Особенности национальных хачапури. Как пандемия заставила Вилле Хаапасало кормить финнов (фото)

Самый известный в России финн Вилле Хаапасало («Особенности национальной охоты») с прошлого года знакомит Финляндию с хачапури. В июне 2020 года он встал за прилавок ларька на пристани в Пуумале и за 68 дней продал 25 тысяч лепёшек с сыром.

Так село на берегу широкой Саймы в шестидесяти километрах от Иматры, где зимой жизнь почти замирает, а летом население увеличивается в разы за счёт дачников, приобрело ещё одну достопримечательность. Теперь у Хаапасало 25 ларьков по всей Финляндии, и это история успеха, о которой тоже можно снимать кино.

«Фонтанка» застала Вилле в его ларьке и напросилась на разговор. Сперва он выделил 10 минут (кому-то ведь надо обслуживать клиентов), но мы проговорили почти час. То и дело к столику подходили финны и просили хозяина сфотографироваться.

— Почему ты начал с Пуумалы — понятно. Здесь у тебя дача, хотя квартира в Хельсинки. А почему ты построил именно здесь несколько лет назад дачу? Ведь родительский дом в Южной Финляндии?

— Здесь самые красивые места в Финляндии. Это небольшое село — 2 200 человек, и 3 000 километров побережья, считая все озёра.

— Итак, за прошлый год ты продал в Пуумале 25 000 хачапури…

— Да, один, с одного ларька.

— Примерно по 300 в день. Отличный бизнес.

— Нормальный. Сейчас у меня 25 ларьков по всей Финляндии.

— И ресторан в Хельсинки. Но это было ещё до прошлого года.

— Да. А хачапури — это просто в связи с пандемией.

— А сколько ты уже продал за этот год?

— Это надо в бухгалтерию залезть.

— Теперь же твои хачапури и в магазинах продаются.

— Да, и появляются хачапури не только с сыром, но и с мясом.

— Почему в Финляндии хачапури вдруг стало жутко популярным? Как ты понял, что тут это пойдет?

— Это пойдет везде. Самое сложное, когда выходишь на рынок с новым продуктом, — как сделать так, чтобы о нём все узнали. Тут мне очень помогла пандемия. Прошлое раннее лето, никто не знает, что делать, все сидят по домам. А я решил использовать этот момент — начал давать интервью, в которых рассказывал, что сижу без работы…

— Да, я читал в финской прессе про безработного актёра, который стал делать хачапури.

— Ну, грустная история. И я решил открыть хачапурную. Сперва обзвонил все наши пекарни, с тем, чтобы делали они — я покажу как, — а я буду продавать. Все отказались. Тогда я залез в Интернет и нашел всё о пекарнях. Там же нашел подержанное оборудование. Собирался продать за лето 2 000, в идеале — 5 000, а вышло 25 000. Потом я понял, что если один могу продать на 350 000–400 000 евро, то глупо это бросать. Дальше мы заключили договоры с магазинами.

— То есть у тебя производство, которое делает продукт на всю сеть?

— Да, у меня в Пуумале огромная пекарня, которая может производить до 10 000 в день. Но сперва самая главная проблема была с сулугуни. Нам делали сулугуни в Эстонии, но они не могли производить столько, сколько нам надо. И сейчас мне делает сыр Valio.

— Valio стал делать сулугуни специально для тебя?

— Я и говорю. Полгода их уговаривал, и вот теперь они делают мне сулугуни. Пробные партии долго готовили. Причём минимальная пробная партия Valio — это 48 000 литров молока. Сейчас уже делаем большие партии.

— Сколько из 48 000 литров получается сыра?

— 5 тонн сулугуни. Летом чуть побольше, зимой чуть поменьше.

— У тебя на начало прошлого года уже были разные проекты. И в бизнесе ты давно. Поэтому сказать, что вот «безработный актёр», — очень большое преувеличение.

— Почему? На тот момент я относился к тому классу людей, кому запретили работать. Мне сказали — всё, тебе нельзя работать, сиди дома.

— Сколько стоило открыть бизнес? Как это решается здесь? Ты вот пришёл в муниципалитет, сказал «я хочу открыть бизнес».

— Арендовать на лето вот такой участок под ларёк, это недорого.

— А какие ещё согласования нужны?

— Разрешение от надзора, который здоровьем занимается. По-русски не знаю как…

— Роспотребнадзор?

— Ну типа да, сложное слово. Вот и всё. Нас было сначала в пекарне двое — я и выходец из Грузии, а потом мы поняли, что не справляемся. У нас же прошлым летом каждый рабочий день завершался тем, что закончились хачапури. То есть я продал бы ещё больше. Автобусами ездили люди сюда за 400 километров. Люди приезжали поддержать. Они говорили — мы гордимся, что ты не попросил поддержки у государства, просто взял и сделал что-нибудь.

— Это очень крутой пример на самом деле.

— Очень многие люди говорили «я даже не знаю, что ты продаёшь, мы просто приехали поддержать». Я вот 13 месяцев уже ничего, кроме этого, не делаю.

— Твой грузинский ресторан в Хельсинки — это продолжение той истории, которую ты неоднократно рассказывал, как в девяностых годах в Ленинграде познакомился с какими-то грузинами, у которых столовался?

— Это реально та история. В 1991 году, когда приехал в Ленинград, а я мясо не ел, — было очень тяжело найти хоть чего-нибудь без мяса. Я просто наткнулся на такой типа подвал — как потом оказалось, там обитала, если так можно сказать, грузинская мафия, и они там что-то готовили для себя. Бабушка готовила. Я просто по нюху туда пришёл. Там я попробовал первый раз лобио и хачапури. Потом приходил туда почти каждый день. Тогда же талоны были на продукты, а я даже не понимал, что это такое. Я думал, что бесплатно дают продукты в магазинах, а в магазинах ни черта не было. Тогда я решил, что, если когда-нибудь что-нибудь буду делать в ресторанном мире, это будет грузинское.

— Ты, как кошка, уже прожил кучу жизней. В юности был хоккеистом, танцевал и играл в самодеятельном театре. Затем стал актёром, телепроекты, бизнес. Дальнобойщик ещё. Вот это всё, тебе какая жизнь больше нравится?

— Мне больше всего нравится быть одному в лесу, это моя мечта. Я на самом деле необщительный человек. Просто заставляю себя быть общественным, разговаривать со всеми. Но это не моё, мне это тяжело. Поэтому меня всё время тянет в лес какой-нибудь глухой.

— А получается?

— Иногда получается. Но сейчас сезон, у меня 13 месяцев уже сезон…

— Ты говорил про себя, что ты ленивый человек, но ленивый так не сможет.

— Я могу себя заставлять, если надо. Если нужды нету, я ни черта не буду делать. Могу лежать на траве — и всё. Но если надо, буду работать. Меня надо заставлять. Я сам могу себя заставлять, или другие люди должны заставлять.

— Когда последний раз удавалось лежать на траве и ничего не делать?

— У меня последний выходной был в мае. Тогда ещё травы не было.

— Подожди, если ты сам с утра до вечера круглые сутки без выходных, притом что мог бы нанять сколько угодно работников, — тебе просто нравится?

— Моё присутствие в наших ларьках — это наша рекламная акция. Я понимаю, что должен разрекламировать продукт так, чтобы каждый финн его знал.

— То есть ты сейчас круглый год здесь?

— Нет, я последний год ездил по всей Финляндии. У меня сперва пять ларьков было. Мы всю зиму катались по стране…

— Они работают круглогодично?

— Да. Весной, ранней весной, я из одного ларька в Ювяскюле продал за день 1 450 хачапури. За 7 часов.

— Невероятно.

— Вот поэтому у нас сейчас большие планы. За лето мы ничего не успеем. Есть большие планы, мы развиваемся, будем ещё расти и расти.

— Надо в Петербург идти.

— Думаем, но в России сложнее, потому что там хачапури везде есть. Поэтому там, я думаю, что в другую сторону буду двигаться.

— В России зарегистрирован товарный знак «Вилле Хаапасало» на производство продуктов, в том числе колбасы. Что там с колбасой твоего имени?

— Продукты есть, огурцы, а колбасы нет. Есть линия продуктов: салат из огурцов, маринованная свёкла нарезанная. Это та же компания, которая для меня производит огурцы, которые я продаю в Финляндии. У меня же в магазинах есть и аджика, томатный соус, капуста.

— Производят в России?

— Да.

— А продаёшь ты в Финляндии?

— Да. Оттуда же мы привозим сюда. Огурцы продаём. Ну, у меня много всего, сейчас водка со смолой пойдёт в Россию, такой смешной скандинавский напиток.

— Честно говоря, я думал, что в России ты больше известен, чем на родине. Как ты приобрел популярность в Финляндии?

— Мои сериалы на телевидении о путешествиях по России — очень популярные. Не только в Финляндии, но и в Швеции, Норвегии, Центральной Европе. Я делал восемь циклов путешествий по России для европейского телевидения. Каждый показ собирал в Финляндии больше 1,2 миллиона зрителей. Их повторяют уже по шестому, что ли, разу. Каждый год повторяют, люди смотрят.

— Какое путешествие сильнее всего впечатлило?

— О, они очень разные. Я не могу сравнить Кавказ и Север. Это разные вещи. Мы же из Мурманска до Чукотки проехали по побережью. Это было самое тяжёлое путешествие. Мы снимали каждый цикл за 30 дней, без выходных. Договаривались, чтобы снимать не больше 14 часов в сутки.

— А самая необычная встреча?

— Шаманы — это всегда необычная встреча. Они бывают очень разные, очень… Для меня каждая встреча важна. В моей программе то, что человек говорит, — это всегда правда. Даже если он чушь какую-то гонит — для нас это правда. Всё, что они говорят, — я верю. Если человек говорит: «Здесь было НЛО» — я верю. Только если он начинает говорить что-то нехорошее о ком-то конкретном — это я вырезаю.

30 дней подряд работать тяжело. Я вначале хотел сделать только один цикл. Хотел показать, что в России живут обычные люди, которые думают, как мы, — думают, куда поехать отдыхать, что надеть.

После каждого цикла я приезжал в Финляндию и говорил: всё, это последний раз. Но первый цикл передач оказался очень популярным в Финляндии. Его показали везде. Я в Париже был, и все ко мне подходили, чтобы селфи снять. Вначале думал, меня перепутали с кем-то, но оказалось, что меня смотрели и там.

— Что сейчас с твоими театральными и кинопроектами? Вроде писали, что готовится постановка с твоим участием в Национальном театре Хельсинки?

— Я в первый раз это…

— Нет?

— Я знаю, что там будет, когда это будет. Пока ещё мне никто не говорил ничего конкретного.

— А с кино?

— С кино у меня есть сейчас два или три проекта, которые, думаю, что начнём только в следующем году. Один очень большой, у меня там съёмки почти 7 месяцев.

— Это кино о Маннергейме?

— Ни в коем случае.

— Тот проект закрыли?

— Его закрыли давно уже. Я три раза уже ездил в Будапешт выбирать себе лошадь, мне хватит. Выбирал одну и ту же — ну вот эта лошадь, потому что уже знаю её. Два раза примеряли одежду. Это кино, по-моему, уже закопали. Но есть проекты интересные. В одном я участвую как писатель и продюсер этого проекта.

— И сценарист?

— Я не пишу, но вместе кидаем идеи со сценаристами. Я хочу играть уже такие вещи, которые мне интересны. Не то чтобы что-то предложили, ну ради денег надо пойти. Не, не хочется. Потому что 25 лет в профессии, много чего видел… И есть такое ощущение, что сейчас в ресторанном бизнесе я буду глубже копаться ещё.

— В России сейчас тебе предлагают новые телевизионные проекты?

— Телевизионных не знаю, а в кино есть один, связанный с Россией. Пока не имею права говорить. Но это сериал. Международный сериал. На достаточно высоком уровне. Мы уже три года готовим его, сейчас на финальной стадии. Часть денег уже есть. Скорее всего, весной следующей начнём снимать. Я на самом деле устал от телевизора. Вижу телек — мне даже смотреть его не хочется. Не знаю: или я постарел, отстал. Или я вообще ничего не понимаю. То телевидение, которое сейчас есть, — мне кажется, я далеко от него. Просто не понимаю, что они там делают. А если ты не понимаешь, что делают, тогда лучше, может быть, делать хачапури. По крайней мере, это веселее. Поэтому я так твёрдо хожу каждый раз в свою пекарню.

Мы ещё для всего района замораживаем ягоды. Потому что в том здании, где мы сделали пекарню, есть огромная морозилка. Уже заморозили 450 тысяч килограммов. Просто замораживаем и храним для компаний.

— В интервью ты рассказываешь, что когда решил приехать поступать в Ленинград в театральный — ничего не знал о России. В одном месте говоришь, что танцевал на вступительном танец маленьких лебедей, а в другом — что читал Пушкина. То есть всё же готовился?

— И то и другое — правда. Я читал Пушкина, но тогда я просто не знал, что это Пушкин и кто такой Пушкин. Мне начитали на кассету (тогда были ещё кассеты) текст, который я должен был повторить, как обезьяна. Я же по-русски совсем не говорил.

— Значит, был талант, раз поступил.

— Я же был платный студент, возможно, это помогло. 1991 год был первым, когда уже не действовало правило об обмене студентами между нашими странами. Я сам платил за учёбу — если не ошибаюсь, 2 500 долларов в год. Это ровно та сумма, которую государство позволяло мне взять в кредит в банке на обучение.

— Почему всё же Россия?

— Советский Союз. Я хотел поехать учиться за границу в театральный. Платил трём институтам в Англии за вступительный экзамен, а потом на улице встретил человека, который мне рассказал о театральном в Ленинграде...

— Я это всё читал. Почему Советский Союз, о котором ты ничего не знал?

— Я знал, что в Советском Союзе хорошо играют в хоккей, и с детства видел кино, где коммунисты поют песни и косят сено. Причём они так хреново это делали — я же деревенский парень, а они сено совсем косить не умели, и я не понимал, как они там живут. Это были все мои знания о стране.

— Наверное, всё же не все. У тебя же деды воевали в Зимнюю войну.

— Да, воевали. Один погиб, а другой выжил, но с последствиями.

— Он тебе что-то рассказывал?

— Нет, он ничего не рассказывал про войну. Для него это была больная тема.

На войне он сошёл с ума, и в нашей семье этой темы не касались. Это для всех в Финляндии больная тема. Может, сейчас ветераны что-то рассказывают, а раньше я не помню, все как-то молчали. Особенно хвастаться было нечем.

Я иногда думаю, как бы у меня всё сложилось, если бы я поехал в Англию. Не знаю… Но это была бы другая жизнь.

— Что ты лучше знаешь — Россию или Финляндию?

— Есть какие-то вещи, которые ты получаешь с материнским молоком. Например, я помню 90-е годы, когда в России все давали взятки. Я их никак не мог давать. Деньги вроде есть, человек вроде хочет. Но я не знаю, как их давать! Я с удивлением смотрел на своих знакомых, которые так легко их давали. Ну, есть какие-то культурные вещи, которые я знаю в Финляндии и не знаю в России.

С другой стороны, я в России тоже достаточно много знаю. Скажем, больше, чем средний иностранец.

— Гораздо больше, чем многие русские.

— Может быть. Мне ещё посчастливилось много раз объездить всю страну. В России практически нет мест, где я не бывал. Это большое богатство. Чем больше ты видел мест и знакомился с людьми, тем шире твой круг размышлений.

— Объясни, как ты в 1992 году в Петербурге умудрился быть ограбленным девять раз?

— Да, а ещё девять раз просто дали по морде. Интурист же. В то время, когда интурист ходил по улице (а у меня по лицу было видно, что я не местный), — думали, что если иностранный человек, значит, у него деньги есть. Какое-то время я даже хотел купить себе пистолет (тогда можно было спокойно купить), но Михаил Пореченков (мой однокурсник) сказал: «Ни в коем случае! Поскольку ты не умеешь использовать. Будешь с пистолетом — тебя убьют. А так просто по морде дадут».

Я трижды терял паспорт. В финском посольстве думали, что я их продаю. В четвёртый раз сказали: «Ещё раз потеряешь, больше не дадим».

— Почему ты тогда не уехал домой?

— Было стыдно вернуться раньше времени.

— Отец, может, и порадовался бы.

— Отец — да. У нас же был семейный бизнес — багетная мастерская.

— Ты же для Русского музея даже что-то делал…

— Музей приехал в Лахти с передвижной выставкой на сезон. И там одна картина была без рамы — портрет не помню кого. Я лично её сделал, охранники рядом стояли. Это самая крутая картина, которую я вообще сделал. Я даже преподавал в институте, как правильно оформить картину.

Это было моей первой профессией — у меня и моего отца. Мы с ним одновременно научились. Один старик научил. Мне было 14 лет, и с тех пор я делаю рамки, паспарту. Умею. Может быть, когда-нибудь ещё буду делать.

— Есть что-то в России, с чем ты за эти десятилетия так и не смог смириться?

— Конечно. Есть много таких вещей, но я о них публично не буду говорить. Я никогда не касался темы политики.

— Тогда я по-другому спрошу. Чего нам не хватает?

— Свободы. И человеческих отношений. У нас, в Финляндии, государство слишком сильно нас охраняет, делает нам ограничения, чтобы мы хорошо себя чувствовали. Вроде бы чересчур. Но в России такого нет. Только на словах. Но все знают и понимают, что всем будет хорошо — завтра.

Но это такая тема... я не хочу.

Беседовал Александр Горшков,

«Фонтанка.ру»