О литературе с Виктором Топоровым: Что такое современная свобода слова (фото)

На книге литературного критика Льва Пирогова "Хочу быть бедным " отличное фото автора: не то а) печальник, не то б) погромщик, не то а+б) алкоголик. Портит обложку слоган: "Когда я читаю Пирогова, я хватаюсь за револьвер. Павел Басинский". Беда в том, что почти никто не знает Павла Басинского, а те, кто знают, едва представив себе, как он хватается за револьвер, от смеха хватаются за живот.

Вот она, впрочем, нелегкая доля литературного критика. Тот же Басинский наполучал всяких премий, включая «Большую книгу» за сочинение про бегство Льва Толстого из Ясной Поляны, назаседал в куче разных жюри, начиная с Солженицынского, наруководил литературными отделами в главных газетах страны (допустим, в «Российской»), выпустил даже однажды роман собственного сочинения, который так и называется, почти как у Владимира Сорокина, – «Русский роман» (а у Сорокина – «Роман» просто), - и все равно никто его, к сожалению, почему-то не знает.

Меж тем, критик он строгий, а человек милейший, - и за револьвер ему не схватиться хотя бы потому, что в левой руке у него всегда стопка (но это уж как у всех), а в правой почти всегда – допотопная ручка с пером, пресловутая «вставочка». Вот за нее-то, за дубинушку свою совписательскую, чтобы не сказать пролеткультовскую, Басинский чуть что и хватается, она-то у него и ухает, она-то у него и сама ходит, сама ходит… хорошо что не по головам сатанинских супостатов социалистического реализма, а исключительно по воздуху. Потому что попади Басинский в кого своей «вставочкой» - и пришел бы тому конец. Вот он, милый человек, и промахивается.

Пирогов вообще-то ученик Басинского. И последователь. Тоже радеет «за новый реализм» с временным лагом в десять-пятнадцать лет, тоже проливает скупую мужскую и щедрую пьяную слезу надо всем, над чем ее принято проливать, тоже не жалует постмодернистов в шведском браке с постпедерастами и постсионистами, да и вообще… Одна беда у Пирогова (с предположительной точки зрения реалиста Басинского) – сам он при всем при том сущий импрессионист. Пишет он, как какой-нибудь Розанов, лишь о себе любимом. То есть исключительно о собственных ощущениях – и хорошо еще, если это ощущения от обсуждаемой книги, а не от очередного гвоздя в сапоге, который, по слову поэта, кошмарнее, чем фантазия Гете.

Вот фрагмент его отчета о литературном мероприятии: «Шампанское было плохим. Представляющий победителя Андрей Немзер, виртуозно подражая писклявому регистру Радзинского, рассказал, какие сложные нравственные достоинства заключены в «Дороге…», и с выражением прочитал соответствующий стишок. Не вполне разобравшись в достоинствах, публика бурно отреагировала на писк и подпущенную для пущей интеллигентности картавость: несколько нервных голосов вскрикнули: «Браво!» Владимир Новиков, представлявший «Трезвенников», взял брутальностью и нахрапом».

Прервемся, отметив, кстати, что про нахрап верно, но в литературном критике и профессоре МГУ Владимире Новикове брутальности примерно столько же, сколько в самце болонки, вздумавшем на старости лет поухаживать за левреткой. Однако этот отчет о вручении Премии Аполлона Григорьева еще цветочки по сравнению с тем, что учудил Пирогов на «Нацбесте-2003», совпавшем с празднованием З00-летия, из-за чего организаторам пришлось арендовать для московских гостей специальный автобус, потому что железнодорожных билетов было не достать (по меньшей мере, за сопоставимые деньги).

Свой отчет о «Нацбесте» тогдашний сотрудник «Экслибриса НГ» Лев Пирогов посвятил исключительно цвету стрингов некоей журналистки, сидевшей нога на ногу напротив него в ночном автобусе. Победили в тот год рижане Гаррос/Евдокимов с романом «(голово)ломка», победили сенсационно, но Пирогов писал не о них и уж подавно не об их соперниках, а о стрингах, хамелеонисто переливавшимся всю дорогу по мере того, как полубелая московская ночь сменялась питерской белой…

А поскольку чуть раньше все тот же Левушка, как его тогда называли, объявил у себя в газете о том, что будто бы Топоров придумал «Нацбест» на пару с ним, Пироговым, но сам потом по пьяни забыл об этом (тогда как я прекрасно помнил, где, когда и на пару с кем, причем совершенно трезвым, вот и К.В.Тублин не даст соврать, придумал «Нацбест»), то чаша моего терпения оказалась переполнена – и впредь мы из «Экслибриса» звали уже кого угодно, только не Пирогова. Но человек он талантливый – и злиться на него долго я не мог хотя бы поэтому.

Однажды известный шахматный журналист и издатель Лев Рошаль, представляя меня одному знаменитому гроссмейстеру, решил сделать мне комплимент. И собрался, очевидно, произнести нечто вроде: «Топоров единственный писатель, играющий в шахматы в силу мастера». Но что-то в голове у него переклинило и выразился он в итоге так: «Топоров единственный шахматный мастер, пишущий в писательскую силу»… Вот и Лев Пирогов – критик, пишущий в писательскую силу, пусть и не единственный, но один из очень и очень немногих. А это, знаете ли, дорогого стоит.

Новый реализм новым реализмом, а завелись у нас, знаете ли, новые тупые. В том числе и критики. Новые тупые, просто-напросто не понимающие, зачем критику писать хорошо. Или притворяющиеся, будто не понимают этого, потому что сами они писать хорошо не умеют и никогда не научатся. По их мнению, литературная критика сводится к экспертной оценке произведений – и без всяких там сексуальных изысков и стилистических выкрутасов! Эксперты из них тоже хреновые, но поди это докажи. Твое мнение, как говорится, против моего мнения. А что пишешь ты как курица лапой, так это не потому что ты бездарь, а потому что тебя так в твоем мухосранском педвузе научили.

Берут новые тупые – во всем диапазоне от Сергея Белякова до какого-нибудь Антона, извините, Черного - не уменьем, а числом. Или, точнее, неуменьем и числом. Неуменьем – и неуязвимостью, потому что больно уж низЭнько летают. Что ж, как в анекдоте про бармена, из-за такой ерунды руку сбивать? Но есть у них общая трагикомически неустранимая беда: их проблемные и обзорные статьи, их критические разборы, их положительные или отрицательные рецензии никак не желают складываться в книжки. А когда все-таки складываются, никто не желает эти книжки издавать. А даже если издадут, никто не станет читать: сумма высказываний окажется скромнее (еще скромнее), чем каждое из высказываний, взятое порознь.

А вот у Пирогова книга сложилась. Интересная – и читать ее интересно. Ну, мне в основном забавно, но и, врать не стану, интересно тоже. Это, разумеется, никакая не критика, а роман Льва Пирогова о самом себе, записанный в форме и формате литературных очерков и рецензий (плюс псевдодневниковая повесть «Десять лет вместо»). И тираж у книги хороший – 3000, и в издателях - АСТ. Это роман не про писателей, не про произведения и не про литературную жизнь, а про некую таинственную колбу, в которой это всё, и многое другое (включая и откровенно чудовищное) отчасти выпаривается, отчасти вызревает. Это роман, написанный, по счастливому слову шахматного журналиста, в писательскую силу.

Сам же Пирогов фигура в некотором роде трагическая. Особенно с тех пор, как определился он в «патриотический» лагерь, уйдя из условного лево-демократического. А значит, оказался поневоле в одной компании с новыми тупыми... Нет, поймите меня правильно, новые тупые есть и среди либералов. Не говоря уж о либералках. Их среди либералов подавляющее большинство. А среди «патриотов» и вовсе сто процентов. Кабы, разумеется, не сам Пирогов – с его эстетским, декадентским, вычурным даже когда сам критик начинает косить под юродивого – хочу, мол, быть бедным – письмом. Хочешь быть бедным? Да ты и так бедный. И я, кстати, тоже.
И оба мы, кстати, пользуемся свободой слова. Ну, а что она такое – современная свобода слова – видно на примере, настолько свежем, что он просто-напросто не успел попасть в рецензируемую книгу.

Вот не пошел Лева Пирогов в этом году на "Русский марш" и колонку написал об этом. И в колонке честно объяснил, почему не пошел. И напечатал колонку в "Русском журнале".

У Левы сейчас две колонки - в "Русском журнале" и в "Литературной газете". И если бы он, наоборот, пошел на марш и написал об этом колонку, а в колонке честно объяснил, почему пошел, то он бы напечатал ее в "Литературной газете" - всего то и делов. А в «Русском журнале» печатать, понятно, не стал бы. Вот такая у нас нынче, у литературных критиков, пишущих в писательскую силу, свобода слова.

По-моему, всё нормально.

Виктор Топоров, специально для «Фонтанки.ру»