О предпосылках казанской трагедии

Я не люблю быть предсказателем. Чаще всего ведь удается предсказать что-нибудь плохое. И ведь это не так уж трудно — напророчить, что два, умноженное на два, даст четыре.

Вот и в минувшую пятницу, 7 мая, я в своей программе «Итоги недели с Андреем Константиновым» в эфире «Фонтанки» говорил о том, что в нашей стране существенная часть населения испытывает посттравматический синдром, страдает сильнейшей депрессией. И это чревато и самоубийствами, и актами насилия.

Вот прямая цитата с минимальной правкой разговорной речи:

«Что меня очень сильно беспокоит. У нас очень сильны, в нашем обществе, сейчас такие очень сильно негативные настроения, депрессии, депрессивные какие-то состояния, и многим кажется, что это просто плохое настроение, но на самом деле депрессия — это болезнь, от которой человек излечиться самостоятельно, как правило, не может. Депрессиями страдали очень многие творческие личности. Один из характерных признаков депрессии — это когда работа не доводится до конца. Вот Микеланджело, например... он тоже страдал депрессиями, поэтому у него много работ, которые он начинал и не мог окончить. И очень часто депрессии приводят к очень плохим финалам. К случаям суицидов и прочим всяким штукам таким. И последнее время я, моя голова, — как локатор: то тут какие-то разговоры, то там вдова скульптура покончила с собой... Потом мне моя тётя рассказывает, что в доме, где она живёт, на Васильевском острове, вот только из этого дома, за последнее время две женщины выпрыгнули из окон. Дочка мне рассказывает все время, что в Интернете какие-то истории про то, как выпрыгивают с высоких этажей. Она говорит: «Так этого много, пап, ты просто никогда не интересовался». Я решил поинтересоваться. Я решил поинтересоваться статистикой по самоубийствам, но пока не получил никаких официальных цифр, чему не сильно удивлён. Мне кажется, что с этим проблемы возникнут.

Вообще, в принципе, некоторые ученые считают, что количество суицидов близко к количеству умышленных убийств. Если мы про страну какую-то говорим. Потому что это одна и та же агрессия, только направленная в одном случае извне, а в другом случае вовнутрь. Я это давно знаю, не нынешнего времени информация. И есть такое понятие — посттравматический синдром. Что такое посттравматический синдром? Это, допустим, когда человек переживает очень сильный стресс. И ещё хуже, когда он длительный — этот стресс, а потом надо возвращаться к нормальной жизни. Но у человека не получается вернуться к нормальной жизни. В силу того, что он пережил это состояние, у него начинает все болеть внутри. Он пытается лечить это алкоголем, насилием, ещё бог знает чем и так далее. Типичный случай посттравматического синдрома, тем более массового, — это так называемый вьетнамский синдром или афганский синдром. Но это мы говорим о молодых людях, которые попадают на войну. Там страшно, ужасно. Они творят ужасные дела, по отношению к ним творят ужасные дела. Потом они обратно возвращаются в мирную жизнь, а им там неуютно, они не могут себя найти. И начинается то, что называется...

Так вот медицина уже давно разработала определенные методики, как справляться с этими проблемами. Я это помню хорошо, потому что я сам переживал кое-что подобное, только на меня эти методики не распространялись, потому что афганцев было много, а про йеменцев никто не слышал. Эти реабилитационные мероприятия они не успели довести до конца нормально, развалился в итоге Советский Союз, дальше всем стало наплевать на этих афганцев, и афганцы начали собираться в банды настоящие. А начинали реабилитацию как? Пытались собрать всех вместе в какие-то санатории, где никакого алкоголя, зато давайте волейбол, давайте футбол, а давайте какие-то викторины, а давайте хороводы, а давайте «то да сё» или пятое-десятое. Разбавляем бабами, значит, здоровью секс поможет. Чтобы как-то отогреть их, вытянуть из депрессии.

Теперь смотрите, что получилось у нас сейчас. У нас страна целиком попала в эту антиковидную мясорубку, в эту антиковидную войну. Все вместе. Бабах… всех заперли на карантине, бабах… всех запугали до блевоты. Так, что старики боялись к дверям подходить. И целый год казалось всем, что жизнь остановилась, прекратилась, что уже больше ничего не будет, что все очень-очень плохо. Потом появилась вакцина, и чуть-чуть стало отпускать. Перестали каждый день орать по телевизору, что нам «крышка». Но уже загнали людей в состояние поражения, в состояние депрессии. Конечно, у властей не было выбора, кроме как в начале этой истории запугать всех до ужаса. Потому что толком никто не понимал, с чем столкнулись. Запугали так, что прямо закатали в асфальт. Но теперь, чтобы людей вытягивать из этого состояния, им надо говорить: «Все в порядке, все уже кончилось, все это прошло». А так говорить тоже нельзя, потому что еще не прошло. Нельзя всем вместе играть в «большой нанайский волейбол» без масок и перчаток. И получается так, что у нас в посттравматическом состоянии находится огромная часть общества. А власть ничего не предпринимает для того, чтобы как-то вызволить людей из этого состояния. По крайней мере эти усилия как-то не видны. А ведь болезнь оказалась способной вызывать дикий страх и панику у взрослых людей, которые по сорок раз мерили температуру и кричали: «Вызывай скорую, я сейчас умру». И это касалось очень храбрых людей, которые в прошлом проходили очень страшные испытания. Осуждать людей за то, что они не могут всегда себя контролировать, нельзя. Повторю, депрессия — это болезнь. И у нас очень много людей оказалось либо в депрессивном состоянии, либо на грани депрессии. Я считаю, что с этими людьми надо что-то срочно делать. Государство должно разработать какую-то реабилитационную программу, иначе мы получим большие проблемы не только раз в неделю, но и чаще. А я пока даже намека на такую программу, не вижу».

Собственно говоря, все сказано. Сейчас везде и всюду обсуждают казанскую трагедию. В Казань зачем-то поехали генералы и министры, хотя Казань вроде бы не деревня. Но зачем-то туда отправляют следователей из Москвы.

Депутаты кричат о восстановлении смертной казни. Да я и сам за смертную казнь, хотя расстреливать сумасшедших — это дикость. Но таких стрелков часто признают вменяемыми. Страшно говорить такие слова, но и для общества, и для стрелка лучше было бы, если бы его убили при задержании. А в телевизоре и по радио все кричат очень предсказуемое: требуют запретить охотничье оружие и т.д.; требуют усилить охрану школ и т.п. А проще всего, чтобы не было расстрелов, школы закрыть, как они были закрыты почти год.

Вот только… у моей дочки, выпускницы прошлого года, не было выпускного вечера. Так вот она как-то раз сказала, что ее одногодки называют себя «проклятым поколением». Мне от этого стало жутковато. Может, у меня слишком богатая фантазия?

Андрей Константинов