ПоделитьсяМосквич Всеволод Емелин давно входит в число наиболее цитируемых в сети отечественных поэтов. И в этом смысле, в отличие от коллег-академистов, поэт он как раз таки «народный». Тонкий, ироничный и абсолютно неполиткорректный
стихослагатель(как он сам себя именует) Емелин не частый гость в Северной cтолице.
Посему мы просто не могли упустить такой шанс и встретились с Всеволодом Олеговичем в заведении «Кончита Бонита», хозяин которого и пригласил Емелина выступить в нашем городе.
-Всеволод Олегович, в своих стихах вы умудряетесь рассказывать о вещах страшных, несправедливых и горьких так, что во всём этом «ужасе нечеловеческом» всё равно присутствует некая скрытая надежда.
— Я не считаю, что там есть надежда. Скорее, в них присутствует тот самый смех из известной истории про царя, помните? Он постоянно облагал свое население всё новыми налогами и интересовался у министров: «Ну, как там, плачут?» Те ему: «Да». И он давай опять повышать. И так до тех пор, пока ему не сказали: «Не плачут — смеются». И тогда царь понял — всё, больше с народа взять нечего… В общем я, в отличие от вас, никакой надежды ни в своем творчестве, ни в этой жизни не вижу.
— Откуда такой абсолютнейший пессимизм?
— Из опыта. Из горького опыта. Я ведь уже в пионерском возрасте стал ощущать себя пессимистом. Когда лет в двенадцать почувствовал, что одним — всё, а другим —ничего. Вот с тех пор и…
— Тем не менее, невзирая на ваш природный пессимизм, будь я продюсером Первого канала, обязательно заменил бы Михаила Леонтьева с его «постскриптумами» на Всеволода Емелина с его поэтическими филиппиками. Уверяю, вся страна слушала бы, не отрываясь. Подписались бы?
— Почему нет? Другое дело, что в этом плане Леонтьев гораздо выигрышнее. Он-то как раз дает людям надежду. Надежду, что когда-нибудь бог покарает проклятую Америку. Что мы победим всех врагов. Овладеем нанотехнологиями. И настанет наконец всеобщее благорастворение.
— В отличие от вас Леонтьев какой-то малоубедительный.
— Ну не знаю. Я ничего конкретно хорошего ли, плохого ли не могу сказать ни про Америку, ни про нанотехнологии. Но при этом уверен, что ни то, ни другое лично мне не поможет. Равно как еще очень большому количеству людей.
— Но если верить властям, зато вот наши дети и внуки…
— Очень может быть. Но я пишу стихи не о будущей судьбе России, народа, человечества, Земли, а, грубо говоря, о себе любимом.
— Ваш блог в сети — весьма посещаемое место. А как обстоят дела с выступлениями? Сколько народу нынче «ходит на стихи»?
— На подобные вечера в столице ходит исключительно определенная тусовка. То есть все ходят друг на друга. А поскольку я фактически ни на кого не хожу, то в отместку за это никто не ходит на меня… Вернее, очень мало ходят. Но я считаю, что это нормально. Честно говоря, будь моя воля, я бы сам никогда ни на какие вечера не ходил.
— А если поэт стоящий и действительно нравится?
— Все равно. Лучше я книжку прочту, на худой конец — посмотрю по телевизору.
— А ведь эти самые тусовки они не только друг к другу ходят. Они еще и премии литературные раздают.
— Ну да, процесс точно такой же, взаимоперетекающий: сегодня — дал ты, а завтра тот, который получил, окажется в жюри и поможет отхватить тебе. Это очень милое и хорошее занятие. Я бы с огромным удовольствием в нем поучаствовал, но меня не берут на этот праздник жизни.
— Почему?
— Не сумел договориться с людьми, которые командуют нашей современной поэзией.
— Может, для подобных сепаратных переговоров следовало нанять специально обученного человека?
— Да я мог бы и сам потихонечку туда влиться. Но все дело в том, что этот мир существует по определенным, достаточно жестким правилам. Есть поле для игры — то самое, где дают премии, посылают на заграничные фестивали и концерты, приглашают читать в университеты. Но это поле очень четко структурировано. Помимо совершенно конкретных правил, оно требует еще и признания абсолютных авторитетов. Причем с иерархией, схожей с той, что была у Войновича в его «Шапке»: есть живые классики, есть поэты выдающиеся, есть просто знаменитые и т.д. Но так уж получилось, что из предлагемых ими авторитетов для меня почему-то никто таковым авторитетом не является.
— Словом, играть по их правилам не получается?
— Да. И не потому что я какой-то там особенный: «они — плохие, а я — хороший». Просто не сумел договориться. Не смог, не захотел…
- Притом, что попроси сейчас кого угодно назвать фамилии хотя бы пяти современных российских поэтов, никто не назовет и парочки.
— Почему? Я назову. Из тех же живых классиков. Запросто назову.
— Хорошо, давайте загибать пальцы…
— Мне бы не очень хотелось называть фамилии. Почитайте любые критические статьи и вы легко вычислите их сами. Да и дело здесь совсем не в этом — современная поэзия просто не нуждается в читателе.
— А в чем же тогда?
— Она нуждается в кураторах, критиках, филологах, премиях. И это явление повсеместное. За кино, правда, не скажу — оно все-таки живет зрителями. Но вот, к примеру, изобразительное искусство давно существует не как искусство для зрителя, а как искусство для кураторов, критиков и галеристов. Одни других подкармливают. В итоге — все в общем симбиозе. Функционируют как самостоятельная, абсолютно замкнутая система…
— К вопросу про «свой-чужой». Наверняка кто-то из ваших коллег считает, что Емелин — поэт неполиткорректный, нетолерантный, с ненормативной лексикой и т.д. А посему с вашим послужным списком вас, мягко говоря, опасаются пущать в ту самую тусовку.
— Я думаю что не «кто-то», а весь литературный генералитет так считает.
— А как насчет генералитета политического? Я имею в виду «министерство пропаганды». Вам не страшно жить с такими ярлыками?
— Я государства не боюсь. Пока… Оно мне сильно неприятно, оно мне сильно не нравится, но непосредственной опасности для себя я пока не ощущаю… Убежден, что министерству пропаганды глубочайшим образом наплевать на поэзию. Потому что любая сфера, в которой крутится меньше ста миллионов долларов, и политически, и экономически наше государство не интересует в принципе. Поэзия, в которой тираж в три тысячи экземпляров считается офигенным, — это смешно, пошло и малоинтересно.
— Я так понимаю, что партиями и движениями, которые пытаются противопоставлять себя официальному режиму, ваши стихи востребованы чрезвычайно?
— Меня печатают всюду, совершенно не спрашивая моего на то разрешения. Меня публиковали, не ставя в известность, в «Новой газете», мои тексты без разрешения висят на «Каспаров.ру». Таким же способом стихи появлялись в газете «Завтра», в боевых листках «Русского марша». Буквально на днях «Комсомолка» тиснула целиком мою «Песню о кризисе», при этом: а) не спросив и б) не заплатив... Но я уже привык и совершенно спокойно к таким вещам отношусь. К сожалению…
— Исходя из палитры упомянутых вами изданий, можно говорить, что Емелин востребован практически всеми российскими политическими силами?
— Это так. В отличие, к сожалению, от сил литературных.
— А если вам неожиданно позвонят и пригласят почитать стихи на каких-нибудь баррикадах, неважно с чьей стороны, примете приглашение?
— Знаете, в моей жизни случались моменты, когда я читал свои тексты в достаточно сомнительных, с точки зрения властей, компаниях. Я читал в осажденном лимоновском бункере, в тусовках, которые очень многие люди считают фашистскими, я был вписан в какие-то кампании и акции в поддержку современных политзаключенных и т.д. Так что, если действительно захотят слушать и пригласят, — буду думать. Как говорится, ради популярности — хоть в лес с кистенем (Смеется.)
— Всеволод Олегович, дайте, пожалуйста, какой-нибудь тайный совет от Емелина. Не обязательно рифмованный.
— Совет такой: не принимайте себя всерьез. Никогда не принимайте всерьез ни себя, ни то, чем вы занимаетесь.
— А иначе?..
— А иначе вы будете одиноки и несчастны… Вы в любом случае будете одиноки и несчастны, но если будете принимать себя всерьез, ситуация станет еще хуже.
Беседовал Игорь Шушарин
PS: В заголовке использованы названия поэтических сборников Вс.Емелина: «Спам», «Роптания» (оба — изд-во «Ракета»), «Песни аутсайдера» (изд-во «Красный матрос»).
Полностью материал читайте в газете "Ваш тайный советник" от 31 октября
