100 лет назад как…
Это стало теперь легендою —
Год далёкий двадцать второй,
Уплывает интеллигенция,
Покидая советский строй.
А. Городницкий
16 ноября 1922 года от набережной Лейтенанта Шмидта (бывшей набережной Николая I) отошел немецкий пароход Preussen («Пруссия»). До него в конце сентября оттуда же отчалил другой немецкий пароход — Oberbürgermeister Haken («Обербургомистр Хакен»). В память об этих событиях там установлен памятный знак, на который мало кто обращает внимание. И — напрасно. События эти вроде как неприметные, но пассажиры этих кораблей были весьма и весьма приметные. Причем путешествовали они не по собственной воле. «Радости» пребывания в родном Отечестве в качестве узников ГПУ они предпочли остракизм (так в Древней Греции называлось наказание в виде изгнания гражданина из полиса). Он спас им жизнь.
Эти события был обобщены названием «философский пароход» не зря. Запустил это определение в широкий обиход Сергей Хоружий. Доктор физмат наук и одновременно философ и богослов, который уже в далеком 1990 году опубликовал статью в «Литературной газете» с таким названием. Кстати, среди высылаемых были не только гуманитарии. С ними разделял путь и будущий изобретатель телевидения Владимир Зворыкин. Однако простой перечень первых даже на фоне такого имени не менее впечатляет: Николай Бердяев, Семен Франк, Иван Ильин (тот самый, любимый философ действующего президента РФ), Николай Лосский, Лев Карсавин и др.
Кроме того, в сентябре 1922 года было еще два «философских поезда»: Москва — Вильнюс (наиболее «почетный» пассажир — Питирим Сорокин — будущий крупнейший социолог США, основатель кафедры социологии в Гарварде) и Москва — Берлин (выделим здесь философа Федора Степуна). Вот только «философского самолета» не было. Эпоха пассажирских авиаперевозок еще не настала.
Если брать широко, то пассажирами условного «философского парохода» считаются все высланные в 20-е годы Среди них были и экономисты: Борис Бруцкас — блестящий критик основ социалистической экономики, Сергей Прокопович — бывший министр торговли и промышленности Временного правительства, под конец жизни опубликовавший фундаментальное двухтомное исследование «Народное хозяйство СССР» (1952); Алексей Пешехонов — министр продовольствия того же правительства. Последний потом пошел на сотрудничество с Советской властью и, судя по биографии, выполнял «ответственные задания Родины» за рубежом. Недаром его прах перенесли из Риги в Ленинград в 1941 году.
О высылаемых прекрасно сказал Лев Троцкий в одном из интервью: «Мы этих людей выслали потому, что расстрелять их не было повода, а терпеть было невозможно». И назвал это «гуманизмом по-большевистски». Все верно. Не поспоришь!
На этом можно было бы и поставить точку. Однако невозможно пройти мимо «теплых» отношений Владимира Ульянова (Ленина) с упомянутым выше Сорокиным. Ленин открыл травлю мыслителей своей статьей «О значении воинствующего материализма» (1922). И прошелся лично по нему: «лидер самой непримиримой части профессуры», «идеолог контрреволюционеров» и, наконец, «дипломированный лакей поповщины». Ответ от Сорокина последовал сразу после смерти «вождя мирового пролетариата». По случаю он написал статью «Ленин: Фанатик и социальный экстремист». Очень советую почитать. В ней подводится следующий итог деятельности Ильича:
«Разрушение всей экономической жизни в России, нечеловеческие страдания людей, умственное и моральное банкротство, полное пренебрежение интересами людей, особенно рабочих и крестьян, лишение их всех политических прав и бесконечное кровопролитие — таковы объективные результаты его "преданности интересам людей" и таковы результаты этого "спасителя человечества"».
Проходится один из основателей американской социологии и по личности: «Его дикая энергия в разрушении, его практика «прямого действия», его фантастическая производительность в распространении ненависти и его полная неспособность следовать любой творческой активности являются дальнейшим олицетворением антисоциальных и опасных склонностей Ленина».
И далее: «Крайняя грубость, выраженная в безжалостных убийствах, в безжалостных резолюциях разрушить весь мир по своей личной прихоти, свидетельствует об этих зловещих чертах». Если бы Троцкий прочитал эту статью, то он бы изменил свое мнение. Повод расстрелять нашелся бы. Во всяком случае, Питирима Сорокина — точно.
Вот только русская интеллигенция всегда сильно ошибается в прогнозах. Она и тогда жила «хотелками» (тем, что по-английски именуется wishful thinking). Сорокин писал: «Смерть Ленина — не только безвозвратная потеря для советского правительства, но катастрофа, которая, объединившись с другими факторами, приведет к ниспровержению большевистского режима». И отводил ему два-три года.
Гораздо лучше природу новой власти в России понял Николай Бердяев (пассажир первого из двух пароходов). Он увидел (правда, уже во второй половине 30-х гг. XX в.) ее исконно русские корни. «Большевизм, — писал он, — есть третье явление русской великодержавности, русского империализма: первым явлением было Московское царство, вторым явлением петровская империя». И в этой исторической преемственности видел укорененность нового строя. Не провозглашал, конечно, его вечность, но и не делал непродуманных предсказаний о его падении с сегодня на завтра.
При этом Бердяев подчеркивал мессианский дух русского народа, лежащий в основе его стремления к экспансии. «После народа еврейского русскому народу наиболее свойственна мессианская идея, она проходит чрез всю русскую историю вплоть до коммунизма». И далее он констатировал: «И Москва — Третий Рим, и Москва — Третий интернационал связаны с русской мессианской идеей». Можно, конечно, и не соглашаться с философом, но принять во внимание стоит. Иначе многие факты и в XXI веке окажутся необъяснимы.
Подведем итог. «Философский пароход» — на самом деле очень ценное (без кавычек) деяние большевиков. Благодаря ему мы теперь имеем возможность читать то, что в противном случае никогда не прочитали бы. Ибо это не было бы написано. И далеко не только творчество Сорокина и Бердяева имеется в виду. Были среди высланных и экономисты: Борис Бруцкус, Сергей Прокопович, Алексей Пешехонов. Первый из них, например, показал всю абсурдность командной экономики еще в годы Гражданской войны. И даже опередил в этом деле самого Людвига фон Мизеса. Но обо всех в одной статье не напишешь.
Заканчивает свое стихотворение Городницкий так: «Уезжают бердяевы, лосские, / /Бесполезные для страны: // Ни историки, ни философы // Революции не нужны…» Не совсем соглашусь. Нужны. Но только такие, которые никуда не уезжают, а ей служат. Революции начинаются в поисках правды, а завершаются нагромождениями лжи. Ее тоже нужно кому-то создавать.
