ПоделитьсяИностранная пресса показала ответы Москве от США и НАТО про гарантии безопасности. Сенсаций нет, но оппоненты явно по-разному трактуют термин «неделимая безопасность». «Фонтанка» выяснила, что вообще означает этот термин.
Спустя неделю после того, как посол США в России Джон Салливан передал в МИД РФ ответы на проекты договоров Москвы по гарантиям безопасности в Европе, западная пресса опубликовала эти непубличные документы целиком.
Всё изложенное в официальных документах ранее уже прозвучало, если не официально, то по данным источников СМИ.
«США и НАТО отказываются подписывать с Россией двустороннее соглашение о безопасности в Европе, а также закрыть двери для будущего включения Украины в альянс», — 2 февраля испанская El Pais. Однако США, в отличие от НАТО, «готовы обсуждать» концепцию о «неделимости безопасности». Ту самую концепцию, которой Москва обосновывает невступление Украины в НАТО.
«Фонтанка» честно попыталась понять, чьи ссылки на прежние договорённости и взаимосвязи принципов мирного сосуществования выглядят убедительнее и что вообще такое «неделимость безопасности». Программный директор РСМД (Российский совет по международным делам), эксперт-международник Иван Тимофеев уверен, что топтание вокруг точности трактовок терминов и принципов из прежних документов, на которые все ссылаются, утрачивает смысл.
Поделиться— Опубликованные ответы США и НАТО сенсаций не дали. Все позиции уже были озвучены ранее. Но снова дипломаты ссылаются на принцип «неделимости безопасности». Что это такое вообще?
— Термин означает, что увеличение безопасности одних не должно осуществляться за счёт сокращения безопасности других. Если вы укрепляете свою безопасность в Европе, эти меры не могут ущемлять, снижать безопасность остальных в Европе. Сам по себе принцип прост. Сложности начинаются в интерпретациях его взаимодействия с другими принципами. В частности, взаимодействие с принципом свободы выборов альянсов.
Формально суверенные государства могут выбирать себе союзы. Но этот выбор может войти в противоречие с принципом неделимой безопасности. Проблем с этим не было до тех пор, пока в Москве не считали НАТО своим противником, а в НАТО — не считали противником Россию. Как только эта ситуация стала меняться, возникли вопросы с сочетаемостью принципа свободы выбора альянсов с принципом неделимости безопасности.
Если «НАТО — враг», тогда реализация суверенитета того или иного государства ущемляет российскую безопасность, нарушает принцип неделимости безопасности. Вот и всё. В НАТО же отвечают, что они, конечно, озабочены тем, что происходит в российской внешней политике, но альянс угрозы никому не представляет, являясь оборонительным. И поэтому для НАТО вопросы вступления новых стран в альянс не являются нарушением принципа неделимости безопасности. Вот их логика. Наша логика, наоборот, в том, что расширение НАТО является нарушением этого самого принципа. Инфраструктура НАТО приближается к нашим границам, размещаются войска на территории новых членов, Россия — противник.
— В этом смысле дипломаты чаще всего ссылаются на два документа. Стамбульский документ 1999 года и Астанинскую декларацию 2010 года. Какой из противоречащих друг другу принципов стран, входящих в ОБСЕ, когда и где был зафиксирован?
— Да, это всё было и в Астане в 2010 году, и в Стамбуле в 1999 году, но на самом деле эти принципы были разработаны и отражены гораздо раньше. В частности, в 1990 году в Парижской хартии. То есть эти вещи появились на излёте «холодной войны». А в 2010 году уже были обозначены серьёзные проблемы в отношениях с НАТО. И эти принципы повторялись в другом контексте. В 1990 и 1999 годах их звучание было другим. Отношения были другими.
— Один авторитетный дипломат, который лично занимался переговорами с США в прошлом, указывает на то, что трактовки МИД РФ неточны. «В стамбульском документе принцип неделимости безопасности не привязан напрямую к праву выбирать союзы, как утверждает Лавров. Но это ему надо задавать вопросы, а наша прирученная пресса этого делать не хочет», — уточняет эксперт. Согласны?
— На самом деле не так важно, зафиксированы ли эти принципы в прямой увязке между собой или не в прямой. Даже если мы раскопаем эти нюансы в глубине документов прошлого, это ничего не изменит. Тут важен сам принцип. Строго говоря, действительно, если сохраняется так называемая дилемма безопасности в Европе, то любой переход той или иной страны в другую сторону, либо к России в ОДКБ, либо в НАТО, будет нарушать принцип единой и неделимой безопасности. Вопрос тут не в формулировках. Вопрос в том, что радикально поменялась ситуация по сравнению с 1990-ми годами.
— А кто судья в споре дипломатов о трактовках принципов и их взаимосвязанностей?
— А никто. Проблема международных отношений там, где начинается наука, в том, что арбитра нет. Международные отношения анархичны, в отличие от отношений внутри государства, где есть монополия на насилие, где есть суд, который действует от лица власти. Внутри стран есть обязательность выполнения решений. А в международных отношениях такого нет. Там анархия. Да, есть попытки создать международные режимы, международное право, договариваться. Но, строго говоря, арбитра как не было, так и нет. Есть сильные игроки, есть игроки более слабые, есть договорённости, но арбитра нет. Поэтому у Москвы своё прочтение прежних принципов, а у США и НАТО — своё. Нет третьей силы, которая может примирить интерпретации.
— ООН?
— Это единственная универсальная организация. Создание ООН и было попыткой уменьшить анархию. Но ООН не сможет быть арбитром. Там решения выносит Совет Безопасности, а в нём резолюцию принять в пользу России или США с НАТО будет нельзя. Резолюцию в пользу США и НАТО заблокирует Россия, возможно, Китай. Резолюцию в пользу Москвы заблокируют США и их союзники. Не получится, просто в силу институционального дизайна этой организации, состава Совета Безопасности.
— Лавров прав, когда говорит, что Запад акцентирует внимание только на принципе, который гарантирует право выбирать союзы, забывая про неделимость безопасности?
— Постулатов на самом деле больше, чем два. Если мы возьмём Хельсинкский акт 1975 года, то там их десять. Можем сослаться на них. Можем сослаться на принципы Устава ООН. Что делают натовцы? Они говорят, что на самом деле они принцип неделимости безопасности не игнорируют. «Мы его держим в уме. Но НАТО — оборонительный союз. Мы России не угрожаем». Их позиция.
— Так чья аргументация выглядит более юридически безупречной сегодня?
— (Улыбается.) И те, и те аргументированно излагают свои позиции. Но, на мой взгляд, по крайней мере, тезис о том, что НАТО не является угрозой для России, легко оспаривается. В ряде доктринальных документов, выступлений высокопоставленных натовских чиновников, лидеров государств альянса Россия явно обозначается в качестве «угроз». В том числе, в качестве «военной угрозы». Во-вторых, инфраструктура НАТО действительно продвигается на восток. Москва тут не выдумывает. Ну и нельзя забывать, что были прецеденты применения военной мощи НАТО в Европе, в том числе в обход Устава ООН, — Югославия.
Поэтому отговорка натовская, что они угрозы не представляют и альянс не является, как бы сказали в советские времена, «агрессивным блоком», разбивается нашей дипломатией аргументированно. Действительно, совершенно правильно в текущих враждебных условиях вопрос о неделимости безопасности встаёт остро. Ну а дальше уже не натовская аргументация, а мой вопрос как исследователя: а может ли быть вообще неделимая безопасность в условиях конфронтации?
То есть сам принцип этот возник в те времена, когда у нас шла разрядка, мы двигались к окончанию «холодной войны», мы двигались к миру. Это принцип мирного сосуществования. Мы были единомышленники. А сейчас мы не единомышленники. У нас даже не «холодный мир». У нас «новая холодная война». Мы — противники. А может ли у противников быть неделимая безопасность? Не может. И получается, что мы категорию из другой реальности пытаемся прилепить к реальности конфронтации. Конечно, это не получается.
— То есть если слабость Запада в том, что факты противоречат их риторике об «оборонительном характере» НАТО, то слабость Москвы в том, что мы ссылаемся на нормы, которые несостоятельны уже де-факто?
— Да. Но на эти постулаты прошлого ссылаемся и мы, и западники. Больше ссылаться не на что. Эта конструкция единственная. Другой нет.
— То есть вся риторика про правильность понимания принципов нужна для решения вообще других задач?
— Конечно. Конструкция создана в одних условиях. В условиях наступления относительного мира. Условия изменились. Каждый хочет конструкцию приспособить под себя, под свои интересы. Но не получается. Ни одна из сторон не способна сделать красивые дипломатические формы здесь, выстроить аргументацию. И нет движения к компромиссу, когда каждый прав. Каждый может свою позицию обосновать. Но обоснования состоят из категорий, которые в условиях конфронтации не дают ничего.
— А если искать смыслы в разнице ответов США и НАТО, то можно разглядеть «доброго-злого полицейского»? Основное отличие текстов, как отмечает El Pais, в том, что Вашингтон готов обсуждать интерпретации принципа неделимости безопасности.
— Разница в текстах есть. Но я не придавал бы этому большого значения. «Вашингтон готов обсуждать». Ну хорошо. Обсудят. Если это просто обсуждение, то это ни к чему не приведёт. Нельзя сказать, что Вашингтон здесь выглядит на фоне НАТО «добрым полицейским». Вашингтон, с их точки зрения, правильно поступает. Они хотят эту проблематику если не замотать, то по крайней мере не допустить военной эскалации. Поэтому они оставляют возможность для диалога по этому вопросу. Но, строго говоря, этот разговор ничего не гарантирует. По большому счёту, говорить же надо ради чего-то. Мы вообще зачем обсуждаем принцип неделимости безопасности? Чтобы прийти к новому соглашению, которое устроит всех? Или просто поговорить? Это большая разница — на что мы ориентируемся.
— Очевидно, что Москва ждёт новых соглашений.
— Да. И моментов, которые стороны готовы обсуждать, много в этих документах. Обсуждать — хорошо. Но цель какая? Эти «обсуждения» Москву не могут устроить. Есть ощущение, что будет заматываться основная «проблема».
— Как это выглядит снаружи, цель у Москвы простая — «не трогайте бывшие советские территории»…
— Это российская цель, да. В данный конкретный момент — не трогайте Украину. Украина в НАТО — это проблема для нас. Но нам говорят: не проблема, потому что НАТО не угрожает вам. Мы не согласны. Обещаем решать проблему иначе. Как — не говорим. Но войска на всякий случай сконцентрированы. Москва хочет решения этой проблемы либо юридически-обязывающими гарантиями, либо решениями о нейтралитете Украины. И я думаю, что Москву бы решения о нейтралитете устроили, эдакая финляндизация Украины (Финляндия после Второй мировой войны придерживается внеблокового принципа взаимодействия на международной арене, страна не входит в НАТО, являясь членом ЕС. — Прим. ред.).
— Но ведь очевидно, что, пока Украина не решила территориальные вопросы, можно не переживать за их членство в НАТО, не возьмут. А решить проблемы неподконтрольности отдельных территорий Киев не способен, что тоже очевидно.
— Да. Это нам и говорят натовцы неофициально. Что Украине до НАТО, как до Луны. А ещё проблемы с коррупцией, а ещё с демократией. Но есть два серьёзных контраргумента, каждый из которых имеет основания.
Первый. Кроме фактического членства, Украину можно использовать иначе. В частности, размещать там ударные или любые другие системы в рамках двустороннего сотрудничества.
Второе. Прецеденты членства в НАТО стран с условно не западными институтами и с наличием территориальных споров тоже есть. Есть конфликт между Грецией и Турцией по поводу их разногласий в Восточном Средиземноморье. Есть, как считает международное сообщество, оккупация северного Кипра Турцией. При этом Турция — член НАТО.
Территориальные проблемы — не всегда помеха. Особенно если Донбасс де-факто от Украины отколется окончательно. Пройдёт время, закроют глаза. Скажут, что конфликт на Донбассе не влияет на членство. Это всё можно оформить правильно, при желании. Думаю, что подозрения Москвы о том, что территориальные конфликты в этом смысле не остановят НАТО, небезосновательны.
Я всё-таки считаю, что в ближайшие годы Украину в НАТО брать не будут. Россия присоединением Крыма часть своих проблем безопасности решила. По крайней мере это проблема контроля базирования флота и контроля в Чёрном море. Но протяжённость сухопутных границ очень большая. Современная манёвренная война выигрывается, в том числе, потому, кто первый наносит удар и владеет инициативой. Попробуйте угадать направление удара на такой границе. Это очень тяжело. Одно дело — страны Прибалтики с их потенциально маленьким театром военных действий. Другое дело — российско-украинская граница, которая фактически станет огромной дыркой, которую придётся чем-то затыкать.
— Ок. Если искать смысл в отсылках к принципам в текстах документов этой конфронтации, то что можно сказать о дальнейшем развитии событий после того, как мы узнали содержимое ответов Москве?
— Только что на сайте «Валдайского клуба» я опубликовал заметку про три возможных дальнейших сценария после ответа Вашингтона. Первый — война. Нас не услышали, решаем вопрос военным путём. Происходит ввод войск. Разделение Украины на части. Или полный военный контроль. Со всеми вытекающими последствиями в виде санкций, изоляции России…
— Тысячами трупов...
— Да. Огромными вложениями в территорию. Конфликт будет затяжным, даже если войска быстро разгромят. Второй вариант — сохранение напряжения. Наращиваем потенциалы, размещаем что-то в Венесуэле, на Кубе. Будем пытаться балансировать. Третий вариант — нет так нет. Тактика может быть хитрее. Токсичный актив в виде Украины остаётся на ЕС. Разбирайтесь сами, кормите их, модернизируйте. У нас всё равно потенциал большой для сдерживания. Начиная от ядерного оружия и заканчивая другими возможностями. Ситуация осложнится, но критической её будет не назвать. Это скорее политически будет крайне чувствительно для нас.
— Неделю стоит тишина. Это значит, что второй вариант побеждает?
— Ждём решения президента. Президент взял паузу. И пока неочевидно, что он решил. Всё зависит от верховного главнокомандующего. И об этом наши дипломаты прямо сказали.
Леонид Лобанов, специально для «Фонтанка.ру».
