Поделиться«Фонтанка» публикует новый роман журналиста Антона Мухина. Главы «ЭМАСа» будут выходить по одной в день. Читайте вместе с нами о том, как противостоять диктатуре сети.
О чем эта история
ЭМАС — социальная сеть, электромеханический адресный стол, созданный на базе телеграфа и механических компьютеров-табуляторов, появившихся в России во время всеобщей переписи 1897 года. Как и всякая соцсеть, она стремится установить полный контроль над своими абонентами. И лишь отверженные, прячущиеся на старообрядческом Громовском кладбище за Варшавской железной дорогой, подозревают, что абонентский номер — и есть предсказанное число зверя. Но не они одни восстанут против ЭМАСа.
Глава IX
Сообразуясь с правилами конспирации, за несколько дней до назначенного убийства министра просвещения члены Петроградского боевого отряда разными путями покинули город. Это необходимо было сделать для того, чтобы сбить со следа полицию, если она вдруг за кем-то уже следила и, кроме того, чтобы подготовить сами бомбы.
Фауст уехал в Гельсингфорс, где с помощью финских товарищей соберет снаряды и потом без запалов привезет их в Петроград. Он остановится в меблированных комнатах Вассоевич на Гулярной улице в доме 7 и к 21 августа приведет их в боевую готовность. Янек, Бартоломей, Шулякова и Ольга заберут их у него рано утром и займут свои места по дороге Ларова от здания министерства на Чернышёвой площади до самого вокзала. Автомобиль министра выедет на Фонтанку и поедет до Введенского канала. Там на повороте он притормозит и, если до этого не будет взорван бомбой Ольги, его достанут Янек и Шулякова.
Ольга жила на Выборгской стороне и до Варшавского вокзала ей быстрее всего было добраться по линии воздушной железной дороги. Но она предпочла ехать на трамвае № 13 через весь город. В ранний час вагон был пустым, она сидела одна на деревянной скамейке и переживала совершенно неожиданные для себя ощущения.
Ольга родилась в этом городе, жила с родителями на Васильевском острове и каждую весну ехала оттуда на таком же трамвае на этот же Варшавский вокзал, откуда поезд вёз их в Мартышкино, где до осени снималась дача. Родители и сейчас живут в большом доме со швейцаром и подъёмной машиной, но Ольги там больше нет. Пять лет назад она ушла, решив начать самостоятельную жизнь, нанялась машинисткой и сняла квартирку на окраинной Выборгской стороне.
Трамвай дребезжал стеклами на стыках рельс, ленивые дворники поливали пыльную мостовую из шлангов, уже начали падать первые желтые листья. Девушка вспоминала, как любила возвращаться в это время с дачи в город, запах городской сырости. Но теперь Ольга прощалась с городом, потому что вернется в него уже совсем другой. Щемило сердце. И ведь можно было сойти с трамвая, он как раз сейчас остановится у Биржевого моста, и вернуться к родителям, и уехать за границу переждать, пока отец-полковник, седой усатый добряк, через своих сослуживцев по Преображенскому полку решит все дела, и вернуться, и быть с этим городом, который она так любила. Но нельзя, жребий брошен. Вокзал — возвращение — бомба и смерть — сразу или через неделю-другую на виселице.
«Зачем ты едешь? Представь, как отец будет читать о тебе в газетах. Нет, так поступают лучшие люди, и если еще можно было отказаться до того, как попасть в их число, то теперь-то уж, конечно, нет».
Трамвай дребезжал по Измайловскому. Где-то здесь Сазонов кидал бомбу в Плеве. В окнах мелькали реклама, люди, автомобили и лошади, будки ЭМАСа на каждом углу и хвосты перед ними. Она смотрела на людей в хвостах, ждущих своей очереди, чтобы сообщить знакомым: я купил новый галстук у Кнопа. Или: был на выставке «Бубнового валета», не понравилось. Или: Ляля поступила в первый класс прогимназии. Или вообще какую-нибудь выдуманную ими чушь. И будут жить еще долго. А её жизнь будет короткой, но лучше длинных бессмысленных.
Покидая довольно спонтанно, после очередной ссоры, родительский дом, она думала освоиться и поступить в медицинский институт или на Бестужевские курсы.
Пока Ольга жила одна, радуясь новой самостоятельной жизни. Она просыпалась рано, с фабричными гудками, и смотрела, как дымы застилают небо, смешиваясь с тучами. Всё было так не похоже на родной чопорный Васильевский остров! Получив свободу, она не помышляла о борьбе за права еще кого-то и жила в своё удовольствие. Появились друзья и подруги, они приходили к ней на квартиру. Заработка ей хватало, тем более что (но в этом она ни за что бы не призналась) отношения с родителями довольно скоро восстановились, и те не оставляли дочь своей заботой.
Политические разговоры заводили в основном молодые люди, а барышни слушали, глядя на них влюбленными глазами. Но потом в компании появился Фауст, которого она сначала знала просто как Мишу Павлюченко, и всё в её жизни встало с ног на голову. Он, в отличие от прочих, не говорил пламенных речей и всё больше помалкивал. Этот молчаливый человек с добрым, немного детским лицом, бородой и большими руками заинтересовал Ольгу, и кто-то шепнул, что Павлюченко кого-то убил. Это не отвратило её, наоборот, его видимые серьезность и надежность получили фактическое подтверждение. И если убил — то какого-то подлеца, потому что такой добрый и чистый человек, понятно, не может сделать ничего плохого. В нём было что-то от отца, не её родного отца — человека со всех сторон положительного, но видевшего в ней ребенка. А другого, кто заботливо, но по-взрослому ведет за руку.
После дождливых дней вдруг внезапно стало тепло, но теплые дни августа в Петрограде — это тоже прощание, последний привет уходящего лета. Вокзал, носильщики с бляхами, топчется унылый городовой. Счастливее ли они её? Ведь им жить и жить, а ей нет. С соседней платформы отправлялись на фронт запасные. Стриженные, испуганные, с набитыми едой вещмешками, они отрешенно глядели на людей, суетящихся по перрону. Похожа ли Ольга на них? Они ведь могут и не умереть…
Оркестр заиграл на мотив «Прощания славянки»:
Наступает минута прощания,
Ты глядишь мне тревожно в глаза,
И ловлю я родное дыхание…
Музыканты тоже были в форме, но они не ехали на фронт, вся их служба состояла в том, чтобы приходить на вокзал и прощаться с отправляющимися под немецкие бомбы. Но в ЭМАСе они числят себя защитниками Отечества. А те, которые в окопах? Ах, да, в окопах ЭМАСа нет.
Три дня в Киеве, который дышал близким фронтом. Хорошо, что Фауст придумал ей ехать именно сюда, а не в веселую беспечную Москву. Шулякова как раз хотела в Москву — погулять. И Миша отправил её, снабдив достаточными деньгами и сразу выдав паспорт харьковской дворянки, с которым она должна вернуться. А Ольгу отправил в Киев, где жизнь и смерть были рядом — и можно было начинать к последней привыкать.
Вернулась Ольга уже в совсем другой Петроград. Ничего родного в нём не осталось, он был похож на любой транзитный город, где с вокзала надо быстро добежать до порта, чтобы сесть на пароход, или на другой вокзал на другой поезд. Только адреса — куда зайти за бомбой, где встать с нею, когда кидать. В киевском поезде Ольга боялась, что город будет звать её остаться, что родные улицы заманят и не отпустят, что в подворотне мелькнет платье гувернантки с запахом малинового варенья, в трамвае — свисающие над высоким воротником кителя седые бакенбарды отца. Но, слава Богу, она уже начала отвыкать от жизни и привыкать к смерти.
Хвоста, кажется, не было. Один, похожий на гороховое пальто, шел следом. Ольга остановилась, а он пошел дальше, сел на трамвай и уехал. Она зашла в дом на Гулярной. Обычный дом. Взяла бомбу, уложенную в коробку от торта. Понесла бережно, как ребенка, потом поняла, что так торты не носят, и, конечно же, первый шпик её раскроет, она будет арестована и подведет товарищей. Ужасно на себя разозлившись, Ольга перехватила коробку одной рукой, как торт, да так резко, что внутри что-то звякнуло. Не рискуя больше, взяла извозчика до самой Чернышёвой площади. По плану, построенному Мишей, она должна была стоять с другой стороны Фонтанки, откуда хорошо были видны двери министерства. Когда там начнется суета и подадут министерский автомобиль, Ольге следовало медленно двигаться по мосту с левой стороны и, поравнявшись с машиной, бросить бомбу.
Любил ли Миша Ольгу так же, как она его? Ей казалось, что такой светлый человек не может, вернее, не должен любить её одну, а еще вернее — она не имеет права претендовать на исключительность: эта любовь в равной мере должна доставаться всем, ведь все так её хотят. Но порой женщина в ней брала верх, и она ревниво следила, кому и сколько внимания уделяет Миша, а потом жестоко ругала себя за это.
В одну ночь она осталась у Миши, но радости ей это не доставило. Даже как будто разочаровало. Но чувства к нему от этого не ослабли, а наоборот, усилились: она поняла, что любит его не плотской, а духовной любовью. И хорошо, что плоть оказалась столь ничтожна, что она не может бросить и тень обыденности на их отношения.
В последнюю их встречу на Гулярной, когда она пришла за бомбой, Фауст обнял её и, крепко прижав к себе, стал расстегивать застежку на юбке. Но Ольга мягко отвела его руку, и он не настаивал.
Продолжение следует.
