Галибин: «Кто знает, из какого сора рождается великое искусство?..»

Боевик «Сорок» о террористе и его гонителе, возможно, откроет чеховский фестиваль
в Таганроге. К удивлению режиссера Александра Галибина. Впрочем, по его же признанию, всему виной тот «глубокий человеческий фактор», на котором он основал свою дебютную картину.

– Первый фильм режиссера Александра Галибина – это боевик, триллер, детектив. Неожиданно…

– Я все-таки хотел, чтобы это не был чистой воды боевик, это все-таки более психологическая картина, с элементами, как сейчас говорят, экшена. Сама тема достаточно острая. Сюжет держит, но меня прежде всего заинтересовали люди и человеческий фактор, поэтому я увел больше в сторону психологической ситуации, и это получилось, потому что картину пригласили на чеховский фестиваль в Таганрог, чему я сильно удивился – не рассчитывал на фестиваль такого рода. На что мне сказали – знаете, картина такая психологически глубокая… Даже хотят ею открыть фестиваль. Для меня это было неожиданно и приятно.

– Премьера фильма состоялась на 29-м Московском кинофестивале. Довольны откликами на картину?

– Да, «Сорок» показали во внеконкурсной программе кинофестиваля в качестве новинки – ведь это фильм этого года. И картина была встречена довольно тепло. Я ничего не читал из откликов, но мне говорили знакомые, критики – картину очень хорошо встретили, приняли и как-то по-доброму оценили.

– Чем вас зацепил сценарий фильма?

– Сюжет довольно острый. Случайно появляется информация, что в поезде, который следует с Павелецкого вокзала в аэропорт, едет человек, который должен совершить теракт. Время до отправления – 10 минут. Рядом с поездом нет ни одного из сотрудников правоохранительных органов. Только молодой человек, который когда-то по личным обстоятельствам ушел из органов, только у него есть возможность вскочить на этот поезд. Он соглашается на операцию, успевает на поезд за секунды, и далее действие разворачивается внутри поезда. Он находит террориста, и между ними завязывается довольно интересная внутренняя ситуация. В финале он погибает. Мне показалось, что внутри этого сюжета есть очень сильный, глубокий человеческий фактор, на котором можно построить картину, и я попытался это сделать.

– Лично вам понравилась ваша первая работа в качестве режиссера?

– Для меня это такая же работа. Я даже не думал, будет ли это дебютом или нет. Мне предложили снять фильм, я прочитал сценарий Рамиса Фаталиева – мне понравилось. И до этого мне предлагали варианты, но они мне были не близки. Этот сценарий показался мне близок, и я с удовольствием потратил достаточно много времени на работу. А уж там получилось – не получилось, пусть это зритель смотрит и рассуждает, найдет ли он что-то там для себя. Мне бы хотелось, чтобы эта картина нашла своего зрителя и чтобы ее любили.

– Многие режиссеры сегодня отмечают отсутствие серьезной драматургии – будто нечего ставить, и поэтому заметен возврат к классике. Скажите, какая драматургия нужна сегодня?

– Каждый по-разному относится к своей рабочей ситуации – один работает в антрепризе, другой – в государственном театре, третий – как свободный художник. Не угадать, что нужно ставить. А что касается классики, то это вечные темы, которые будут ставиться всегда. Кто знает, что наши потомки назовут классикой сегодняшнего дня? Никто не знает. Поэтому, может быть, то, что сегодня кажется простым, потом будет довольно сложным. Когда-то «Чайка» провалилась в Александринском театре, а теперь это – великая пьеса. Так что…

– Что вы в последнее время поставили в театре?

– Поскольку я свободный художник, то работаю там, где у меня есть возможности и куда меня зовут. В этом году я поставил в «Табакерке» спектакль «Ловелас» – оригинальная пьеса по «Бедным людям» Достоевского. С удовольствием работал в «Табакерке», замечательный театр.

– На удивление всем, однажды вы уехали в Новосибирск. Были главным режиссером Новосибирского молодежного театра «Глобус», Российского театра драмы им. А.С. Пушкина... Велика ли роль провинции в культуре и культуры – в провинции?

– Я считаю, что каждому режиссеру, который практикует и ставит спектакли, очень полезно поработать в провинции – Новосибирске, Омске, Томске или других городах. Потому что это немножко другая школа и немножко другой опыт. Люди там по-другому относятся к творчеству, к театру. Там отношение более открытое. Чем дальше ты едешь от столиц – от Москвы и Петербурга, – тем открытее люди, тем они проще. И нет такой спешки, которая есть в наших двух столицах. Поэтому я внутренне очень рад, что у меня в жизни был Новосибирск. Там осталось очень много людей, которые дороги моему сердцу. Я ведь поехал в Сибирь не один, а вместе с женой Ириной, которая прекрасно работала на тот момент в театре Ленсовета. Мы поехали вместе и провели там три очень хороших и плодотворных года.

– С начала 90-х вы практически перестали сниматься, посвятив себя театру. Говорят, в кино вас вернула роль Николая II в картине Глеба Панфилова «Романовы. Венценосная семья». Как относитесь к личности последнего царя России, которого сыграли дважды?

– Я к этому человеку отношусь с очень большой симпатией и внутренним уважением. Я не рассматриваю его как политическую фигуру – для этого есть другие люди. Я говорю сейчас о нем как о человеке достаточно образованном, очень духовном, человеке, который ставил семью выше всего остального. Может быть, в этом и есть его, как сейчас говорят, политическая ошибка, но я преисполнен уважением к нему. И задача, которую Глеб Анатольевич ставил, была непростая: это была история о семье номер один, а не о Николае Втором. О любви, о преданности, о вере, о надежде. И мне эта картина ужасно дорога во всех смыслах. Не только потому, что после этой картины мне снова захотелось работать в кино, но еще и потому, что я познакомился с очень хорошими людьми. И как-то стал по-другому воспринимать личность нашего государя.

- В интервью вы не раз говорили, что с удовольствием сыграли в сериале «Свой-чужой» одного из главных героев - полковника Илюхина…

- Да, повторю, что сериал «Свой-чужой» (снят по книге Андрея Константинова в соавторстве с Евгением Вышенковым – авт.) - качественный продукт. Этот фильм - серьезная работа: единственная подробная и интересная серийная работа, в которой многие моменты выглядят очень реально. Вся «наружка», все перипетии, которые там есть, очень похожи на реальную работу сотрудников. Сериал - это вещь, где нужно работать очень оперативно, но сериал сериалу рознь. После премьеры фильма вся съемочная группа сериала «Свой-чужой» услышала много приятных отзывов.

- Роль Мастера в сериале «Мастер и Маргарита» наверняка самая любимая? Вы «совпадаете» с этим персонажем?

– У нас есть общие точки соприкосновения. Если бы их не было, то, наверное, самой внутренней работы бы не было и тех откликов, которые есть. Наверное, да.

– В «Мастере и Маргарите» вас озвучивал Безруков. По «идейным» причинам (Мастер должен говорить голосом Иешуа) или по каким-то техническим (вроде ваш голос
«не подошел»)?

– Я привык не обсуждать решения, которые принимает режиссер. Раз так решил – значит, это правильно. И если и есть какой-то диссонанс в этом, то его воспринимает зритель. Я свое дело как актер сделал, и мне кажется, достаточно много сил было затрачено на эту работу. Конечно, если бы я был режиссером, я бы такого не сделал, но поступок Бортко я не обсуждаю. Потому что это его право – его картина, и он же, наверное, понимал, что будет какой-то резонанс. Но он на это решился: то, что он хотел, то и получил.

– А что получил?

– В результате, как мне кажется, получилась некая нелепость. Выглядит странно, когда Мастер звучит замечательным актером Сережей Безруковым, а не мной. Почему хороший актер должен звучать другим хорошим актером? Это странно. Но это опять-таки дело режиссера, который решил, что Мастер должен говорить голосом Иешуа.

– Сейчас есть роль, которую вы хотели бы сыграть?

– Конкретной такой роли нет. Хочется одного, а жизнь тебе предоставляет совершенно другое. Я и бандитов с удовольствием играю, если в этом есть психологическая правда.

– Но в начале своей карьеры вы ведь мечтали о какой-то роли?

– Честно говоря, не было такого. Интересно, что однажды на пресс-конференции картины «Мастер и Маргарита» ко мне подошел человек, которого я сейчас разыскиваю, и сказал, что в конце 70-х годов он учился в петербургском университете, и когда они разбирали «Мастера и Маргариту», то педагог, которого уже нет, предложила распределить роли. И они распределили все роли, кроме одной – Мастера. И педагог этот сказала – вы знаете, что есть один человек в городе, который смог бы сыграть эту роль при определенном стечении обстоятельств, – это Александр Галибин. Я того человека, который ко мне подошел, не знаю, и педагога – тоже, но произошла такая мистическая вещь – она назвала мою фамилию, и спустя 20 с лишним лет я сыграл Мастера. Я б хотел найти того человека с пресс-конференции. Он так же быстро исчез, как и появился.

– То есть вы верите в знаки?

– Почему «я верю»? Я знаю – они есть.

– И подобные символические предсказания повторялись?

– В моей жизни много чего было. Но я не люблю, когда из моей жизни выхватывают эпизоды, которые потом читают, обсуждают и трактуют не так, как это было на самом деле.

– А о чем же вы тогда любите говорить?

– Обо всем – книгах, о музыке, о природе… Мне нравится моя жизнь, я люблю жить и люблю жизнь. Мне хотелось бы жить в наше время, и ни в какое другое. Мне нравится это время, те перемены, которые происходят. С удовольствием смотрю на молодежь, с удовольствием общаюсь, понимаю, что их поезд впереди, но ничего – мы тоже что-то еще можем!

– Вы свидетель и участник нескольких этапов становления российского кинематографа. Каков взгляд «изнутри» на эти изменения? Что исчезло, и что появилось нового в кино?

– Хорошего гораздо больше, чем плохого. Очень много хорошего появилось. И думаю, что сравнивать период советской власти и то, что происходит сейчас, вряд ли возможно. Потому что та степень свободы, которая существует сегодня, никогда не была во времена лагеря, в котором мы все жили. Антон Павлович сказал фразу, которая, наверное, становится понятна с годами, – он говорил, что «по капле из себя выдавливал раба», вот так и мы…

– А вы одобряете современное свободное искусство? На грани фола, где сплошное насилие?

– Когда Гойя в первый раз показал Маху, то был скандал, за который ему в то время могли что угодно сделать. Это даже нельзя назвать скандалом – это просто было невозможно! Тем не менее, это произошло. То, что происходит сейчас, может быть, нельзя сравнивать с шедеврами великого художника, но лично меня происходящее не смущает. Потому что если говорить о большом искусстве, кто знает, из какого сора оно рождается? Никто этого не знает.

Но я больше предпочитаю классиков – любимых много, Гойя, например. Я и Веласкеса люблю – да весь Эрмитаж перед глазами стоит! Зайдите туда и куда ни ткните пальцем, все это – хорошо.

Эвелина Барсегян

Полностью интервью читайте в газете «Ваш Тайный советник» от 20 августа 2007 года.