ПоделитьсяМихаил Силантьев, чемпион СССР 1975 года в составе легендарного баскетбольного «Спартака» под руководством Владимира Кондрашина, отметил 12 ноября 70-летний юбилей. В интервью отделу спорта «Фонтанки» спортсмен рассказал о ярких моментах своей карьеры и о том, как его занесло в кино.
Михаил Силантьев — гигант ростом 2 метра 15 сантиметров. В составе великого ленинградского «Спартака» 1970-х он выиграл чемпионат СССР 1975 года, а также дважды становился обладателем Кубка обладателей кубков. Уже после окончания спортивной карьеры неожиданно стал востребованным актером. Снимался у Алексея Германа и Элема Климова. Об этом и о многом другом он рассказал в интервью «Фонтанке».
— Созваниваетесь с теми, кто остался, вспоминаете былые победы?
— Сколько там наших (имеется в виду из «Спартака» Кондрашина 70-х годов) осталось? Трое: Кузнецов Серёга, Сашка Большаков. Ну вот у меня аритмия, Сашка там пока… Ну у каждого своя судьба, трудности. Потому что как всё прервалось — всё, уже другая жизнь пошла: то спортивный кусок, потом после спорта кусок, а теперь сейчас такой пенсионный, или как сказать… стариковский. Болячки всякие.
— А вообще как часто мяч в руки берёте?
— Сейчас уже, наверное, больше года даже не хожу к ребятишкам. Я как-то в Сухум ездил, меня просил Багапш (бывший президент Абхазии. — Прим. ред.), царство небесное, консультантом у них поработать. Он говорит: «Будешь тренером у нас». А я говорю: «Да я не тренер же, я игрок». — «Ну давай хоть консультантом или инструктором. Подскажи ребятишкам, чтобы они немножко играть научились». Потому что они там вроде в баскетбол играют, но это не баскетбол, конечно. Там всё это отсутствует: подготовка, тренировка, техника, тактика, стратегия. Ну и вот я там занимался, ходил, пока не разболелся. С пандемией как раз слабость очень сильная началась.
— Болели?
— Да, вроде болел, но была прививка, и я почти не понял, что это ковид. А вообще просто ослаб. Когда играл, весил 133 кг, а сейчас 100, наверное. 30 килограмм мышц просто ушли. Теперь как кисель. Жена говорит: «Ну а что ты хочешь?» Я говорю: ну да, понимаю, что 70 лет, но там в Абхазии старики говорят: «Пацан ещё». Там ребята в 84 года сидят, по чаче, по рюмочке. Я говорю: «Ну по вашим меркам, да, пацан».
— А вообще чем-то занимаетесь сейчас?
— Ой, делал всё: и плавал, и ходил там вдоль моря каждое лето. Я же 20 лет уже туда езжу, в Абхазию. Ну было, было что-то похожее, отжаться от пола мог, приседания. А сейчас всё, и от пола не отжаться. Жена говорит: «Радуйся, что живой. Вот уже почти все умерли с твоей команды». Так что такое дело... всё относительно.
— Полтавченко вам много помогал, да? Он баскетбол очень любит.
— Очень. Он сам баскетболист, любит баскетбол. Да, по-моему, и сейчас ещё ходит тренируется. Вот он будет на дне рождения. Как-то играли с ним, я его нечаянно задел и говорю: «Ой, извините». И он говорит: «Да ладно, Миш, я знаю, ты же у нас добрый». Просто нечаянно задел, было такое. А так, Беглов тоже помогает. Был вот на открытии ЦОПа. Ну и я там встал с краешка, и вдруг Александр Дмитриевич подходит и говорит: «Мишаня, привет, как дела?» А я думал, что он не знает меня. Ну и там ля-ля, ля-ля... «какие проблемы?», и я там поскулил.
Поделиться— Помог?
— Да. Он там мне к пенсии добавку сделал и дал поручение главе Фрунзенского района, чтобы мне премию дали. Я потом к ним приходил, они мне подарок там дали и так встретили хорошо. А я уже думал, что всё, никто не помнит и не знает.
— Приятно?
— Да. Очень приятно, потому что бывает, так сидишь и думаешь: «А было это или нет? Вроде как и в сборной играл, и в Америку ездил... А может, мне приснилось?» Потом посмотришь на фотографии: да не, было что-то. Хотя в Сухуме часто узнают. У меня, кстати, оттуда проблемы со спиной. Мы как-то там с Сашкой Беловым приседали со штангой. Хотели до 140 дойти. Ну мы пришли в 11 часов, Саня говорит: «А давай не с 70, а с 90 сразу».
— Ничего себе.
— А я взял, и всё. Что-то там выскочило куда-то, как стрельнуло, как будто молния. Или нерв какой-то, или куда что-то сместилось. А это 1976 год. Скоро Олимпиада в Монреале. Кондрашин меня так тащил на нее…
— Из-за этой травмы пропустили?
— Да, я не поехал.
— Эх, обидно как.
— А они там заняли третье место. И вот фраза одного московского журналиста, которую я запомнил, в «Советском спорте»: «Твёрдо убеждён, что команда проиграла по вине тренеров». И через два месяца Кондрашина сняли.
— Несправедливо, согласен.
— Так нельзя резко. А что такого-то? Что, нельзя второе и третье занять после чемпионства? Попробуй продержись на вершине. Тут кто-то удивлялся, что я из «Спартака» ушел, а там просто все сыпаться началось. Сашка Белов умер, Кондрашина сняли. Все стали разбегаться, все стало сдуваться, как воздушный шарик. Ну и я потом тоже. Уже неохота, 30 с чем-то лет, 31 или 32 мне было. Да и тяжеловато уже, спина там, нога там... Ну вот пригласили в Ригу.
— Спина после штанги долго потом болела?
— Спина? Да так и болело, и сейчас до сих пор тут какие-то шишки. Да у «больших» у всех почти спина.
— Колени тоже, да?
— Ну да. Сейчас не хрустит, так как нагрузок нет, но тоже там… Да, чуть-чуть. Ну если инвалидность дали по суставам, аритмия. Хондроз не хондроз, ну научные слова эти не знаю. Суставы, короче.
Поделиться— Вы же потом в Германию ездили играть?
— Да, в Германии пять лет, в Венгрии пять… Еще два года в Риге. В Риге говорят: оставайся, дадим квартиру, деньги, всё. Я говорю: да не, уже всё, неохота в баскетбол.
— Устали?
— Нет, просто понимал, что дальше-то ничего не светит. Я же не олимпийский чемпион. Вот именно этот «кусочек» у меня выскочил, который надо было схватить. В 1976-м вот не поехал из-за травмы, а дальше там уже молодежь подросла, уже трудно было с ними конкурировать.
— Незаменимых не было, да?
— Нет, всё время менялся состав. Таких отбирали, ой-ой-ой. Быстро время бежит.
— В Германии и Венгрии проще было?
— Не то слово. Там же таких больших не было, а я — 2,15. После нагрузок Кондрашина это был почти как отдых. Я уже там ни на штангу не ходил и кроссы такие не бегал. Там можно было так шагать. Пивка выпивал… разрешали. Перед игрой сидят пиво пьют, и я говорю: «Вы чё?» У нас же строго было. У нас, если Петрович увидит, точно получишь. Ни курить, ни пить нельзя было.
— Кто-то попадался?
— Как-то в Америке, 1976 год, из-за дня рождения у Сашки и у меня. У Сашки 9-го. И вот мы в один день втихаря… Арзамасков, Белов, Миша Коркия и я. Там ведь играли через день. И вот мы в день между матчами взяли там винца, выпили по два стакана, слабенькое такое, красненькое. Вот и всё, вот так и отметили.
— Это было турне?
— Ага, ежегодное турне по Америке со студенческими командами, 15 игр. Выиграли 9:6. Ну у нас сборная, ну тоже молодые все были. Cамыми старыми у нас были Белов и Жармухамедов, или Едешко ещё.. А так молодёжь. И они разрешили своим студенческим командам брать по два-три профессионала, ну так, чтобы в помощь, чтобы уравновесить. Вот, рубились, прилично народу собиралось. А я случайно там почти оказался. Так вроде и Ткаченко был, Жигилий и я, 32-й. Ну и меня там попробовали в Нью-Йорке на «Медисон Сквер Гарден». Я тогда один остался «большой». Жармухамедов заболел, а Ткаченко там то ли съел что-то, то ли еще что, и вот меня поставили. И я там случайно забил в конце, и выиграли. А я же ещё молодой, так сказать, жиденький. Ну фол из двух один если попал, то это хорошо. Наверное, первые три матча я на скамейке провел. А тут выпускают. Все орут, всё звенит, стучат в эти барабаны, непривычно. «Силантьев, давай!» Я говорю: «Блин, я? Точно меня?» Ну я вышел в конце там за три минуты, что-то туда побежал, сюда побежал. И тут какой-то негр подбежал, уперся в меня, я его накрыл, мячик мне в руки упал, и я Серёге Белову отдал, побежали. Ну все бегут, и я бегу. Дальше, как в тумане. Серёга бьет — мимо. А я как бежал, мячик вот сюда мне падает, и я взял и выбрасываю — добил, и мы выиграли. «Ааа!!!» — Миша Коркия меня схватил. И после этого я так до конца в старте и выходил.
— Классная история. Как Кондрашин вас вообще заметил?
— Заметили в Красноярске, когда стали чемпионами Красноярского края. Первым был Хухров Борис Михайлович. Он вообще гандболист. Увидел и говорит: «Мальчик, сколько тебе лет?» Говорю: «15». Он: «Что?» Я говорю: «15, вот будет в ноябре 16». — «Ой! Так это что ж, как это?» А я выше всех, пацанята рядом такие ходят ниже меня. Я уже в 15 с половиной лет был, наверное, 2,10. Ну выделялся. «Как 15? Да не может быть! Давай, в общем, приходи в КИЦМ (институт цветных металлов)». И вот он меня туда устроил. А я до этого на кирпичном заводе с зеками работал слесарем. «Сколько получаешь?» Я говорю с гордостью: «96 рублей». Ну пацан был. А он говорит: «Вот давай в баскетбол, будет зарплата у тебя 120 рублей». Я и не представлял, что такое возможно. «Что делать?» — «Да вот лыжи надо прикручивать, пенку в бассейне после хлорки раз в неделю, когда воду спускают, собирать». И говорит: «Я ещё талоны дам». Ну и баскетбол.
Я, значит, взял этот мячик и бу-бу-бу. Он посмотрел на это, понял, что хотя бы пластика есть, и говорит: «Всё, годится, будет нормально, давай. Каждый день приходи, давай тренируйся». Мы среди институтов первое место заняли, первенство города выиграли, потом уже чемпионами Красноярского края стали. Такую ленту дали «чемпион». И значит, на зону Сибири и Дальнего Востока поехали. Тоже, наверное, выиграли, потому что уже гонцы поехали, с Питера один приехал и говорит: «Поехали к нам». Я говорю: «А лес там у вас есть?» Он говорит: «А чё, зачем тебе?» — «Ну за грибами ходить». — «Да найдём мы тебе лес, ты чё». Вот такое вот. Потом что-то ещё тоже спросил, и они говорят: «Парень, ты про что вообще? В баскетбол поедешь, будешь играть». А мать говорила «нет».
Поделиться— Против была?
— Нет, она говорит: «Какой мячик? Вот отец у тебя паял, это всегда кусок хлеба, ведро запаять, чайник. А баскетбол — это что такое?» Кого слушать… Ну хорошо потом второй приехал с Питера, Кондрашин, видно, послал: «Там парень 2,15 сидит, вот такая рама. Правда, сырой еще, поздний». А Жармухамедов тоже поздний. Мы вот с ним поздно, где-то в 17 или 18, начали. «Нет, давай его сюда».
И вот они меня забрали: «Одевайся, поехали. Вот билеты на самолет». Сюда привез, а в сборной как раз Владимир Андреев из ЦСКА сломал колено. В батарею врезался, Миша Коркия его что-то косанул. Всё, в сборной вообще ни одного центрового нет. Ну и вот мне дали дневник: «Записывай, вот круг пробежал сколько, штангу сколько поднял. Все результаты пиши в дневник, всё подробно, каждую тренировку, время, сколько пробежал, 100 метров, 400 метров». И вот вписали меня в олимпийский резерв, там зарплату дали, какую-то ставку, что олимпийский.
Почти в каждой команде было по два молодых в команде, чтобы они до следующей Олимпиады росли. А тут вообще нет центрового. И вот меня Кондрашин: «Вставай, вставай на тренировку в шесть утра». И вот он говорит, каждый день по две тренировки, на сборах — по три раза в день. Так и пошло. И где-то уже через два года вызвали меня в сборную.
— Кондрашин сильно на вас повлиял?
— Я думаю, что я у другого тренера вообще вряд ли заиграл бы. Кондрашин всегда четко видел, для чего ты ему нужен. У меня изначально немножко техники было маловато, хотя потом я технику нахватал и передачки мог, и всё. У нас считалось, что Сабонис самый такой техничный, а я так более-менее тоже. Однажды за дубль, не помню, с ЦСКА или со «Строителем», я за тайм забил 28 очков. Кондрашин сразу подошел и сказал: «Давай-ка Миша, сейчас майку эту снимай дублёрскую, бери у этого, Кривощекова, и за мастеров, может, выйдешь». И меня в конце там на две минуты выпускают, и я еще там успеваю за две минуты то ли четыре, то ли пять очков забить. Он говорит: «Всё в порядке».
— Как быстро.
— Да. За два года, считай, дорос. А там уже вторые два года: «Давай быстрее, надо к Олимпиаде — ни одного центрового. Надо Силантьева». И меня там: «Вот тебе все бонусы. Добавки хочешь? На добавки». Кондрашин понимает, чего не хватает: ноги слабые, бросочек еще такой неустоявшийся. Надо вот так, отсюда бросить. Предлагал даже из-под «юбки». Но я сразу сказал, что сейчас уже так не бросают.
— Ну понятно. Вы всегда отличались таким большим ростом?
— Когда половое созревание началось, лет с 12, и попёрло.
— Прям сильно, да?
— Да, за год до 197 дошел, потом было 2,12 или 2,15 уже.
— Родители, наверное, в шоке были?
— Да. Хотя у меня дед здоровый был, а мать-то небольшая и отец небольшой. И три сестры нормальные, всё. Но у меня просто опухоль гипофиза. Это в первое обследование сказали, лет в 14, когда впервые пошел в военкомат. И вот пришёл, проверили, да, и сразу нашли. Сказали, что в армию не подхожу. Я прям там в слёзы: «Как это так не подхожу?» Потом облучили и всё, и остановился рост.
— Сколько сеансов?
— Несколько было, не помню точно. Даже здесь у висков волосы повыпадали, была лысина вот здесь. Но зато все прошло. И там было такое, что сделали, я встал и пошёл... «Куда пошёл? Лежать! 15 минут лежать!» А я ничего не чувствую. «Голова кружится?» — «Нет». — «Болит?» — «Нет». — «Ну и иди». И вот так вот. Повезло, наверное. И потом, сколько я играл, вообще ничего не болело. Как конь был. Ни сердце, ничего.
Поделиться— И сейчас нормально?
— Сейчас вот недавно ходил, говорили, что щитовидка там, гипофиз. Еще удивились: «Как это так, вы не обследовались у эндокринолога с такой штукой!» Там один говорит: «Давай вскроем и посмотрим, что там».
— Ничего себе.
— А второй говорит: «Миша, не буди лихо, пока оно тихо. Тебя это колышет?» Я говорю: «Нет». — «Ну и всё, иди», и я, тьфу-тьфу-тьфу… А ещё один напугал, не помню, в Красноярске или в Свердловске… Я в Свердловске ещё был месяц на стажировке на «Уралмаше» и там познакомился и с Дворным, и с Ерёминым. И вот там мне один доктор сказал: «Такие долго не живут». А у меня еще брат старший в 21 год от порока сердца умер, и я такой думаю: ну всё, в 40–50 лет кирдык баян. А тут ещё Шура умирает (Александр Белов. — Прим. ред.) — мы в шоке все. Ему же 26 лет было… До сих пор снится, что как будто он обманул, подстроил все. У нас же фотография была из Америки: я стою, Шура и Арзамасков. И вот их уже нет рядом… Но лучше об этом не думать. Ну это так, это тут, в мозгах все равно сидит. Жена говорит: «Моли бога и радуйся».
— Арзамасков же тоже плохо закончил — выпал из окна при загадочных обстоятельствах.
— Да, вроде… Наверное, у него всё-таки там что-то было, потому что… вроде в карты катал, трали-вали. Как-то незадолго до этого я его встретил, и он рассказывал, что у него машину сожгли — «жигуль» новый. Он говорит: выхожу с ресторана — горит. Подбежал, а там ещё деньги были, валюта, и хотели багажник открыть, потом вспомнил, что у него там еще две канистры бензина. С бензином тогда было плохо, а у него две канистры. Говорит: «Сейчас рванёт». Только отошли — как дало! Почти в щепки… да, говорят, выпрыгнул с окна, но квартира вся в крови была. И что, перед тем, как выпрыгнуть, об стены что ли бился? Что-то там не то. Так что всё это брехня.
— С Дворным общались, да?
— С Дворным мы общались, и здесь немножко после Олимпиады он у меня жил на Лесном. Он тоже там шкодил…
— Он мне рассказывал, что его из-за пары джинсов посадили, которые он из Америки привез.
— Да. Они махерили джинсы, и там часы были… Ну это такая, чёрная полоса, это у всех бывает. Так это раньше называлось спекуляция, а сейчас — бизнес. Вот туда эти ложки, матрёшки, икра, фотоаппараты. Деньги же не давали. Суточные — 2,5 доллара, а это тьфу, даже не покушаешь на них.
— Вы что-то возили?
— Всегда, каждую поездку. Кондрашин ругался, но говорил: «Только помногу не борзейте. Возьми две баночки и один фотоаппарат, три-пять матрёшек, чтобы не криминал. Мы же ещё поедем, Кубок кубков туда-сюда же». Кубок же всё время, целый год ездишь. Лучше, говорит, съездишь шесть, чем один раз, и если попадешься, тебя дисквалифицируют и вообще.
Обратно везли парики, колготки, джинсы, ковры, дублёнки. То есть мы приезжали, продавали и сразу шли закупаться. Такой бизнес. За поездку можно было «жигуля» привезти. А как же! Приедешь из-за границы, и что, никому ни подарков, ничего, ни жрачки, ни рубашку, ни трусы, ни майку, ничего не привезёшь? И как ты это купишь на 2,5 доллара в день? А приезжали на три дня: день приезда, день игры, день отъезда. То есть 7,5 долларов, а рубашка или джинсы — 10 долларов. В общем, так вынуждены были. И потом так-то в принципе и не зазорно. А что такого?
— Ну вот Дворный так и погорел, всю жизнь себе, считай, испортил.
— А я же тогда с Ванькой был, и еще Сашка Белов. Вот мы втроем и попались. У Белова там пластинки какие-то Deep Purple, ну любил он пластинки. У Силантьева, значит, часы, магнитофон, сапоги-чулки. Нашли и все расписали: вот этому столько, этому столько. Ё-маё, всё, тюрьма. Сашку сразу отмазали. Мне условно дали год и 800 рублей высчитали с зарплаты.
— А Дворный уехал.
— Да. Не помню, на год или на два.
— Ну да. Кондрашин устроил вам тогда?
— Нет, он за нас… Он так сильно-то и не ругался, но за нас бился. И Сашку отмазывал, и меня там: «Ну что ж, я ж тебе говорил». Ваньку Дворного он вообще боготворил: он хотел его в «Спартак» сразу взять из «Уралмаша». Нравился он ему, ну что Ванька такой был, как сказать... ну такой молодец, сибиряк, конь такой. Помню, Кондрашин говорил: «Ванька — это мужик».
— Как в кино вас затянуло-то?
— В кино случайно. Давно ещё в «Юбилейном» была игра, приезжал помощник режиссёра Элема Германовича Климова, снимали «Агонию». Ну и подошел ко мне после игры. В «Агонии» там такая сценка: Распутин идёт на кладбище, кого-то там хоронили, и мы должны были там быть как нищие или как юродивые. Мы стоим и просим царицу: «Возьми меня!» или «Помоги!», что-то такое. Ну такая сцена. И он говорит: «Давай». Я говорю: «Да я не знаю».
Нарядили в какие-то лохмотья. И вот после этого моя фотография появилась в картотеке «Ленфильма». Ну рожа моя им чем-то подошла, и начали приглашать там в «Действуй, Маня!», потом «Трудно быть Богом», но это позже уже, а до этого эпизодики в «Хрусталёв, машину!». Платить начинали, по-моему, с пяти рублей. Ну дают и ладно, давайте пять рублей. За три дня там 15 рублей — тоже хорошо. Потом вот пошло уже, когда у Германа — 50 баксов. Потом в одном «Мифы моего детства» — 200! Я думаю: ни фига себе!
Поделиться— Ого.
— В день! Потом познакомился с Витькой Бычковым, ну Кузьмич который. Говорю ему: «Вить, вот приглашают в Москву». Он говорит: «Ты чё? Какие 50 баксов? Говори, например, тысячу!» Я говорю: «Как? Я же не актёр». — «Ну и что, они тебе сами закосят».
Ну я приехал туда… Какой же фильм… «Маяк», там какого-то нищего я играл опять. Ну я и говорю: «500». Тысячу совсем стыдно было просить. И мне говорят: «Хорошо». Сказали только, что по документам будут писать 700, а я на руки буду получать 500. И я такой посчитал, сколько получу за 20 съемочных дней: «Ё-маё, это вообще сказка. Так разве бывает?»
Но самая хохма была в иностранном фильме. Значит, режиссёр — финка, продюсер — испанец. В общем, там все нерусские были. А играла главная актриса Ирина Бьорк — такая хорошая девка. Она же еще снималась с этим... красавчиком, «От заката до рассвета» который… Клуни!
— О, ничего себе.
— И там такая ерунда получилась. Вызывают и говорят: «Поедешь в Мурманск на три дня, там надо будет водителем главного актера немного поработать». Я подумал, говорю: «Хорошо, поеду». А они и говорят: «За 350 баксов поедешь?» А мне же Витька Бычков сказал, что заряжать надо, и я говорю: «500». Она сразу: «No! No!» Говорит: «Мы не можем, у нас расписано, на Мурманск у нас вот столько денег. На водителя у нас всего 350 евро в день». Я говорю переводчице: «Повтори, что она сказала». — «350 евро в день, всего три-четыре дня». Я говорю: «Быстрее скажи, что я согласен». Я не понял, я думал, что 350 всего.
— Много дублей приходилось делать?
— Да почти всегда с одного дубля. Я там, например, стихи читал, и говорят: «Ну читай, как ты бы читал». Я говорю: «А я вообще не знаю стихи. У меня тройка была по литературе». И вот что-нибудь… в «Русских страшилках» я там стихи читал. Или там Герман вообще говорит: «Так, вообще ничего не говори, подойди к камере, плюнь». Я такой — тьфу! Правда, в кадр не попало. И скажи: «Ёп твою мать!» Я говорю: «Дак а чё, почему вот так?»
Ну он вообще... не поймёшь, что он снимал. Я ничего не понимал. Мне говорили: иди туда, там встань, иди там курицу лови, посади её в сачок. Я не вдавался в подробности. Там что-то мышка побежала, тараканы там изо рта что-то… А дождь, куры разбегаются, грязюка, вот так в грязи, ноги мокрые.
Чё он снимал? Чёрно-белое же, никто в мире так не снимает. Потом кино посмотрел и думаю: так про что кино? Стругацкие. Ну так что с меня взять, я всего лишь баскетболист. Один раз проходил пробы на роль бандита. Просили на пробе говорить одну и ту же фразу со злобой, с иронией там. Говорят: «Обозлись, скажи: АРР АРР». Решили, что я не подхожу. Говорят: глаза слишком добрые. Всё, не взяли.
— Много по пробам ходили?
— Вот у Мамина пробовался на «Рыбалку» или «Охоту». Не прошёл. Там что-то он сказал… Не помню. Говорит: не, немножко не то. Ну он тоже видит по-своему. Правда, примитив такой. Мне кажется, Герман в этом плане покруче. Был еще случай во время съемок с ним. Я заболел, у меня аритмия началась, и он говорит: «Так, Силантьев». А Герман ко мне хорошо относился. Он как Кондрашин, только башка такая у него… Это не чудик, это как сказать, это…
— Ну гений.
— Да, я так и говорил — гений. При том, что Кондрашин тоже гений, только в баскетболе. Он ведь толком и не учился. И Герман так же. И вот ему сказали, что я заболел. «Заболел? Завтра всё равно приходишь, переодеваешься и сидишь в «Ленфильме» в садике там. Читай, сиди целый день, и тебе будет идти зарплата». Я говорю: «Как?» — «Ну вот так, тебе же на лекарство надо».
Поделиться— Последняя роль какая была у вас?
— Последняя… Я что-то не помню. Наверное, последнее... где-то у меня было записано, больше десяти фильмов… Последнее… Может, «Мифы моего детства»? Там я киномеханика какого-то играл. Ну там роль без слов, эпизоды. Что-нибудь там скажешь, пару фраз, или там постоишь… Ярмольник — он целый день там что-то дрался, а я стоял. Я промелькнул там на две секунды.
— Еще знаю, что работали охранником. Еще какие профессии пришлось освоить?
— Последний раз, по-моему, в агентство недвижимости пригласили. Друг пригласил, говорит: «Мишань, я тебе доверяю. Ты вроде как директор, только там никуда почти не лезь. Агенты работают, а ты сидишь и смотришь, чтобы они не воровали, посматривай, в общем». Зарплата небольшая, но мне хватало. Вот я там два года просидел. Ой блин, как там всё растаскивали, ужас. Всю информацию воруют, втихаря сделки проводят. Я говорю: «Вы чё, оборзели?» Но все бесполезно. Жена тоже рассказывала: в столовой повариха курицу разделает и всё равно бёдрышко украдёт. И тут так же. Хоть комнату, но разменяют втихаря, на двоих распилят там и получат 10%. Ну Россия-матушка...
— Сейчас как живете?
— Ну сейчас вот я говорю: слава тебе, господи, Полтавченко помогал, Валера Диев помогает до сих пор. Я же там под какую-то категорию не подходил из-за того, что без олимпийской медали. У нас, говорит, олимпийцы ходят и плачут, а тут ты пришел — пенсию ему дай... иди отсюда. А я не заслуженный мастер спорта, а международник. Вот Валера тогда помог — премию дали. Еще квартиру сдаю, в итоге более или менее нормально получается.
— На жизнь хватает?
— Да. Ну было так немножко туговато, а когда вот добавку к пенсии сделали… Да какую добавку — почти больше, чем пенсия. В общем, я не скулю.
— Счастливы, как у вас жизнь сложилась?
— Да хорошо, а чё? В Красноярске, когда еще на заводе работал, видел, как бьют одного мужика — десятку украл. Итить твою мать, там был ужас. Бьют и бьют. Я говорю: «Ребята, хватит, смысл-то?» Вот так сравняли всё сапогами и кулаками и об кровать. Говорят: «Не, сейчас покурим и ещё будем бить». Блин, волосы дыбом. А там ведь эеки одни были. У меня там школьного друга расстреляли. Был показательный суд.
— За что?
— Убийства, грабежи. Меня не брали воровать, слишком приметный. А так там ужас, что творилось. Район, где я жил-то, назывался «медвежий угол», и там половина или больше — ссыльные. Так что не знаю, куда бы меня занесло, останься я там.
Поделиться— Баскетбол спас.
— Да, можно так сказать. Главная удача, что к Кондрашину попал. Он меня всему учил, не только баскетболу, как жить по-человечески, как ходить правильно: «Ты чё вот так идёшь? Ну-ка ноги поставь нормально. Не стаптывай эти, иди прямо, распрями. Грудь вперёд. Ты спортсмен или кто?» Вот такие вещи...
Записал Артем Кузьмин, «Фонтанка.ру»
