«100 оттенков синего»: Степан уходит в небо (фото)

28 октября 2010, 07:00 918

Большой театр кукол представил публике премьерный спектакль для взрослых «100 оттенков синего» в постановке Яны Туминой. Корреспондент «Культурной столицы» остался доволен только некоторыми из оттенков.

Если вы хотите увидеть очень красивый спектакль, вам, несомненно, сюда. У создателей «100 оттенков синего» режиссера Яны Туминой и сценографа Эмиля Капелюша с художественным вкусом всё в порядке. Тумина шагнула в БТК прямо из знаменитого Русского инженерного театра «АХЕ»: тамошние опыты занимательной физики, игры с предметами превращались в незабываемые образы при ее деятельном участии. В «100 оттенках» удивительно обжито пространство сцены, минимальный реквизит не содержит случайных деталей, актерский план без запинки сочетается с кукольным, а световое оформление (Лариса Новикова) выше всяких похвал. Рассматривать фотографии со спектакля – чистое удовольствие.

А вот насчет безошибочности литературного вкуса Яны Туминой закрадываются сомнения. Вообще-то она обещала поставить спектакль о трагической любви и смерти художника Амедео Модильяни и красавицы Жанны Эбютерн. Однако в списке действующих лиц спектакля значатся Лариса и Степан. Этих персонажей придумала молодая поэтесса Настя Денисова, выступившая в качестве автора пьесы. Разумеется, не вполне корректно оценивать достоинства пьесы, ориентируясь на созданный по ней спектакль, – возможно, пока листочки с репликами и ремарками путешествовали из творческой лаборатории Денисовой к режиссерскому столику Туминой, их кто-то спутал или подменил. Оставшиеся в итоге достоинства уж больно скромны.

Степан – циничный интернет-делец, создатель сайта lubvi.net, на котором хозяева разбитых сердец делятся историями амурных разочарований, а он, знай себе, наживается на трафике. Лариса – почтальонша, старая дева, соседка Степана по многоквартирному дому, еще не знающая об этом соседстве. Лариса вообще многого не знает – например, как пользоваться ноутбуком (именно с помощью этой обновки она и натыкается на скучающего в онлайне Степана), как заставить Степана пригласить ее на свидание, как Жанна Эбютерн могла покончить с собой после смерти Модильяни, ведь она носила в чреве его ребенка и обрекла на гибель нерожденное дитя (Лариса как раз читает биографическую книжку про Модильяни). К списку романтических неведений Ларисы добавляется одно не очень благовидное: она не знает, что нельзя читать чужие письма, а вместо того чтобы нести их по адресам – тащит домой и упивается эпистолярным жанром вперемежку с биографическим.

Однако в других вопросах девушка щепетильна сверх меры. Выяснив, что Степан не верит в Деда Мороза, Лариса кричит ему: «Чудовище!» – и разбивает свой ноутбук. По такому случаю пьеса нагоняет магического реализма. Во всем городе пропадает электричество, горожан куда-то эвакуируют. Остаются только Лариса и Степан, ибо план эвакуации содержится в письмах, вовремя не разнесенных мечтательной почтальоншей. Зато на почте обнаруживается посылка – аэростат, на нем можно улететь из города. «Надувайте, надувайте его» – призывает Степана Лариса, но, слава богу, этот процесс на сцене не иллюстрируется, словно режиссер Тумина сознает: все пределы надувательства давно превзойдены.

При явственной горячечности пересказанного сочинения ему не откажешь в своеобразной внутренней логике. Степан – образчик современного мужчины, убегающего от серьезных отношений и не желающего заводить детей, замкнувшегося в своем виртуальном мире. Лариса помогает ему подняться над собой, преодолеть, образно говоря, страх полета, а в кульминационный момент подсовывает аэростат. Они взлетают – рядом с ними возникает детская фигурка. Это они как бы искупили необдуманный поступок Жанны Эбютерн, улетевшей в противоположном направлении. Баланс детей в природе восстановлен. А если у наших Новосельцевых случится еще мальчик, значит, будет положительное сальдо…

Почему под раздачу попали именно Модильяни с Эбютерн, остается неясным: на их месте могли быть Авраам и Сарра, Дафнис и Хлоя, Абеляр и Элоиза, Руслан и Людмила или, скажем, Ленин и Крупская. Мало ли оттенков у любви? Если цель – замолвить словечко за Деда Мороза и посадить Степана в аэростат, то следует выбрать влюбленную парочку попроще, без изысков: ради стилистического единства спектакля. Тем паче мотивы живописи Модильяни в «100 оттенках» отыгрываются мало и вяло – преимущественно в видеопроекциях портрета Эбютерн и выходах к зрителю монтировщиков, одетых в костюмы африканских дикарей. Да, Африку Модильяни любил. Актрису Марину Солопченко, занятую в роли Ларисы, он бы, без сомнения, полюбил так же сильно. Сидящая на «верхнем этаже» двухуровневой сценографической конструкции, среди трогательного хенд-мейда (он символизирует человеческую подлинность Ларисы), Солопченко быстро и четко отыгрывает эксцентрический образ чудачки, а когда публика отхихикает, резко отстраняется от ролевого текста. Отвергнув нелепые реалии пьесы, актриса использует ее лишь как средство для передачи напряженной лирической эмоции. Важны не слова, а стоическая возвышенность тона, вибрации тревоги, звучащие в интонациях Солопченко, трагическая графика ее жестикуляции. Чего стоит один только жест – рука, прижатая к сердцу в финале: актриса вкладывает в эту простую пантомиму столько эмоциональной экспрессии, что слов не нужно.

Без актерских шуток также не обходится. С той же силой и проникновенностью, со слезами на глазах актриса вдруг изрекает: «Что говорить, когда нечего говорить?» – фразу, которую в театре произносят участники массовки, дабы создать на сцене гул шумной беседы. Сергей Бызгу, которому поручена роль Степана, тоже приберег сюрприз для театралов: он шаржирует сцену самоубийства Октавио – своего героя из спектакля Комиссаржевки «Мыльные ангелы». Дело происходит на «первом этаже»: квартира Степана – белая, холодная и пустая хайтековская коробка, на глазах героя черные очки (кто не понял, символ эскапизма и напускного цинизма). Признанному мастеру Бызгу в «100 оттенках» приходится нелегко. Он на положении «перевоспитуемого»: нужно показать преображение героя, его колебания, инфантильный страх и финальную решимость. Артист показывает, и не без блеска, но – уж не знаю, комплимент это или оскорбление – скрыть, что исполнитель С.Д. Бызгу много умнее и содержательней своего персонажа, артисту не удается.

Зато на удивление ладным и мощным вышел в спектакле кукольный план. (Сомневаюсь, разделят ли мое восхищение зрители задних рядов: миниатюрные фигурки несколько теряются в пространстве большой сцены.) Его главный герой – нерожденный младенец Эбютерн. В диалоги Ларисы и Степана вклиниваются картинки из несостоявшейся жизни погибшего чада. Маленький пупс ждет на остановке автобуса. Заводит патефончик и танцует. Шьет на крошечной швейной машинке женскую ночную рубашку и ластится к ней, словно к матери. Послевкусие от этой сцены настолько сильное, что оно – безо всяких аэростатов – эвакуирует прочие оттенки спектакля далеко за линию горизонта.