Сокуров Кехману не по карману?

В Михайловском театре не состоится постановка Александром Сокуровым оперы «Орестея». Как уверен сам Сокуров - запрет вызван его подписью под письмом с критикой градостроительной политики администрации Петербурга. Свои автографы под обращением поставили известные сограждане и почетные горожане. Затем разразился скандал — некоторые подписанты отказались от авторства, заявив, что ошиблись.

«Считаю это решение директора театра политическим и абсолютно противоречащим интересам труппы и зрителей», - заявляет Сокуров. И добавляет: «Для меня запрет постановки – запрет на профессиональную деятельность». Наш корреспондент пообщался с режиссером.

Александр Николаевич, до нас дошла информация, что ваша постановка оперы «Орестея» в Михайловском театре не состоится. Почему?

- Постановка отменена. Причем у меня такое ощущение, что никакого официального объявления по этому поводу в театре нет. Все участники спектакля узнают, что работы прекращены, от меня. Я уверен, что запрет вызван моей подписью под известным письмом по поводу градостроительной политики в городе. Репрессивная реакция последовала незамедлительно именно после этого письма. Так что у меня сомнений по этому поводу нет.

Вам кто-то говорил об этом прямым текстом?

- Мне позвонил директор театра Владимир Кехман и высказал недовольство моим, так сказать, поведением. Открыто говорил, что «подпись под таким письмом – это очень, очень плохо…».

Когда все это произошло? Перед вашим отъездом в Лондон?

- Да, буквально накануне нашего с продюсером Андреем Сигле отъезда в Англию на получение премии ООН за фильм «Александра». Отмечу, что подобная санкция руководителя театра последовала после так же недавнего Указа о включении меня в состав Совета по культуре и искусству при президенте РФ.

Вам не привыкать к запретам на работу…

- Увы. Все фильмы, которые я делал при советском режиме, были остановлены или положены на полку цензурой именно по мотивам политическим. Как таковая ситуация с закрытием спектакля для меня не нова. Психологически я готов. Я ничего не забыл. Но сейчас испытываю какое-то особое чувство. При социализме мне прямо и говорили, что я сделал фильм политически вредный, что я ослеплен буржуазной идеологией и тому подобное, а сейчас ведь скажут, что закрыли спектакль потому, что, например, денег нет… Считаю это решение директора театра политическим и абсолютно противоречащим интересам труппы и зрителей. Ведь речь идет о постановке оперы Сергея Танеева, которая много-много лет не ставилась на русской сцене и мировой сцене.

На какой стадии была работа?

- Довольно долго, несколько месяцев, мы трудились, создавая постановочную редакцию вместе с дирижером Андреем Анихановым, художниками Юрием Купером, Павлом Каплевичем, Олегом Молчановым. Мы сдали театру макет, то есть полностью разработанную художественную и технологическую идею спектакля. Она была принята с восторгом, в том числе и директором театра. Никаких претензий ни по художественному решению, ни по стоимости не было. Обращаю ваше внимание: в театре все понимали, что историческая постановка затратна, но особо подчеркивали, что пришло время Михайловскому театру выпускать солидные, мирового уровня, спектакли. Деньги на постановку были.
У меня были первые, очень меня впечатлившие, встречи с хором. Шло разучивание партий. Вместе с Еленой Образцовой мы полностью определились с исполнителями всех главных ролей. Составлен график репетиций и производственных работ, премьера назначалась на ноябрь. И считалась одной из важнейших премьер театра в текущем году – поскольку задумывалась очень серьезная работа по самой своей художественной сути.
Этой работы я ждал с волнением и с тревогой. Но даже в большей степени «Орестея» была важна собственно для театра. С одной стороны, предполагался очень историчный, подробный спектакль, с другой - новаторский, с применением современных средств. Встречи с артистами очень меня обнадеживали, вся группа солистов воспринимала идеи с пониманием, и работа шла с большим обоюдным желанием.
Теперь мне остается лишь выразить сердечную благодарность всем артистам театра за творческое понимание.

Как Вы думаете, Владимир Абрамович сам принял такое решение, или ему кто-то посоветовал из администрации города?

- А разве такие решения принимаются без согласования с руководством?

Вы слышали, что не только у вас возникли проблемы с этим письмом, что некоторые люди отозвали свои подписи?

- Да, я знаю о таких фактах. Уверен, что отозвавшие подписи просто испугались. Особенно грустно и даже унизительно сознавать, что среди «раскаявшихся» почетные граждане города и известные в городе люди. Наше письмо – осознание необходимости большого, серьезного диалога между руководством Петербурга и хотя бы той частью общественности, которой не безразлично происходящее в городе. Думаю, появление письма свидетельствует о том, что на данном этапе возможность диалога, наверное, исчерпана. Так ведь? Нам нужны третейские судьи.
Мне приходилось разговаривать с руководителями города, когда мы решительно возражали против строительства на Дворцовой площади, фамильярного обращения с памятниками в городе. К сожалению, реакция руководителей была крайне раздражительная, чрезвычайно нервная. Не вижу ничего предосудительного в обращении граждан в Совет Федерации, Государственную Думу и Общественную палату. В демократической стране это рутинная и абсолютно неконфликтная ситуация. А тут возникла ситуация трагикомическая и абсурдная — граждане обращаются в государственные и общественные организации, а получают абсолютно репрессивную реакцию. Признаюсь, если бы это не было так неприлично, неприятно, я бы предал гласности ситуацию с закрытием спектакля раньше. А главное – позитивной реакции на письмо граждан в городе нет.

Почему Вы все-таки его подписали?

- Письмо предметное, с конкретными фактами, размышлениями и, что самое важное, - с конкретными предложениями. Возможно, оно не идеально, я допускаю, что общественность не в курсе каких-нибудь значимых деталей. Не все из нас специалисты в архитектуре и градостроительстве. Поэтому диалог и необходим.
Но ведь проблема отнюдь не только в деталях, хотя и они важны. Главное - каким инструментом работать в городе, вести его в будущее. Прорубать по Петербургу просеки или искать какие-то другие методы? Пока мы видим тотальное небрежение городом. Беда настоящая.

Что Вы будете теперь делать? Говорят, у вас есть мысли вообще покинуть Петербург?

- Как гражданин России, как русский режиссер я хочу работать в отечественном кино и театре. Мне не страшно заниматься самым сложным – оперными спектаклями. Это возможность профессионального, художественного совершенствования. Для меня запрет постановки – запрет на профессиональную деятельность. Удар по тому единственному, что у меня есть. Конечно, если не окажется возможности работать в Петербурге, то я буду вынужден уехать. В свое время так поступили Аркадий Райкин, Глеб Панфилов, Сергей Юрский и многие другие. Не говоря уж о тех, кого спровоцировали эмигрировать.
Но есть и более общая, существенная и больная, проблема. Так сложилось, что в городе все зависит от мнения, позиции и решения губернатора. Жизнь в Петербурге чрезвычайно политизирована. Для культурной столицы страны, для уникальности Петербурга в мире это слишком рискованно, даже может оказаться губительно. Мне приходилось говорить об этом и президенту В.В.Путину.
Хорошо понимаю, сколь тяжела работа руководителя такого города, как наш. Но быть во главе Петербурга – это Миссия, это Судьба. Можно исполнить предназначение, если ничего не бояться, а опираться на гражданское общество и содействовать его развитию. Если вместе будем ошибаться – вместе быстро исправим ошибки.
Хотел бы добавить: недавно во время встречи с Сергеем Мироновым я предложил начать разработку Федерального закона о культуре и памятниках архитектуры Санкт-Петербурга и пригородов. Это должен быть строжайший запретительный, ограничительный юридический документ. К сожалению, Законодательное собрание нашего города, мне кажется, против такого закона.

Редакция «Фонтанки» обратилась с просьбой прокомментировать изложенное к Владимиру Кехману, директору театра. Вот что он заявил:

- Александр Николаевич подготовил гениальное концептуальное решение постановки. Однако в процессе реализации проекта мы столкнулись с большим количеством трудностей. Предположительная стоимость реализации творческого замысла Сокурова составила 5 миллионов долларов – это фантастическая цифра даже для нашего театра. В репетиционном процессе была задействована практически вся труппа – мы должны были отменять уже запланированные на более ранний срок проекты – под угрозой оказалась и премьера «Любовного напитка», намеченная на конец мая.
Никакого давления на театр и на меня лично не было: решение об отмене постановки принимали художественный руководитель оперы Елена Васильевна Образцова, творческий коллектив, я прислушался к их мнению и подтвердил его. Отмена «Орестеи» никак не связана с письмом, которое подписал г-н Сокуров, несмотря на то, что я не разделяю взглядов Александра Николаевича по обсуждаемому вопросу.

Михаил Гончаров,
Мария Цыганкова,
Фонтанка.ру