ПоделитьсяГоворят, что некоторые книги рождаются из последней фразы. Одну такую книгу мы знаем точно – еще до того, как она была написана, в голове автора чеканно звучало: «жестокий пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат». Судя по всему, весь роман Пелевина «t» написан ради последнего предложения: «Любые слова будут глупостью, сном и ошибкой».
Если авторы занимаются литературой, а не коммерцией, рано или поздно они начинают задумываться о судьбе собственных персонажей и своей ответственности за написанное. Еще со времен Пушкина, с которым Татьяна «удрала штуку», мы знаем: персонажи не всегда подчиняются создателю. Но, может быть, они обладают не только возможностью действовать в соответствии с логикой характера? Вдруг их самостоятельность несколько больше, чем предполагает автор, и они способны длить свое существование и тогда, когда мы захлопываем книгу? И вообще, куда деваются персонажи, когда кончается роман? Именно об этом – а не о миро- и душеустройстве, как можно было предположить по аннотации, – новая книга Виктора Пелевина (хотя в результате она, конечно, окажется и о мироустройстве тоже).
Некий граф Т. обнаруживает себя едущим в поезде с целью посетить Оптину Пустынь. Многочисленные враги – агенты сыскного отделения, цыгане, монахи и даже амазонские индейцы с духовыми трубками – пытаются графу всячески помешать. Граф при этом абсолютно не помнит, что было до того, как он сел в поезд. И не знает, зачем ему так нужно в Оптину Пустынь и что это за таинственное место. Вот тут-то к графу и является некто, именующий себя Ариэлем и заявляющий, что он-то и есть создатель мира. Подозревая демоническую природу пришельца, граф именует его падшим ангелом. «Не падший, а пикирующий», – возражает тот, то есть «стремящийся вниз в своем падении, но так и не потерявший надежду выйти из пике…».
Дальше между графом и ангелом ведутся долгие беседы (книга вообще на две трети состоит из разговоров), и постепенно выясняется, что Ариэль – живущий в XXI веке писатель, который вместе с еще четырьмя литераторами ваяет креатив, долженствующий стать бестселлером. Текст создается в соответствии с политическим заказом и пожеланиями маркетологов: немного философских рассуждений, много драк и стрельбы, некоторая доля эротики и один непременный «торч» на сотню страниц. Таким образом, размышляет ли граф о цели своей жизни или губит врагов с помощью тайного военного искусства под названием «непротивление злу насилием», сокращенно «незнас» (на этом этапе фамилия графа проясняется и последующее появление Достоевского в качестве героя консольной стрелялки уже не кажется случайным), соблазняется ли свеженькой крестьянкой или галлюцинирует – ни одного поступка он не совершает по своей воле, ни одна мысль или желание не приходят к нему в голову без соизволения креативщиков.
Поделиться
Все последующее действие – попытки графа вырваться из тисков созданной Ариэлем романной вселенной, осуществить свободу воли и построить мир, в котором он был бы сам себе хозяином. Обставляя приключения главного действующего лица, Пелевин щедро черпает из разных источников. Мало ему русской литературы, авторам и героям которой розданы главные и эпизодические роли, в текст вольно забредают также разнообразные знакомцы из зарубежной классики от конандойловских индейцев и толкиеновских хоббитов до героев античной и египетской мифологии, а также кинофильмов. Перед схваткой с противником граф Т. надевает замаскированные под рваные лапти каучуковые ботинки со стальными кошками в подошве, на голову водружает соломенную шляпу со спрятанным в полях стальным диском и в довершение вплетает в бороду тончайшие стрелы из зазубренной булатной проволоки – и тут уж трудно не распознать пародию на бондиану.
Панибратски похлопав по плечу героев мифов – старых и новейших, Пелевин принимается изрекать парадоксы: «Духовная литература бесполезна, а самые удивительные жемчужины спрятаны в совершенно не претендующих на особую духовность книгах»; «Главная тайна мира совершенно открыта, и она ничем не отличается от вас самого». Последнюю мысль гуру третьей части романа – основатель теории всеединства Владимир Соловьев, несомненно, утащил у чань-буддистов. Но воспринять теорию Соловьева как руководство к действию мешает то, что взаимоотношения философа и главного героя слишком напоминают беседы Затворника и Шестипалого – бройлеров с птицефабрики имени Луначарского, что пытались понять смысл слова «полет».
Последний роман Пелевина вообще вызывающе не оригинален. Он сложен именно что из постмодернистских обломков, скрепленных фирменной пелевинской иронией («Тварь я дрожащая или луч света в темном царстве?»). Сложно сказать, какая философская доктрина не звучит на страницах романа, не вышучивается и не обыгрывается. Пелевин, таким образом, полностью обессмысливает процесс создания любой литературы, кроме одной книги – книги собственной жизни. Никогда прежде он так много не рассуждал о проблеме свободы воли, с помощью которой только и можно вложить смысл не в слова, которые при любом раскладе останутся только словами, а в процесс существования. Но тут-то как раз и наступает «t». Тишина.
Юлия Зартайская
Фонтанка.ру
