Поделиться12 марта было обнародовано открытое письмо классиков анимационного кино, под которым поставил подпись режиссер «Ежика в тумане» и других знаменитых мультфильмов, на которых росла вся страна, лауреат Госпремии СССР Юрий Норштейн.
«Фонтанка» связалась с классиком анимации, чтобы узнать, какие события подтолкнули его к этому поступку, что происходит на киностудии и какой выход из ситуации он видит.
— Юрий Борисович, почему вы решили выступить с открытым письмом, чего вы опасаетесь в отношении студии?
— Уже многое произошло, чего мы опасались. Идет направление на приватизацию, то есть студия перейдет в частные руки, она будет акционирована — ну, всё «как надо», потом появится хозяин, и дальше — всё: вся коллекция, всё, что наработано было когда-то, — уйдет в частные руки. Все очень просто.
— То есть вы не хотите, чтобы на вашем творчестве зарабатывали не имевшие к нему отношения люди?
— Дело не в этом. Студия должна зарабатывать. Но она должна помнить, кто это делал. И понятие авторства должно быть восстановлено, а его уже по суду убрали. Постепенно, постадийно идет отъем от авторов, но и отъем самой студии, передача ее в частные руки. И понятно, чем они там будут заниматься, потому что слово «искусство» в лексиконе Слащевой не звучит, там звучит только одно — «надо зарабатывать деньги». А кто против? Мы что, в свое время не зарабатывали, что ли? Зарабатывали, просто никто не отнимал у нас авторства. А сейчас студия этим занята, и она это считает одной из своих важнейших целей.
— Что за отъем авторства?
— Получается так: автор, например, Сергей Алимов — был такой замечательный художник, который сделал четыре фильма с Федором Хитруком, — придумал изображения. А сейчас пытаются доказать, что это всё — заслуги студии, а мы были у нее вроде как поденщики: студия давала задание, и мы это задание выполняли. Но это типичное «не то». Типичное проявление невежества, причем с абсолютно направленной целью — доказать, что художники здесь никто. Кого угодно можно с улицы взять, и он тут же нарисует — главное, что студия даст задание. Вот куда всё идет.
— И что при этом происходит с авторскими отчислениями?
— Простите, эти копейки, которые они перечисляют нам, — я просто решил для себя, что в следующий раз их пошлю Слащевой на молоко для детей. Я не хочу быть униженным. Даже не лично я — художник не должен быть униженным. Должно быть все четко, открыто. А делается все не просто келейно — понимаете, все делается под прикрытием якобы суда. Но вспомните фразу Лермонтова в связи со смертью Пушкина — «Таитесь вы под сению закона». Вот чем они занимаются. Якобы это все закон говорит о том, что нужно это все отнимать, и вообще, авторские права — это весьма условное, расплывчатое понятие.
— То есть вам и сейчас-то платят немного, но вы опасаетесь, что после перехода в частные руки вообще перестанут.
— Нет, но когда перейдет в частные руки, они будут с этим делать все, что захотят. Мне часто звонят и говорят: «Мы хотим ваш фильм переделать в систему 3D». Я говорю: «Вот туда и идите, где это 3D, а я не разрешаю». Они себя объявят единственными наследниками и будут делать все, что захотят, и использовать персонажи любым образом. Да уже используют…
— То есть вас пугает, что с вашими персонажами могут начать выпускать продовольственные или хозтовары.
— Персонаж, сочиненный художником, ему и принадлежит — это изображение. И все было прописано по закону грамотно еще в 1960-е годы. Но они поменяли закон.
— Какова судьба вашего обращения (под документом стоит дата 10 марта)? Пока реакции никакой не поступило.
— Я не думаю, что будет мгновенная реакция.
— Ну, все-таки под ним такие имена, и я думаю, что стоило бы.
— Сегодня, к сожалению, ничего не действует, а имена — тем более. Более того, имена знаменитых творцов студии раздражают таких, как Слащева и вся компания, которую она создала на киностудии «Союзмультфильм». Когда менеджер становится главным человеком в творчестве — это немыслимо. И, естественно, это все делается под руководством Слащевой. Как она появилась — так сразу пошла эта бодяга по отъему авторских прав. А почему она появилась? Потому что Мединский, на тот момент министр культуры, поставил Слащеву во главе студии, и она руководит процессом. Этот разговор идет уже три года — и от этого можно сойти с ума.
— Сейчас некая реперная точка?
— Не знаю, как это будет двигаться, потому что Мединский получил повышение, он теперь правая... или левая рука президента — странный выбор у президента, но это его дело. Но почему я должен прислушиваться к тому, что будет говорить наместник Мединского на студии? Это называется «мафия», по-другому не назовешь. Нашей силы не хватает, когда в дело включается чиновник высокого ранга. Поэтому как, что будет — я не знаю, я хочу одно: чтобы мы были услышаны. И не просто, как сегодня говорят, «я вас услышал», а чтобы мы были услышаны как люди, которые принесли огромную пользу в воспитании поколения в стране.
— И вы надеетесь, что если «Союзмультфильм» останется государственным, заработанные деньги будут инвестированы в развитие анимационного кино?
— Должны. А они, кстати говоря, и туда не инвестируются, потому что у менеджеров зарплаты в четыре раза выше, чем у режиссеров. Извините, такого никогда не было на киностудии «Союзмультфильм». Из чего они выписывают себе зарплаты? Из тех денег, которые мы вырабатывали в свое время. Это мы были — режиссеры того поколения, на деньгах которого сейчас паразитирует киностудия «Союзмультфильм». Я не хочу этого, я буду об этом говорить везде, где есть хоть малейшая возможность.
— Какая-то безвыходная ситуация получается — и приватизировать плохо, и оставлять как есть…
— Ситуация имеет выход, если нас услышат. Потому что Слащева может быть хороша в финансовых делах, организации производства и прочее — наверное, она это умеет делать, но что касается творчества — она абсолютно безграмотная.
— Каким вы видите идеальный выход из ситуации?
— Выход — чтобы нас опять собрали, чтобы мы могли напрямую сказать об этом премьеру, как в свое время говорили Путину (он тогда был, кстати, в ранге премьера).
— То есть вы хотите, чтобы было собрано некое совещание.
— И чтобы мы там были в обязательном порядке. Потому что когда мы были у Путина, все должно было пойти — и пошло вначале хорошо. Потом пошло по-другому. Я сейчас не буду в подробности вдаваться, но тогда это был очень продуктивный разговор. После этого к нему пришли на встречу — уже на основе нашей встречи — другие люди. А мы, кто начинали все это, остались за бортом. А почему? Потому что те люди, которые пришли, — продюсеры, сама Слащева, — знали, что мы скажем правду. Путин услышал, о чем они говорили. А ему нужно было услышать в первую очередь нас. Мы в этом случае — гораздо более важные люди и ответственные, чем те, кто к нему пришли.
Беседовала Алина Циопа
