От «гороховых пальто» до пепельницы Мессинга. О чем заговорил с горожанами музей истории органов госбезопасности

Что такое перлюстрация, кто такие филёры, под какой кличкой проходил Сергей Есенин и о чем на самом деле говорила фраза «товар подмочен», — рассказывает новая экспозиция филиала Музея политической истории России, посвященная деятельности отечественных спецслужб.

«Гримерная» агента наружного наблюдения, аксессуары для незаметного вскрытия переписки, чемоданы с потайным дном для контрабанды печатных изданий — все это и многое другое теперь можно увидеть в новой постоянной экспозиции филиала Музея политической истории на Гороховой, 2, — в здании, где более полувека работали российские и советские секретные службы. Реэкспозиция залов длилась год, и теперь они вновь открыты для публики.

«Это полностью новая экспозиция — новые документы, новые экспонаты, новый дизайн», — рассказывает «Фонтанке» Оксана Алексеева, кандидат исторических наук и заведующая филиалом.

По ее словам, разделов несколько: в первом зале речь идет о работе органов XIX века — Третьего отделения собственной его императорского величества канцелярии и Департамента государственной полиции. Во втором — о периоде с октября 1917 года по март 1918 года, взятии власти большевиками и создании Всероссийской чрезвычайной комиссии. Далее посетитель попадает в кабинет Дзержинского, предметы интерьера которого демонстрировались и в старой экспозиции, однако к ним добавилась карта Петрограда на стене — о ней узнали из воспоминаний чекистов.

Наконец, публика переходит в большой зал, посвященный истории советских органов безопасности с марта 1918 года и до 1953 года, смерти Сталина. Ну и «бонусом», в последнем зале, — выставка об истории дома на Гороховой, через который — в разном качестве — проходили, оставляя свои воспоминания, и Александр Блок, и Вера Мухина, и Исаак Бабель, и Владимир Ленин.

До реэкспозиции в музее можно было узнать лишь о событиях до 20-х-30-х годов ХХ века — пунктирно, а в основном — до конца Гражданской войны.

«Мы довели временные рамки от 1826 года, создания Третьего отделения, до 1953 года, дополнили документами, которые ранее не были доступны — не были рассекречены или выверены в архивах, фондохранилищах, — и собрали новые экспонаты», — резюмирует Оксана Алексеева, добавляя, что это — единственный в России общедоступный вневедомственный музей, который рассказывает об истории органов госбезопасности.

Казалось бы, именно события сталинского периода должны оставлять более сильное впечатление после посещения выставки, врезаясь в сердце горькой правдой масштабов человеческих потерь внутри страны. Но они как раз поданы суше, в основном — через личные вещи представителей профессии и тексты. Поэтому наглядность первых витрин, повествующих о царском времени, вкупе с неким романтически-детективным флером, делают именно их более запоминающимися.

«Если говорить о XIX веке, у нас впервые представлены элементы перлюстрационного, черного кабинета, как его еще называли, — рассказывает Оксана Зайцева, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник музея. — Перлюстрация — это вскрытие личной корреспонденции, она проходила секретно на почтамтах. Это были кабинеты, неизвестные большинству сотрудников, но мы воссоздали элементы, как это выглядело, — по воспоминаниям людей, которые там работали».

Так как вскрытие конвертов должно было проходить незаметно, сотрудники этой службы — люди, кстати, очень образованные, потому что они должны были читать на нескольких языках, — пользовались целым арсеналом предметов: например, в экспозиции представлен чайник — над паром распаривали клей, которым были заклеены конверты. Тут же — куски сургуча: испорченную печать здесь могли поставить заново. А вот костяных спиц, которыми вскрывали письма, в экспозиции нет — не сохранились.

«Сама перлюстрация была секретна, — поясняет Оксана Зайцева. — Ни одно государство не признавалось официально, что перлюстрация существует. Соответственно, хранить предметы, которые были связаны с перлюстрацией, тем более в музее, никто бы не стал».

В соседней витрине собраны элементы гардероба филёров — агентов наружного наблюдения, которые следили за революционерами и другими гражданами, представлявшими интерес для департамента полиции.

«Филёры должны были быстро менять свой облик, чтобы оставаться незаметными в толпе. И часто они переодевались в извозчиков, швейцаров, лакеев», — рассказывает сотрудница музея.

В витрине обращает на себя внимание женская обувь — этой службой занимались и дамы, — например, те, чьи мужья уже были в профессии. Но переодеться в женщину мог и мужчина.

«Филёры не только переодевались — они должны были знать лексику, говорить похоже на какую-то социальную категорию, быть выносливыми, потому что им приходилось подолгу следить за «объектами», — рассказывает Оксана Зайцева. — Они должны были обладать хорошей памятью. Потому что часто филёр знал только лицо и придумывал кличку наблюдения, а фамилию человека он мог не знать».

Так, Сергей Есенин проходил под кличкой Набор, Григорий Распутин — Темный, Иосиф Джугашвили (Сталин) — Кавказец. Естественно, у филёров был свой условный язык — например, фраза «товар подмочен» означала, что наблюдаемый скрылся.

Впрочем, не повторяться и оставаться незаметными на практике выходило не всегда. На каком-то этапе казенные пальто стали настолько узнаваемыми, что их даже стали называть в народе «гороховыми».

Еще одна новая витрина в музее посвящена подпольным типографиям, в ней представлены предметы, связанные с нелегальной транспортировкой запрещенной литературы на территорию Российской империи. Это и нательный жилет, куда вкладывались бумаги, и чемодан с двойным дном, и полые металлические «подошвы», в которые могли наливать чернила для типографии.

Далее, миновав инсталляцию с дверью одиночной камеры Дома предварительного заключения и кабинет Дзержинского, посетитель попадает в ХХ век. Часть документов о деятельности 1920–1930 годов сейчас недоступна — из-за коронавируса, но интересные сюжеты все равно есть.

О деятельности ОГПУ (Объединённого государственного политического управления) рассказывают на людских примерах. В частности — Леонида Дмитриева, одного из первых сотрудников Отдела по борьбе с бандитизмом, на чье дежурство пришлось задержание рецидивиста Леньки Пантелеева на Можайской, 38, где тот был в итоге застрелен.

«Застрелил его Иван Бусько, тоже молодой чекист, который также здесь работал, — рассказывает Оксана Зайцева. — Все остальные были на выезде, некого было отправлять — оставался один он, и его отправили ловить Пантелеева. И когда началась перестрелка, он Пантелеева застрелил. Потом Бусько отправили на Дальний Восток — есть разные мнения, почему так получилось: возможно, его «спрятали», потому что боялись мести уголовного мира, а, возможно, это было повышение — ведь он стал начальником погранзаставы».

Среди других предметов — значок ленинградского общества «Динамо» (созданного по инициативе сотрудников ОГПУ), принадлежавший Дзержинскому, пепельница Станислава Мессинга, руководившего Петроградским ЧК с ноября 1921 года, гигантские ключи от внутренней тюрьмы на Шпалерной и предметы, изъятые у контрабандистов — от иголок и наперстков до игральных карт.

Еще один раздел рассказывает о работе сотрудников органов госбезопасности в войну — они, как и все, тушили бомбы, но ко всему прочему — боролись с «сигнальщиками», шпионами или предателями, которые во время обстрелов с помощью фонариков давали понять вражеским самолетам, где находятся предприятия, чтобы их бомбить.

Впрочем, не все истории на выставке — геройские и патриотические. Есть и те, в которых «просвечивает» жестокость системы — даже по отношению к своим. Показательна в этом плане биография Дмитрия Быстролетова (Андрея) — сотрудника резидентуры советской внешней разведки в Берлине, вербовщика, писателя. В экспозиции представлены его фотографии в разных образах. Его агенты передавали ценнейшие материалы переписки правительственных учреждений, шифры и коды. В эмиграции он оказался довольно рано, еще спасаясь от мобилизации в Добровольческую армию генерала Деникина, и, находясь в Чехословакии, с 1924 года выполнял задания советской разведки. Знал 24 языка. В 1936 году вернулся в СССР, а в 1938 году был арестован и приговорен к 20 годам лагерей. Освобожден в 1954 году и спустя два года реабилитирован. И это лишь одна из судеб, о которых можно узнать в музее.

Алина Циопа, «Фонтанка.ру»