Достоевский призвал тварей дрожащих вспомнить о своих правах (фото)

День Достоевского, при поддержке Комитета по культуре прошедший в Петербурге во второй раз, показал, что потребность в интеллектуальных массовых развлечениях у горожан существует, а петербургское культурное сообщество вполне способно ее удовлетворить. А еще что в безмолвствующем народе по-прежнему живо вековое желание поколотить обидчиков дубинкой.

Превратить день любого классика в скучнейший церемониал – проще простого. Зато мудрено сделать так, чтобы городской праздник подобного рода походил на карнавал – причем не только внешне, но и по сути: выворачивал наизнанку все пугающие явления действительности и от души хохотал над ними. Любые страхи лечатся свободным, утробным смехом – ни одна культура не обошлась без подобного опыта. И даже российская. Правда, тут за всю карнавальную культуру отдувался единственный персонаж кукольного театра – Петрушка, который от души колотил своей дубинкой всех, снискавших народный гнев: врачей, не умеющих лечить, бесчеловечных городовых, нечестных торговцев, etc.

Счастливая идея устроить петрушечный спектакль с участием Достоевского возникла у театра «Кукольный формат», причем не на пустом месте. Директор театра – в прошлом журналист – Елизавета Богословская нашла в архивах Музея Достоевского свидетельства особой любви классика к этому безбашенному персонажу, в одиночку воюющему за свои права. «Как он доверчив, как он весел и прямодушен: как он не хочет верить злу и обману, как быстро гневается и бросается на несправедливость. И как тут же торжествует, когда кого-нибудь отлупит палкой», – писал Достоевский о Петрушке, водил детей смотреть петрушечные представления и даже в мечтах отправлял Петрушку в Александринский театр.

Ширма с восседающим наверху зубоскалом Петрушкой была установлена перед самой станцией метро «Владимирская», так что сидящий в начале Большой Московской Федор Михайлович сам мог видеть своего любимца, а заодно и себя. Главным оппонентом Петрушки в спектакле «Кукольного формата» «Федя и Петя» оказался именно Достоевский – худенький, в каторжной кацавейке и шапочке. Петрушка вдруг решал стать писателем – вот так вот в одночасье, за здорово живешь, классик принимался ему нотации читать – ну и, разумеется, получал за это палкой по башке. Но всё-таки выживал и продолжал свои дидактические речи с перевязанной головой. А вот доктор, пытавшийся содрать с Петрушки за наращивание «писательской» бороды 500 долларов, а также процентщица Алена Ивановна, предлагавшая за знаменитую Петрушкину палку всего 20 копеек, падали и уже не поднимались. Палка Петрушки обрушивалась на их мошенничьи головы с таким характерным – громким, щелкающим – звуком, что было совершенно понятно: бьет Петрушка без жалости и сострадания, на полное и окончательное поражение.

И надо было видеть, как при этом визжали от восторга дети и как насилу сдерживались от таких же непосредственных проявлений радости их родители. И тут у автора текста возникал вполне закономерный вопрос: почему из современных персонажей один только доктор за все отдувается? А где городовой – то есть, простите, полицейский? А где депутат-демагог? Или чиновник-бюрократ? Их появление не только не разрушило бы структуру действа, а наоборот, совершенно вписалось бы в многовековую традицию этого вольнодумного площадного импровизационного зрелища. И тогда взрослые точно завизжали бы от счастья – так же громко, как они хором, вместе с Петрушкой кричали «До-сто-евс-кий!», пользуясь опытом новогодних утренников.

Тем временем на телеге у метро появилась другая Алена Ивановна, как сказали бы в кукольном театре, в живом плане. Актриса Ирина Полянская с топором в голове, восседая на телеге, призывала народ к справедливости. Обвиняя Федора Михайловича во всем – и в том, что в самом начале романа первую бизнесвумен укокошил, и в том, что про Родьку сочинения пишут, а про нее нет, она звала обидчика не иначе как: «Федька – каторжник, нюня, меланхолик, неврастеник!» И таким образом классик из памятника, идола превращался в своего, совсем сегодняшнего человека. Так что когда артист Сергей Барковский в портретном гриме Федора Михайловича принимался старуху успокаивать: «Не шуми, матушка, пойдем-ка я лучше тебе чаю налью», – кумир воспринимался уже как родной. Ритуальный акт осовременивания кумира свершался – тысячная толпа застывала под балконом у дома Достоевского в Кузнечном переулке, а хозяин появлялся уже на самом балконе, с которого свешивался плакат с цитатой, поднимающий самооценку собравшихся: «Искусство есть такая потребность, как есть и пить».

Ну а дальше на высоком – на уровне голов – помосте, выстроенном прямо под балконом, начиналось дефиле героев Достоевского. Идея смешать персонажей классики и популярную нынешнюю форму зрелища, описать характеры, отталкиваясь от формы, костюма, – мысль, как выяснилось, плодотворная, и принадлежит она создателю «Такого театра» Александру Баргману. А тексты, разумеется, цитируя и комбинируя Достоевского, создала сотрудница музея-квартиры – театровед и режиссер Вера Бирон, о которой «Фонтанка» совсем недавно писала. Артисты из команды Баргмана – отличной, слаженной актерской команды, где смыслят не только в драматических образах, но и в тонком сценическом юморе, – по одному выходили на помост в образах самых известных персонажей романов Ф.М. и под парный конферанс матушки Алены Ивановны и актера «Такого театра» (знакомого публике еще и в качестве солиста группы «Препинаки») Александра Лушина. Комментарии отстраняли происходящее, добавляя ему то соли, то перца, то цинизма, то газетной актуальности.

Но главное, что персонажи, которые появлялись на помосте на одну-две минуты, смотрелись полноценными работами первоклассных артистов, так что глаз от них было не отвести, наоборот, хотелось, кроме названных деталей, узнать и другие. То есть герои веселили, конечно, но интриговали прежде всего. Пластический рисунок артиста Виталия Коваленко (следователь Порфирий Петрович из «Преступления» – «правовед, который, смеясь, трясется всем телом», который при этом «очень подвижен и быстро передвигает свои толстые ножки») достигал остроты карикатуры и одновременно скульптурной четкости. А нелюдимого и молчаливого Смердякова, внебрачного сына Федора Павловича Карамазова – за надменное молчание артиста Геннадия Алимпиева, за то, как он гляделся в начищенные до блеска ботинки, – можно было номинировать на «Золотую маску», кабы там была номинация «лучший скетч». В очередной раз удивил мастерством Валерий Кухарешин – его либерал Степан Трофимович Верховенский из «Бесов», воспитатель целой плеяды «чертенят» из поколения «детей», – смотрел на мир восторженными глазами, его самолюбование отдавало подростковым эгоцентризмом, обаяние было чарующим. А какие убийственные, умопомрачительные взгляды бросала в толпу Настасья Филипповна – Галина Жданова.

И даже у алкоголика Семена Захарыча Мармеладова во «фраке, декорированном прилипшими былинками сена», Денис Пьянов успел приоткрыть мятущуюся душу страдальца. А уж братья Татаренко в ролях Ивана Карамазова и его черта выглядели гвоздем (или гвоздями?) программы – причем молодежь (старшие школьники из числа зрителей сериала «ОБЖ», где братья давно снимаются), поглядев на любимцев, отправлялись покупать книгу «Братья Карамазовы». Коронной фразой черта в клетчатых коровьевских штанах, как легко догадаться, была: «Россия – страна возможностей!»

В общей сложности к народу вышли полтора десятка героев Достоевского – сначала в исторических костюмах, потом в современных, чтобы исполнить хореографические миниатюры, тоже весьма остроумные. Дефиле было показано дважды, и оба раза горожане толпились у подиума в 10 рядов. В жаркий день. В центре Петербурга. На празднике Достоевского! И чаще других звучала и обыгрывалась на все лады фраза: «Тварь ли я дрожащая или право имею?» Произносил ее не Раскольников, так что «наполеоновские планы», вызревшие в горячечном мозгу нищего студента, не вспоминались, произносили ее Алена Ивановна с топором в голове, Петрушка, расправляющийся с обидчиками. Так что, как и карнавалы на заре Возрождения, карнавал под предводительством Достоевского лил воду на мельницу свободолюбия и человеческого достоинства, попутно доказывая, что роль культуры не так уж ничтожна, как это в последнее время принято считать.

Чего определенно не хватило этому начинанию, так это качественной сувенирной продукции. Футболок и значков с актуальными цитатами из классика, разных иных изделий кустарной продукции. Думается, если бы Музей Достоевского вот прямо сейчас кинул клич в социальных сетях, к следующему году малые предприниматели изобрели бы множество всяческих памятных и полезных безделушек, и рядом с книжным лотком появилось бы еще с десяток. А уж сам как минимум мог бы продавать уникальный диск с аудиоэкскурсией по адресам и маршрутам «Преступления и наказания», записанный выдающимся петербургским артистом Сергеем Дрейденом.

Жанна Зарецкая,
«Фонтанка.ру»

Фото: Ксения Потеева