Что такое советский патриотизм?

Однажды один классик обронил: «Патриотизм – последнее прибежище негодяев!» Меня это его высказывание очень долго возмущало – «Как же? Как же? А я?» – а потом я начал думать. У нас же о патриотизме никто не думает. У нас только воскликнут: «Патриотизм!» – и немедленно все замирают, потому что если не замер, то не свой.

Если министр обороны, читая доклад о своем министерстве, аббревиатуру ВВС произносит, как «Би-Би-Си», то объяснение этому явлению надо искать у дедушки Зигмунда Фрейда.

К чему я все это? Да так. Ни к чему. Просто мысли вслух. Так. О своем.
Этим летом я побывал на Военно-морском салоне в Петербурге. Там у причала встал один «натовский» корабль и один наш. «Испанец» выглядел сытым, довольным. У трапа никого, но видеонаблюдение, конечно, ведется.

А наш «Стерегущий» покрыт специальным покрытием. По типу «Стелз». Невидим. Не берет радар. Или почти невидим.

«Действительно не берет?» – спросил я. «Считается, что не берет!» – ответили мне. «Но из космоса видно же?» – «Конечно, видно!».

Правда, кое-где покрытие уже отслаивается, а у трапа «Стерегущего» все тот же матрос в бушлате (и чего человека не жалеют, в бушлат нарядили, лето же) и штык-нож у него на поясе болтается.

Я, как только этого вахтенного увидел, так и подумал: «Господи, ничего не меняется!» – тот же матрос, тот же бушлат, тот же штык-нож. У «натовцев» жизнь человеческая видна во всем, у нас – всё по-прежнему.

А штык-нож - удивительное оружие. Когда надо - он ничего не способен проткнуть, а когда не надо – входит, как в масло.

На салоне оживление и суета. Много разведчиков. Я их сразу отличаю. Взгляд у них – то цепкий, то ленивый, равнодушный, а то и радостный. Они каждый год нас посещают. Не забывают. Интересуются, умер ли гигант?! Интерес во взгляде то и дело сменяется равнодушием – умер. Или радостью – не ошиблись, умер.

Есть англичане, американцы (куда ж без них), немцы, испанцы, парочка скандинавов. Все прекрасно говорят по-русски, но между собой – на родном, так что несколько слов уловить все-таки удается. Особенно мне нравятся англичане – всю империю растеряли, но за свои острова держатся намертво: Объединенное Королевство превыше всего.

А наши пытаются продать, продать, продать, а в покупателях – китайцы и индусы. Интересно все-таки, у Индии военный бюджет не намного отличается от нашего, а покупают они на него военной техники в два, нет, пожалуй, и в три раза больше, чем мы.

Это я не к тому, что деньги наши куда-то деваются, это я к тому, что может нам попросить братьев-индусов, чтоб они нам, для наших вооруженных сил, закупили бы вооружение у нас же и нам бы его потом передали? А? Как считаете? Получилось бы больше. Уверен.

То есть, после салона я себя чувствовал как-то не очень.
А через некоторое время – о, радостная весть! – наши в море вышли – «Кузя» и сопровождение. Повезли стало быть демонстрировать всем нашу общую мать.

А «Кузя» – это прозвище такое. Так у нас ТАКР «Кузнецов» промеж себя называется.
Ну, и крики сейчас же: «Мы покажем! Мы покажем!»
Покажем обязательно. Ага. Просто всем.

Тренироваться надо. Тихо. А не орать.
Крики – это вранье. Возбуждением патриотизма это называется.

Те, что за рубежом, всё про нас знают, и их нашими походами не испугать, так что распушить хвост можно только перед своими, сыграть, так сказать, на чувствах.

Когда-то я курсантом сдавал экзамен по забытому теперь марксизму-ленинизму, мне задали вопрос: «Что такое советский патриотизм?».
Я ответил, что это любовь к Родине, к месту рождения.

«А у американцев что, нет патриотизма?» – «Есть!» – «А чем наш-то отличается?» – «Ничем!» – «Да нет, отличается наш».
А наш, как оказалось, отличался тем, что был он любовью и к Родине, и к коммунистической партии.

О, как! То есть, у нас предметов для обожания не один, а два, так что при взаимности наш получался в два раза толще.

Однажды один классик обронил: «Патриотизм – последнее прибежище негодяев!»
Меня это его высказывание очень долго возмущало – «Как же? Как же? А я?» – а потом я начал думать.

У нас же о патриотизме никто не думает. У нас только воскликнут: «Патриотизм!» – и немедленно все замирают, потому что если не замер, то не свой.
Страшное это дело – возбуждение. Страшное, потому что ложное. Лгут, лгут, лгут. Выдают желаемое за действительное.

Патриотизм – он же из глубин. Из глубин веков. И он не из тех времен, когда кочевник у селянина жену, да скот, да детей малых в полон угонял. Он глубже.

Звериное это. От территории. Этим все живое от мыши до слона наделено. Просто человек это чувство словом назвал.

Патриотизм – это зверь, обитающий в тесных глубинах души. Страшной силы зверь. Огненный. Это огненный дракон. Он оттуда, из этого своего заточения, вызывается не часто.
Он вызывается по случаю. Случается случай – и убивец, жуткий кровопийца взывает ко всем блеющим голосом: «Братья и сестры!» – это он правильными словами его зовет.

И дракон выходит на зов.
Это потом, после победы, можно опять всех в железо и в Сибирь. В лагеря. Потому что дракон тот может и кровопийцу легко извести.

Так что вызывать его следует редко. На дело.
На ложный вызов он может выйти, но тогда ему жертва нужна.

И потом, от множества ложных вызовов, глохнет дракон, и когда будет по-настоящему нужен - может и вовсе не выйти.
Вот в чем вся штука.
Так что, те, кто зовут его просто так, в помыслах своих не чисты. От того и негодяи.

Александр Покровский,
писатель