ПоделитьсяЯкутский ужастик, как повод для странного и опосредованного, но все же патриотизма (осторожно: спойлер)
В кинотеатрах начали показывать «Иччи», якутский ужастик. В принципе, каждая часть этого предложения — уже повод на картину обратить внимание. В федеральный прокат якутское кино пока что выходит эпизодически, хотя вроде бы дела выправляются: только за последний год по стране успели прокатать «Пугало», атмосферный «Черный снег», и вот теперь — «Иччи».
Выбор этой ленты закономерен: снял ее Костас Марсан, вообще первый автор из Республики Саха, который дорвался до широкой аудитории. Несколько лет назад его предыдущая работа «Мой убийца» не только собрала вполне адекватный бокс-офис, но и обрела своеобразный культовый статус, привлекла к национальной кинематографии интерес уже не только журналистов и интересующихся, но и рядовых киноманов.
Как и «Убийца», «Иччи» «работает» на ниве ужастика — в самом кассовом и популярном, наравне с комедиями, сегменте киноиндустрии. Только ставки в нем выше: если в комедии еще можно «выехать» на подмигиваниях публике, дуракавалянии и телевизионной стилистике, в хоррорах и слэшерах аудитория придирчивее. И в случае с «Иччи» она, даже оценивая ленту Марсана по гамбургскому счету, точно должна быть впечатлена.
Марсан тут использует — холодно и расчетливо — каноны и конвенции ужастика исключительно для композиции, как формальный драматургический прием. В деревню, населенную нечистью, приезжает чужак, турист. В местных духов он не верит, за что платится страданиями, страхами, ночными прогулками по лесу, пляшущими тенями и встречами с жуткими монстрами.
Все, что за пределами этой сюжетной рамки — из ряда вон, любой поклонник формата точно будет надолго выбит из колеи. Собственно, чужак здесь — едва ли не первая в якутском кино европейская девушка в исполнении Марины Васильевой (актрису точно знают зрители недавнего сериала «Топи», в котором она сыграла одну из главных ролей), жена уроженца этих мест, якута, который приезжает повидать семью.
Отношения внутри деревенского семейства прописаны с маниакальной подробностью: у мужа главной героини есть брат, парень загадочный и странноватый, о нем все говорят как о деревенском дурачке. В том числе — родители, которые уехавшего в город сына обожают, а тот им платит вытягиванием из стариков последних копеек, даже уговаривает продать дом и участок в уплату собственных долгов.
Но главный фокус в «Иччи» происходит, когда начинается, собственно, жуть, древние духи в лесу пробуждаются и принимаются за дело. Тут, как в хичкоковском «Психо», выясняется, что героиня, за которой зритель до сих пор пристально следил — так, к слову пришлась, а реальный ключевой персонаж — вовсе не она. На первый план выходит как раз брат-дурачок, за которым камера по лесу, видениям, галлюцинациям, шаманским обрядам следует неотступно. И все действие фильма превращается в хронику перевоплощения деревенского простодушного парня в призрака. Наверное, это первый в истории ужастик, действие которого показано глазами не жертвы, а самого чудища.
В этом же эффектном вывороте сюжета, ради которого в первую очередь и стоит смотреть «Иччи», — едва ли не единственное слабое место прекрасной, эффектной, туго набитой всякими деталями и выразительными средствами фактуры фильма. Без постоянного обращения к якутскому эпосу и словарю народных верований в сюжете фильма не разобраться: ну кто из нас знает, что это такое вообще — Иччи, и с кем его едят? Якуты — да, знают: Иччи — дух места, хранитель определенного земельного надела, он есть в каждом доме, квартале, деревне, на каждой улице. И он, в отличие от нашего барабашки-домового-полтергейста, не какая-то абстрактная сущность. Иччи — это высшая ступень развития особенно чувствительного и добродушного создания: ими, проще говоря, становятся после своей смерти самые симпатичные обитатели городов и весей. И у них есть конкретная работа — отказавшись от всего земного, они занимаются в поте лица охраной своих домов и родных мест от злых сил. Не понимая этой специфики, «Иччи» можно наслаждаться, конечно, но сюжета, повторюсь, не понять.
Автор: YouTbe.com/Art Doydu
«Иччи» стоит вполне вровень с «Прочь» и другими кассовыми и революционными ужастиками последних лет, открывающими при помощи инструментария хоррора всякие «запретные ящички» массового бессознательного. Окажись он в конкурсе «Санденса» или Торонто, прокатчики и владельцы стриминговых сервисов челюсти бы пороняли на пол, а потом бы вступили в нехилую битву за право заниматься дистрибуцией якутского ужастика. Только для того, чтобы это произошло, нужно, чтобы какая-то критическая масса зрителей в самых разных концах света привыкла к якутской специфике, научилась воспринимать обычную для Саха мифологию.
Пока же якутское кино остается прекрасным, завораживающим, но совершенно герметичным именно в плане национальной специфики. С другой стороны, это только вопрос времени: чем больше людей увидят «Иччи», «Моего убийцу», «Пугало» или «Черный снег», тем больше зрителей адаптируется ко всем подводным камням и деталям, требующим объяснения. В общем, вода камень точит. Точно так же мировая аудитория свыклась со всякими особенностями корейского, гонконгского кино, да чего там — американские реалии для нас едва ли не понятнее, чем родные, — и все благодаря фильмам. Как только адаптация произойдет — переиначивая Данилу Багрова, можно сказать, что всей вашей Корее (Гонконгу тоже, в общем) кирдык.
Наконец, стоит сказать еще про один нюанс. «Иччи» наглядно демонстрирует главное преимущество якутского кино над «центровым», московским. Особенно на контрасте, например, с теми же «Топями». В сериале не было, в сущности, ничего, кроме ужаса московского интеллигента перед глубинным, им же самим придуманным «народом». Сверху эту нехитрую сентенцию украсили всякими узорами. В «Иччи» есть и колорит, и совершенно безбашенная энергия, и наглость в обращении с формой, и открытие новых тем, и разговор про примерно все на свете — от бытовой ксенофобии до кредитного рабства. Иначе говоря, русскому (то есть московскому) кино нечего сказать ни миру, ни самому себе. А вот в российском (то есть окраинном, национальном, локальном) скрыты еще совершенно неизведанные глубины и, забытая внутри железнодорожной ветки Москва-Петербург, неуемная энергия первооткрывателей.
Иван Чувиляев, специально для «Фонтанки.ру»
