ЮНЕСКО беспокоится о карельском острове

Этим летом в музее-заповеднике Кижи началась реализация первого этапа работ по реставрации знаменитой Преображенской церкви – и практически одновременно 33-я сессия Комитета Всемирного наследия ЮНЕСКО предупреждает Россию о возможности включения Кижского погоста в список памятников, «находящихся под угрозой». Что скрывается за этими противоречивыми сигналами, и что реально угрожает одному из символов России?

Двадцать с лишним лет назад возникла ситуация, которую автор статьи в «Литературной газете» назвал «грозой над Кижами». Со стихийным бедствием сравнивали проект реставрации памятника, предложенный Александром Поповым и поддержанный Министерством культуры. Молодой энергичный реставратор предлагал раскатать сооружение и затем вновь собрать, заменив поврежденные элементы (что уже было опробовано на других объектах). Тогда коллектив музея – и автор этих строк в том числе - встал на защиту Преображенки и, благодаря невиданной поддержке общественности всей страны, проект полной переборки не был осуществлен. А вскоре, в 1990-м году, архитектурный ансамбль Кижского погоста был включен в Список Всемирного наследия ЮНЕСКО.
Сегодня ситуация совершенно иная. С одной стороны, нет на горизонте столь радикального проекта реставрации. С другой, трудно представить себе какие-либо протесты музея, который по решению правительства России является одновременно и заказчиком, и исполнителем реставрационных работ (кто же станет критиковать самого себя?). А кроме того, теперь есть международный участник процесса сохранения - ЮНЕСКО, призванный действовать исключительно в интересах самого памятника и всего человечества. При таком раскладе, казалось бы, все должно протекать гладко и цивилизованно, ан нет, проблемы есть, и проблемы нешуточные.

Трудности перевода

Первая проявляется на уровне взаимодействия. Которая уже по счету сессия Комитета Всемирного наследия отмечает, что российская сторона не вполне понимает сущности «инструмента управления» и характера выдвигаемых Комитетом требований - то есть международная организация предлагает сделать одно, а мы порой или вообще этого не делаем или делаем не так. В решении последней сессии в Севилье ЮНЕСКО вновь просит создать «специальную правительственную группу по координации выполнения всех решений Комитета Всемирного наследия, касающихся этого объекта», а также «продвинуться вперед» по вопросам, которые поднимались в течение десяти лет, и предоставить следующие документы:
«а) Подробный отчет об основных реставрационных работах;
б) Три экземпляра проекта комплексного плана управления архитектурным ансамблем Кижского погоста, включая стратегию туризма и меры по обеспечению готовности к рискам;
в) Пересмотренные и утвержденные документы, касающиеся охраняемых территорий музея-заповедника Кижи, включая границы объекта и его буферной зоны».

В случае, если российская сторона до 1 февраля 2010 года не исправит положение, будет поставлен вопрос «о включении объекта в Список объектов Всемирного наследия, находящихся под угрозой». «Данный статус, – пояснил главный архитектор музея Сергей Куликов, - означает, что объекту угрожает как серьезная конкретная опасность, например, утрата подлинного материала и конструкций или изменение исторического окружения, так и потенциальная опасность, в том числе отсутствие стратегии сохранения или пагубные последствия хозяйственного развития. В любом случае государство несет всю полноту ответственности за сохранение наследия и должно неукоснительно выполнять рекомендации экспертов ЮНЕСКО».

Надо сказать, что российская сторона кое-какие шаги предпринимает: так, в январе этого года был предоставлен отчет о том, что сделано в 2008-м, в том числе, полный перечень реставрационных мероприятий, распоряжения правительства РФ о финансировании и другие важные документы. Но оказалось, что это не совсем то, что надо, и не того уровня, который требуется. Можно увидеть в том некую предвзятость или проявление чрезмерного педантизма международной бюрократии, но на самом деле чиновники уважаемой организации искренне не понимают, как можно начинать что-то масштабное без полного набора документов (см. выше), который обеспечивает четкость и прозрачность действий. Зато наши чиновники воспринимают такой подход как вполне нормальную практику - тем более, что некоторые вопросы, особенно административно-правового характера (границы, зонирование и т.д.), до сих пор находятся в стадии утверждения. Это означает, что сегодня весь комплекс требований, предъявляемый ЮНЕСКО, полностью выполнить нельзя.

Налицо конфликт бюрократических стандартов особенностей менталитета, что влечет постоянную напряженность и снижает уровень взаимодействия. Комитет Всемирного наследия ЮНЕСКО вежливо, но упрямо настаивает на необходимости работать по «мировым» стандартам, а российская бюрократия – так же упрямо и вежливо – действует по возможностям и «суверенному» хозяйскому разумению: мол, деньги-то на реставрацию Россия выделяет, а не ЮНЕСКО…

Заметим, что означенные претензии предъявляются к государству (Министерству культуры РФ и другим ведомствам), которое несет ответственность перед мировым сообществом за сохранность памятника и использование его как объекта культурного наследия и туризма. При этом работа музея-заповедника «по улучшению обслуживания, контроля и популяризации объекта Всемирного наследия» оценивается в упомянутом уже решении Севильской сессии высоко, что совершенно справедливо.

Впрочем, кое-что из «бумажных» претензий к России как государству-участнику является следствием недооценки или недопонимания международного статуса памятника администрацией музея. То, что данный статус не прописан ни в Уставе музея, ни в Генеральном плане при всех его корректировках – факт удивительный. Но еще удивительней, что в музее мирового уровня (и, по всей видимости, во всей России) плохо знают тексты, имеющие отношение к «Конвенции об охране всемирного наследия» и «Оперативному руководству» по ее реализации. Поэтому в отчете миссии ЮНЕСКО, побывавшей на острове в 2007 году, содержится следующее «забавное» пожелание: «Было бы замечательно, если бы национальные органы власти смогли поддержать перевод на русский язык основных документов Конвенции 1972 года». 1972-го! Что уж тут говорить о текущих документах Комитета Всемирного наследия по Кижам.

Объекты и субъекты

Кстати, на «внутреннем фронте», где музей действует совершенно самостоятельно, и нет языкового барьера, взаимодействие дается еще сложней. Его уровень и характер показала полемика с известным карельским специалистом по деревянному зодчеству Вячеславом Орфинским.

Академик архитектуры выступил на страницах интернет-портала «Столица на Онего» со статьей, в которой подверг строгой критике строительство трех объектов в охранной зоне музея: грузового причала в деревне Васильево, административно-общественного центра на входе и церкви в деревне Телятниково. С одной стороны, профессор Орфинский выражал обеспокоенность тем, что новостройки нарушат целостность исторического ландшафта, с другой, удивлялся, почему первоначальные многомиллионные сметы по причалу и входной зоне серьезно выросли (с 59,6 до 93,5 и 29, 9 до 73,7 миллиона рублей соответственно). Кроме того, он возмущался, почему музей не проинформировал общественность о замечаниях, высказанных миссией ЮНЕСКО/ИКОМОС, побывавшей на острове в апреле 2007 года.

Статья получилась довольно острой, и музею, очевидно, нужно было дать четкие ответы на все вопросы уважаемого профессора: из-за чего выросла смета и т.д. Комментарий соответствующего специалиста наверняка был бы интересен читателям. А мне как старому «кижанину», проработавшему в музее немало лет, было бы интересно узнать, почему в «фоновой» деревне Телятниково, которая хорошо видна на подъезде к Кижам, вместо воссозданной Ильинской часовни появилась … церковь – причем, значительно больших размеров? В заявлении пресс-службы, опубликованном в ответ на вопросы В.П.Орфинского, на сей счет говорится буквально следующее: «Распроданная администрацией Медвежьегорского района без ведома музея земля в его охранной зоне теперь частная. Но справедливости ради необходимо отметить, что официально музей согласовал там лишь восстановление часовни, причем на прежнем месте в габаритах, соответствующих архитектурному обмеру плана часовни». Из этой отписки можно сделать вывод, что церковь – самострой, с которым уполномоченному учреждению никак было не совладать. А по рассказам сотрудников, все происходило иначе: да, деньги выделил частный спонсор, но инициатива «преображения» часовни в церковь исходила от священника о.Николая (Озолина), который, кстати, является научным (!) сотрудником музея, а директор Э.В.Аверьянова не официально, но весомо, батюшку поддержала. Так где же правда?

По другим пунктам ясности в тексте не больше, зато в довольно хамской манере утверждается: ничего объяснять «пресловутой общественности» мы не обязаны, за «каждую копейку» директор и так отчитывается перед правительством. Далее говорится о достижениях (безусловно, серьезных), которые дают музею право делать то, что запланировано – «хотел бы того академик Орфинский или не хотел». А в итоге, утверждая, что «все в музее-заповеднике «Кижи» идет по плану», автор гневно-обиженной отповеди восклицает: «И самое важное – будет отреставрирована несмотря на крики «общественности» Преображенская церковь. И отреставрирована она будет по проекту, утвержденному ЮНЕСКО, как бы этого не хотел В.П. Орфинский и те, кто его настраивает против музея «Кижи».

Дух и буква заявлений музея, по меньшей мере, никак не соответствуют его национальному и международному уровню. Вполне понятное беспокойство В.П.Орфинского, более полувека связанного с Кижами, объясняется его … ангажированностью карельским минкультом, которому просто завидно, что огромные деньги (около 3 миллиардов рублей), выделяемые музею российским правительством на реставрацию и модернизацию инфраструктуры, ушли мимо. Причем сии размышления, уместные разве что на базаре, приводят автора к утверждению, что «только музей «Кижи» в Карелии по-настоящему обеспокоен судьбой уникальных памятников»!

Главный вопрос

Разумеется, эту, с позволения сказать, полемику можно было бы посчитать мелким эпизодом проявления служебного рвения и квасного патриотизма, характерного для «местных разборок». Но, во-первых, за музей обидно, а, во-вторых, авторы заявления козыряют будущим «проектом реставрации, утвержденным ЮНЕСКО», и вот это уже оставить без внимания нельзя.

Дело в том, что никакого такого проекта в настоящий момент нет, а принципиальные разногласия по методам реставрации между специалистами музея и международными экспертами существуют. Даже предлагаемая музеем технология «вывешивания» (лифтинга), позволяющая менять бревна, не разбирая сруба и двигаясь «сверху вниз», вызывает ряд вопросов – поскольку она была опробована на объектах значительно меньшей сложности и с меньшими деформациями. Но если данный подход пока альтернативы не имеет (если не вернется идея «раскатки-переборки»), то метод замены поврежденного материала, который прошел испытания в Кижах, в документах ЮНЕСКО/ИКОМОС открыто критикуется. Иностранные специалисты уверены, что реставрация бревна с помощью «заплат и клея» не обеспечит прочности, поэтому поврежденные бревна нужно менять целиком. Напротив, укреплять целиком все сооружение пристенными конструкциями они считают нецелесообразным, полагая, что крепления нужно сделать только в проблемных местах – чтобы здание держало само себя. Также они предлагают отказаться от химобработки материала – как малоэффективной и вредной для окружающей среды. Одним словом, речь идет о несоответствии предлагаемых российской стороной подходов «международным стандартам, которые предостерегают от использования непроверенных методов» (цитата из отчета миссии ЮНЕСКО/ИКОМОС 2007 года).

Как видите, разногласия отнюдь не «бумажные», и о них требовал проинформировать научную и прочую общественность В.П.Орфинский. Хотя, конечно, решать, кто прав: «наши» или «варяги», должны специалисты. Замдиректора музея по реставрации Николай Попов, которого «пресловутый» академик Орфинский назвал «изобретательным и энергичным инженером», факт критики признает, но относится к замечаниям спокойно. Он уверен, что метод «заплат и клея» позволяет сохранить значительную часть подлинного материала: «Если бревно повреждено на треть, то две трети мы таким образом сохраняем, а не выбрасываем бревно целиком». Аргумент весомый, и Н.Попов готов защищать свое видение методов реставрации в дискуссии с международными экспертами. «Через наше российское представительство, – сообщил он по телефону, - мы пригласили экспертов приехать на остров в октябре, чтобы они увидели, что сделано, и мы обсудили дальнейшие шаги».

Сухой остаток

Признаюсь, разговор с Николаем Поповым меня обнадежил. Не потому, что он демонстрировал уверенность амбициозного человека - другие на такие задачи не замахиваются, и творческая амбициозность в любом случае лучше номенклатурного «мелкого беса», нацеленного на самосохранение. Надежду на то, что процесс нормализуется, дает, как это ни странно, отсутствие иного варианта, нежели взаимодействие в рамках непростого международного и внутреннего диалога. Ведь сохранение культурного наследия – проблема не только техническая и финансовая, но и гуманитарная. Такие дела втихаря не делают.

Но вместе с тем я понимаю, что нам, «пресловутой общественности», нельзя успокаиваться ни на минуту. Всегда есть опасность, что диалог останется за рамками производственного процесса или из него сделают дымовую завесу, скрывающую от нас истинную картину событий. А они уже начались: пошло финансирование, 1 июля официально стартовал первый этап работ, и уже в 2014 году нас ждет 300-летие Преображенской церкви! Увы, грядущий славный юбилей не на шутку тревожит, поскольку мы прекрасно знаем, чем чреваты «датские» проекты в России - не только «откатами» и прочей коррупционной неизбежностью, но и «политическими решениями». Если «наверху» решат, что на Олимпиаду в Сочи нашим спортсменам нужно отправиться после молебна в отреставрированной Преображенской церкви – так оно и будет.

А если серьезно, то драматизм ситуации нет смысла преувеличивать – она драматична по сути. Как вернуть Преображенской церкви максимально возможную устойчивость и прочность, сохранив при этом максимум подлинного материала? Простого ответа на этот вопрос сегодня нет, его предстоит найти в процессе реставрации. И очень хотелось бы, чтобы этот ответ прозвучал убедительно.

Александр Пронин, специально для «Фонтанки.ру»