскрутили...

- В чём была причина смелости Гдляна и Иванова? Почему они вам фактически не подчинялись?

- Эти люди попали в систему прокуратуры и в саму Генеральную прокуратуру задолго до меня. Когда в 1988 году я стал генеральным прокурором СССР, активно шло формирование депутатского корпуса съездов народных депутатов. Запах известности вскружил головы Гдляну и Иванову. Они стали депутатами. Сначала Союза, а когда узнали, что я поднял вопрос о возбуждении против них уголовного дела, то избрались ещё и в Армении. Сбежали туда. По закону в такой ситуации я их уволить не мог, хотя у меня для этого были все полномочия. Лишь когда комиссия съезда народных депутатов Роя Медведева еле-еле дала согласие, я их сразу уволил и возбудил уголовное дело. Но в августе 1991 года генеральный прокурор Трубин, который пришёл после меня, прекратил это дело "в связи с изменением политической обстановки".

Кстати, я абсолютно не хотел в то время идти работать в Генпрокуратуру, даже помню, связался с членом Политбюро Воротниковым (в то время председатель Верховного Совета РСФСР. - Ред.), под началом которого работал министром юстиции РСФСР, он посоветовал мне лечь в больницу как инвалиду войны, но Чазов (начальник 4-го Управления Минздрава СССР. - Ред.) написал заключение, что я крепок не только душой, но и телом, никогда не брал лечебных отпусков. Так что пришлось мне вступать в должность.

- Проблема национальных конфликтов сегодня актуальна, как никогда. В своё время именно вы, хотя, к сожалению, безуспешно, пытались задушить в зародыше "гидру сепаратизма". Скажите, почему не получилось?

- Во многом потому, что в то время националисты вплотную сомкнулись с так называемыми "демократами". Помню, вызывает меня как-то Горбачёв и говорит: "Надо поменьше сажать" - и приводит в пример Донбасс, где мы недавно арестовали группу националистов, которые называли себя "демократами". Я удивляюсь: "А что мне было делать, если ворвались в здание обкома, загнали на балкон первого секретаря, а он от страха, что с ним сейчас расправятся, с этого балкона выбросился и разбился?" Вот на каком уровне опекались «демократы». Как с ними можно было справиться в такой ситуации?

Или ошская резня. Одно из самых важных в этом смысле дел. В начале 1990 года в городе Оше погибло около 350 человек. Мы завели 40 уголовных дел, в которых было 1350 эпизодов. И это только в собирательном плане, а применительно к персоналиям речь шла о тысячах уголовных дел. Посадили 950 человек, но инициаторы этой резни, как в Узбекистане, так и в Киргизии, ушли от ответственности благодаря "изменению политической обстановки".

Занимался я и Нагорным Карабахом. Бывал с Вольским (в то время возглавлял Комитет особого управления Нагорно-Карабахской автономной областью. - Ред.) не только там, но и в Ереване, и в Баку. Возбудили дело. Провели расследование. Доказали. И всех, кого нужно было, осудили, включая - и я это особо выделил в деле - подстрекателей, которые призывали резать армян. И должен отметить, что под моим руководством и прокуратура Армении, и прокуратура Азербайджана вели себя как интернационалисты. Чего не скажешь о простых людях. Как сейчас помню, мы в Баку приговорили к высшей мере наказания Панахова, и меня чудом ребята-чекисты спасли от разгневанной многотысячной толпы, которая меня просто-напросто разорвала бы. И всё это происходило на фоне огромного портрета этого самого Панахова.

- В чём были истоки разгула национализма? Актуальны ли, на ваш взгляд, сегодня меры, о которых вы рассказываете, с точки зрения наведения общего порядка в стране во всех сферах её жизни?

- Разгул национализма, о котором вы говорите, - это следствие развала Советского Союза. Позволил начаться националистической истерии, как я уже говорил, Михаил Сергеевич Горбачёв, а развернуться - Ельцин. А ведь межнациональные конфликты зрели постепенно, и подавлять их можно и нужно было тоже только постепенно, а не одним махом войсками, как Ельцин. В той же Чечне, помню, изнасиловали русскую женщину. Я приказал разобраться. Так там не только чеченская прокуратура этим занялась, подняли на ноги общественность - старейшин их тейпов! А после чеченской войны такое разве возможно?

Что касается конкретных мер... Не надо обольщаться, что если мы закрутим гайки - начнём сажать, то всё придёт в норму. Применять силу нужно дозированно. К примеру, бороться с коррупцией надо, не хватая каких-то там мелких взяточников-гаишников или врачей, а всерьёз браться за людей, которые занимают большие посты. И никаких открытий я здесь не делаю. Я четыре раза был в Китае, поэтому прекрасно знаю, почему там нет коррупции. Там существуют специальные структуры, куда можно сообщить о факте коррупции, и тебе за это ещё выплатят вознаграждение, но, главное, обязательно примут меры. Китайцы благодаря такого рода сигналам осудили даже секретарей КПК.

- Довольны ли вы сегодняшней ролью прокуратуры в борьбе с коррупцией? Что можете посоветовать?

- Сегодня я доволен, как складываются у нас дела в прокуратуре. Доволен тем, что Чайка остался генеральным прокурором. Но недоволен тем, что наша прокуратура порой не видит, что творится у неё под носом, - что прокуроры Московской области погрязли во взяточничестве. Что это за прокуратура?! Говорю это при всём моём уважении к шефу, и ещё раз повторяю, что он наиболее подготовлен к своей должности. Так же, как и Бастрыкин. Который правильно сделал, что вывел их (подмосковных прокуроров. - Ред.) на чистую воду. А вот представители самой прокуратуры стали говорить: "Это надо ещё проверить..." - и так далее. А оказалось - есть! Так надо же из этого делать выводы. Вот я и советую - действуйте более решительно.

- Почему юридическая беспринципность поражает сотрудников надзорных органов? Не только их, разумеется, а многих законников...

- Дело в том, что законники работают, всегда глядя наверх. Раньше таким верхом был ЦК КПСС. Я там работал и знаю, что в основе своей там были бессребреники. Кроме того, все знали, что за беспринципность серьёзно карают, исключают из партии и так далее. А что сегодня видят законники? Что губернаторы и министры кроме должностей имеют всё на свете, что их дети и внуки учатся за границей, имеют яхты и всё такое... И надо быть, я бы сказал, очень чистоплотным человеком, чтобы не захотеть пусть не яхту, но "всего-навсего" "Мерседес".

- В этом году исполняется 20 лет распада СССР, о котором вы не раз упоминали в нашей беседе. Когда он, на ваш взгляд, начался?

- Формально разрушение Советского Союза началось 9 апреля 1989 года, с "тбилисского дела". В постановлении Генеральной прокуратуры я тогда зафиксировал, что фактически осуществляется антиконституционный переворот, призвал судить его участников, в том числе и Собчака, но в это время суды уже либо не принимали к производству такие дела, либо сразу их прекращали.

- Так получилось, что единственным органом, воспротивившимся развалу Советского Союза, была Генеральная прокуратура, в том числе в лице покойного Виктора Илюхина...

-... Я очень хорошо знал Виктора Ивановича, потому что именно я, когда был генеральным прокурором, его и рекомендовал на должность начальника управления по надзору за исполнением законов о государственной безопасности и членом коллегии Генеральной прокуратуры СССР. И должен сказать, что это была единственная кандидатура, включая меня и моих заместителей, которая в члены коллегии прошла без звука. Остальных заворачивали по нескольку раз, чтобы окончательно сформировать коллегию. Илюхин был безукоризненно честным человеком, придраться к нему было невозможно. Это понимали все. Посмотрите, кто только не пришёл его хоронить... И правые, и левые.

- Юридические основания для возбуждения уголовного дела в отношении Горбачёва у Виктора Ивановича, на ваш взгляд, были?

- Были. С правовой точки зрения он всё сделал правильно! Но сработала набравшая в то время силу "пятая колонна", и осудить Горбачёва не получилось. Хотя все юридические основания для этого были.
Кстати, Горбачёв иногда очень своеобразно понимал миссию прокуратуры. Помню, разыскал меня в Союзе обществ дружбы по обычному городскому телефону, который стоял в гардеробе. Говорит: "Завтра придут шахтёры, металлурги..." Я спрашиваю: "А в чём нужна моя помощь?" "Приедешь завтра в 9 утра, узнаешь". Назавтра, принимая группу шахтёров, у которых были какие-то профессиональные требования, показывает на меня: "Вот генеральный прокурор, если что, он вам поможет..." Шахтёры ушли, я обращаюсь к Горбачёву: "Михаил Сергеевич, а какое отношение я как генеральный прокурор имею к профессиональным проблемам шахтёров? Они же пришли к вам с социальными вопросами... При чём здесь прокуратура?" Горбачёв: "Да ладно тебе!" И всё.

- Почему Советская власть не смогла победить "воров в законе"?

- Не было политической воли наверху. Не придавали значения. Помню, я нашёл одного "вора в законе". Пригласил в прокуратуру. Он мне рассказал структуру системы "воров в законе", на основании которой я выработал механизм борьбы с ней. За это я его устроил: поженил в Курской области, помог с работой. Но применить его сведения я не смог, потому что, повторяю, не было для этого ни политической воли, ни законов. Кстати, очень интересный был тип. Прямо в моём кабинете рисовал деньги - не отличишь: 50 рублей, 100... Написал книгу "Повесть о ненастоящем человеке". До этого пять раз бежал из тюрьмы. Оказался в Китае. Вернулся. Сейчас, наверное, уже умер.

- Насколько засекречена была ваша работа?

- Работа большинства высших органов власти в то время была сильно засекречена. Ну, например, около трети документов в ЦК КПСС уже на уровне отделов были "особой папкой", то есть совершенно секретными. Это прежде всего было вызвано тем, что СССР был идеологическим государством, и, скажем, собираясь заключать какие-нибудь торговые контракты с зарубежными странами, в ЦК просчитывали не только финансовую выгоду, но и думали о возможных политических дивидендах, но придавать эту информацию гласности не хотели.

- Вы были инициатором создания телепередачи "Человек и закон", которая жива и поныне...

-...Но сначала я создал одноимённый журнал, несколько экземпляров первого выпуска которого тут же оказались за границей. Я об этом узнал по "Голосу Америки". Для Запада моя инициатива оказалась очень необычной. Ну а я-то считал, что к тому времени Советский Союз, победитель во Второй мировой войне, уже доказал право на существование как самодостаточная политическая система, поэтому никакого смысла прятать наши недостатки и методы борьбы с ними не было. Пробивая журнал, я даже добрался до Суслова (в то время идеолог ЦК КПСС. - Ред.). Он выслушал и спрашивает: "А какой у него будет антураж? Как у "Работницы"? Я про себя думаю: "Господи! В "Работнице", кроме чепуховых выкроек, ничего нет". Но отвечаю: "Да". - "Ну, хорошо, создавайте".

- Мы беседуем с вами в двух шагах от кабинета, где традиционно располагались и располагаются генеральные прокуроры нашей страны. 28 лет этот кабинет занимал главный обвинитель от СССР на Нюрнбергском процессе Роман Андреевич Руденко…

-…Не многие сегодня знают, что на Нюрнбергском процессе очень хотел прославиться Вышинский (в то время первый замнаркома иностранных дел СССР, бывший генеральный прокурор СССР. - Ред.). Очень туда рвался. Как же, процесс века! Но Сталин решил по-другому. Дело в том, что он хотел, документально доказав на Нюрнбергском процессе зверства фашистов в отношении захваченных ими Белоруссии и Украины, попытаться сделать эти советские республики самостоятельными членами формировавшейся в то время ООН. А для этого гособвинителем от СССР на Нюрнбергском процессе Сталин потребовал найти "толкового украинца". Нашли донецкого прокурора Руденко, который, правда, к тому времени даже не имел ещё высшего образования. Появились возражения. Но точку опять поставил Сталин, без которого в то время ничего не делалось: "Я просил толкового, а не образованного!"

В результате Нюрнбергский процесс усилиями Руденко стал достижением правовой цивилизации. Проведя по горячим следам войны открытый и гласный суд над нацистскими преступниками, показав всем миру, что вытворяли эти подлецы, Руденко блестяще доказал всему человечеству, что мы не собирались расправляться с фашистскими главарями из одного только чувства мести, как нам заблагорассудится, хотя со стороны Запады, в частности от Черчилля, были предложения не тянуть судебную волынку, а поскорее использовать электрический стул.

- Вы - ветеран Великой Отечественной войны. Какой из ваших пяти боевых орденов вам дороже всего?

- Орден Красной Звезды. Я получил его за то, что взял в плен 300 немцев, из тех, что наши войска зажали в Бобруйском котле в июне 1944 года. К тому времени я дослужился до начальника связи полка. Однажды усталый заснул. Часа в 4 утра чувствую, меня кто-то толкает, будит. Открываю глаза, передо мной вооружённый до зубов немец. За ним ещё один. А я-то был уверен, что мои разведчики меня охраняют. Размышлять некогда, вскакиваю, сапогом - одного, другого... Выхватываю у них автомат и даю очередь вверх. Немцы побежали. Как потом выяснилось, они поняли, что из Бобруйского котла им не вырваться, и решили сдаться, но, наткнувшись на ошалевшего русского, который отобрал у них автомат и стал стрелять, испугались.

Бегу за ними. Натыкаюсь на целую группу вооружённых немцев человек в 20! Приказываю им сдать оружие. Безропотно подчиняются. Выстраиваю их в шеренгу и спрашиваю по-немецки: "Кто из вас социал-демократ?!" Тут, конечно же, выясняется, что все как один социал-демократы. "Кто из вас готов пойти к своим и сагитировать их сдаться? Жизнь гарантирую!" - рубанул сплеча, по крайней мере как маршал Жуков. Пять человек поднимают руки. Отпускаю их с громкоговорителями, которые у них были с собой. Остальных веду к нашим. Командир полка вместо благодарности возмущённо говорит: "А ты уверен, что остальные вернутся?! Останемся тогда без громкоговорителей!" Его больше всего волновало, что я их отпустил с громкоговорителями. Ждём. Шесть утра. Двенадцать часов. Никого!

"Ну, - думаю, - от чекистов теперь не поздоровится". Но в начале третьего смотрю, с поднятыми руками идут один, второй, третий... Орава в 300 человек! Выстроил их и отвёл в штаб полка. Вскоре получил орден.

- Знаю, не миновали вас фронтовые ранения, оставив инвалидом на всю жизнь...

- Самое тяжёлое получил 10 октября 1944 года. Мы тогда форсировали приток Вислы - реку Нарев - в 50 километрах от Варшавы, которую Гитлер называл "пистолетом в сердце Германии". Я уже был начальником штаба полка, несмотря на то что мне было всего 20 с лишним лет. Как-то раз командир полка приказал мне переправиться на левый берег, а вслед за мной послал комиссара Никитина. Перебирались на лошадях по балкам. Едва только копыта лошадей ступили на противоположный берег, со всех сторон раздался огонь. Артиллерийский, миномётный, пулемётный... Место слишком хорошо просматривалось.

Мою лошадь насквозь прошило осколками, она из-под меня выскочила, и последнее, что я увидел, как лошадь в агонии машет конечностями, и чем сильнее она машет, тем больше из неё фонтаном бьёт кровь. Никитин, увидев, что я без сознания, бросил меня на бочку, которая везла воду на наш берег, порвал на мне всю одежду, чтобы перевязать раны, но кровь не унималась. Поскольку я никак не реагировал на происходящее, Никитин тут же составил рапорт командованию: "На моих глазах погиб капитан Сухарев..." - он об этом сам мне рассказал 20 лет спустя. Но я выжил. И как оказалось, впереди у меня была длинная, интересная жизнь, о которой я вам сегодня кое-что рассказал.

Беседовал Лев Сирин, Москва, «Фонтанка.ру»