Вынеся в публичное пространство и благословив идею переименования Волгограда, мудрый Путин подкинул очередную порцию дровишек в печку, на которой стоит, булькает и тарахтит крышкой кипящий котел российского патриотизма. Не в последний раз подкинул — теперь он должен делать это регулярно, потому что, запустив процесс кипения, его уже нельзя пускать на самотек, позволяя пару выходить в неконтролируемом объеме. Как ни странно, в отличие от всех предыдущих и, скорее всего, всех будущих действий, направленных на разжигание патриотизма, это нельзя не признать правильным.
Ведь что такое «Волгоград»? Это слово ни о чем, его эмоциональная составляющая стремится к нулю. Оно может тронуть сердца лишь тех, для кого город с таким названием является родным. В истории же — не только мировой, но и российской — его нет. Даже Царицын есть — в летописях русских бунтов и Гражданской войны. А Волгограда нет.
Волгоград, хоть и переименованный, все равно остается Сталинградом. И дело здесь не только в летящей над городом яростной железобетонной Родине-матери. Всякий, кто был в этом городе, не мог не заметить: он весь состоит из рефлексий Сталинградской битвы. Сердце города, где у нас стоит Петропавловская крепость, а в Москве — Кремль, там – изрешеченная снарядами, с выбитыми окнами и провалившейся крышей мельница Гергардта на берегу Волги. А в качестве мелких обаятельностей у них – встречающиеся в самых неожиданных местах постаменты с башнями тридцатьчетверок, повернувших стволы в сторону немцев.
Сталинград — это не только настоящее название города, отражающее его суть. Это бренд, полный самых ярких смыслов и эмоций. Глупо спорить с тем, что яркое имя лучше бледного.
И ведь даже большевики, уж на что подлыми были, а и то дают нам примеры толерантного отношения к прошлому. Могли бы снести памятник повесившему декабристов Николаю I на Исаакиевской площади — но не стали. И ангела с крестом на Александровской колонне оставили, хотя собирались Ильичом заменить. А Александр III, казнивший Ульянова-старшего, до 1937 года достоял на Знаменской площади, хоть и не без издевательств.
В общем, даже коммунисты с памятью царей гуманнее обходились, чем мы с памятью Сталина.
Так что вывод очевиден: Сталинграду надо возвращать его имя. Не ради Сталина, конечно, а ради единства формы и содержания.
Однако на самом деле пример коммунистов учит нас прямо противоположному. Они могли позволить себе роскошь иметь памятники царям. Потому что к этому моменту качественно и, как им казалось, навсегда убили царей. Призраки монархов не тревожили умы советских граждан.
Никто не рассуждал в Советском Союзе, что, может быть, царизм правильно угнетал крестьян и рабочих — ведь это дало России возможность встать на путь индустриального развития. И что, не повесь Николай I декабристов, они пришли бы к власти и развалили страну. А представить, как какой-нибудь начальник отдела работниц и крестьянок Ленинградского губкома ВКП(б) вышел на первомайскую демонстрацию с портретом Николая II, невозможно ни под какими наркотиками.
Поэтому памятники царям не таили для большевиков никакой угрозы. Поэтому же сегодня памятники Сталину, в том числе в виде города Сталинграда, не имеют права на существование.
Сейчас в это практически невозможно поверить, но возможно, когда-нибудь в Российской Федерации поиском оправданий Сталину будут заниматься не первые лица государства, а исключительно маргинальные эпатажники. К этому же фантастическому времени подневольных бюджетников перестанут сгонять в качестве массовки даже на искренние военные мероприятия, и прочая госпропагандистская шелуха осыплется с истории Великой Отечественной войны. Эта война останется тем, чем должна быть — ярким и драматическим сюжетом из нашего прошлого.
Это будет как раз то время, когда Сталинграду можно будет вернуть его настоящее имя.
Антон Мухин
