О литературе с Виктором Топоровым: Бог и ох

Май в нашем городе – месяц традиционно поэтический, с заметным мемориальным оттенком, – и сам по себе, и как артподготовка к 6 июня. Причем еще одиннадцать лет назад, на памятно-провальном двухсотлетии «нашего всего», выявилась нерадостная тенденция: чем круглее юбилей, тем пышнее и безвкуснее, чтобы не сказать пошлее, его справляют.

Пушкинская дата, правда, в 2010 году некруглая, а вот Бродскому 24 мая исполнилось бы ровно семьдесят лет (это как раз средний возраст по секции поэзии Союза писателей) – и всегдашняя комическая, с выходами в космизм, суета началась за две недели до юбилея; началась сразу же на высокой международной ноте; и здесь как нельзя кстати подоспел очередной анекдот из жизни поэта, записанный его другом и биографом (и недурным поэтом) Львом Лосевым, помянуть которого тоже было бы в общем невредно, потому что он ушел из жизни ровно год назад, 6 мая 2009 года.

Итак. Бродскому рассказывают, что некая западная славистка опубликовала воспоминания об интимных встречах с поэтом. Причем поразила эту мимолетную Беатриче истовая религиозность ее сурового Данта. В кульминационный миг он, по ее словам, принялся восклицать: «Бог! Бог!» Бродский, выслушав эту фривольную историю, поморщился: я, мол, в свои мгновенья роковые говорил не «Бог!», а «Ох!»… Вот на перепаде лирического и экзистенциального напряжения между восклицаниями «Бог!» и «Ох!» как раз и зиждутся ежегодные торжественно-пародийные посиделки «по поводу Бродского», проводимые в журнале «Звезда» и его ближайших окрестностях (сейчас, по случаю юбилея, аж с 13 мая и не где-нибудь, а в Шереметевском дворце).

Но если к «Бродским» комедийным камланиям – пусть и превратившимся для иных участников в пожизненный доходный промысел – мы за пятнадцать без малого лет успели как-то привыкнуть, а значит, и притерпеться, то вечер памяти Елены Шварц прошел в нынешнем мае впервые, всего через полтора месяца после кончины поэта. И судя по всему, положил начало долгой череде мемориальных мероприятий столь сомнительного пошиба, что записные бродсковеды в конце концов покажутся по сравнению с дебютировавшими ныне шварцолюбами невинными агнцами, чтущими поэта в себе, но никак не самих себя во поэтах.

Потому что бродсковеды собираются в кружок и собирают постепенно убывающую и непоправимо стареющую публику поговорить о Бродском. Поговорить вяло, косноязычно, плоско и глупо; поговорить, повторяясь и путаясь в показаниях; поговорить пошловато, а то и пошло – но все же о Бродском. Тогда как шварцолюбы с самого начала пошли по принципиально иному пути: собрав народ на вечер, посвященный памяти прекрасного поэта, они принялись читать со сцены стихи собственного сочинения, проводимые по якобы лермонтовскому ведомству «на смерть поэта».

Но никому не интересны стихи этих господ – ни на смерть поэта, ни на какую другую тему! Их максимальный адресат – два-три человека, включая автора и его жену (или мужа). Аудитория в сто человек собралась послушать стихи Елены Шварц и воспоминания о Елене Шварц, собралась, строго говоря, просто-напросто поприсутствовать – а получила в невыносимо избыточную нагрузку убогие графоманские вирши ее духовных приживалов и приживалок.

Где-то на грани между литературным (да и физическим) бытием и небытием прошел юбилей некогда знаменитого андеграудного поэта Виктора Ширали. Полный ровесник Победы, он родился 9 мая 1945 года, состоялся как поэт во второй половине шестидесятых, прославился в семидесятые, оказался фактически и безнадежно забыт четверть века назад. И пребывает в этом качестве по сей день. «Заслуженно забыт» – уточняют завистники. На мой взгляд, как раз незаслуженно. Виктор Гейдарович регулярно звонит мне, напоминая свою давнишнюю просьбу написать его некролог. «Да ты всех нас переживешь!» – отвечаю я неизменно. «Ну, как знаешь. А только я стихи на твою смерть уже написал» – любезно поведал он мне неделю назад.

Между жизнью и смертью пребывает нынче и поэзия как жанр. Как профессиональное занятие она уже умерла, а вот как умонастроение и времяпрепровождение вполне себе здравствует. Порукой чему бесчисленные поэтические фестивали, один из которых – «Петербургские мосты» – проходит в нашем городе как раз в мае с неизменным аншлагом, который обеспечивается, правда, не сторонней публикой, а поголовным присутствием всего поголовья поэтов: как петербургских, так и пришлых. Причем пришлые плавно перетекают сюда из Киева со столь же международного фестиваля «Киевские лавры». Как говорится, утром выпил – день свободен. Или, возможно, так: для блудливого кобеля сотня верст – не крюк.

В рамках фестиваля проводится поэтический конкурс «Заблудившийся трамвай», изюминка которого в том, что авторы выступают не под именами и фамилиями (ну или хотя бы под псевдонимами), а под анонимными номерами. Дело осложняется тем, что поэты теперь часто пишут о себе в женском роде, а поэтессы – в мужском: такая вот гендерная неразбериха. Пишут в диапазоне от «никак» или «очень плохо» до «что-то брезжит». Я, впрочем, говорю только о финалистах, уже успешно прошедших предварительный (и тоже анонимный) отбор. Что там творится у них на первых этапах, страшно даже представить.

Как член жюри финала я прочитал четырнадцать безымянных поэтических подборок, из которых, сильно расщедрившись, выделил две с половиной. С «половинной» подборкой произошел небольшой конфуз. Я условно отдал ей третье место – но только в том случае, если автору (или авторессе?) не больше двадцати лет. «Ему сорок с лишним» – огорченно признались мне организаторы. «Сорок с лишним? Тогда пусть гуляет!»

В сорок лет Бродский, кстати, написал: «Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной». Правду написал. Но правду, очень для пишущего человека обидную. Да и для непишущего тоже. Но ведь против правды, как это ни горестно, не попрешь.

Виктор Топоров
«Фонтанка.ру»

О других новостях в области литературы читайте в рубрике «Книги»