ПоделитьсяПионервожатая с Васильевского острова вспоминает, чем в 1923–1924 году приходилось заниматься с первыми ленинградскими пионерами. На четырех страничках машинописного текста уместился рассказ о детском бунте на Финляндском вокзале, лжи и марше с факелами.
«Когда я раньше только смотрела на пионеров со стороны, мне казалось очень смешно, как они ходят по улице, маршируют и
Всё началось с того, что студентка Кириллова увидела во дворе Университета группу детей, те хотели вступить в пионерскую организацию. Они даже заявление принесли с 15-ю подписями — просим принять в пионерскую организацию, в профком, в клуб. Дети сунули бумагу прямо Кирилловой в руки.
Та объяснила, что заявление они подают не по адресу, и отправила их в «коллектив комсомола». На следующий день та же компания снова отиралась во дворе Университета. Накануне они «не сумели найти» комсомол, ходили в профком, но там им сказали, что пионерами не занимаются. «Это были самые хулиганистые ребята на дворе Университета, — пишет Кириллова. — Мне жалко их стало». Девушка показала, как пройти в приемную комсомольской организации, но и там им ничего дельного не сообщили. Тогда она вместе с детьми отправилась к заведующему райбюро по фамилии Петров. И тот дал добро: «Ладно, можете организовать у себя отряд».
Дети от радости бросились друг другу на шею, чем приятно удивили Кириллову. Оказалось, что готовиться к вступлению в пионеры они начали еще в 1921 году, когда сами «поставили спектакль в пользу голодающих Поволжья».
Отряду выделили помещение. Теперь нужен был вожатый. На эту должность, мягко говоря, никто не претендовал. И тогда заведующий райотделом Петров уговорил студентку Кириллову «остаться на время». «Ладно, говорю, — пишет Кириллова. — И с тех пор так и прилипла к организации».
Детки оказались сложные. Они хулиганили, курили, ругались и творили еще что-то, скромно обозначенное автором воспоминаний, как «всё, что угодно». Но пионерская организация на них повлияла благотворно. Чем же она зацепила уличных хулиганов? Судя по воспоминаниям Кирилловой, тем, что, возможно, впервые в их жизни появились понятные и нерушимые правила. А еще — возможность, следуя им, получить «приз».
Во-первых, в пионерскую организацию было не так-то легко вступить. «Чтобы попасть в отряд, надо было взять на себя известные обязательства и их выполнить, — — пишет Кириллова. — Эти ребята учились в 204 школе (которая в 1937 году получила историческое здание на Миллионной улице, где и находится по сей день. — Прим. ред.), и педагоги потом удивлялись и спрашивали меня, что с ними сделалось. Они были самые хулиганистые ребята, и потом их нельзя было узнать, — правда, это случилось после того, как они получили галстухи». Именно так — через «х».
Во-вторых, так совпало, что с «хулиганистыми ребятами» работали молодые и старательные воспитатели. «Мы слишком придерживались того, чтобы ребята выдерживали кандидатский стаж, и самая раздача галстухов была очень строго поставлена, так же, как мы проходим в партию и в комсомол. Ребята сами намечали — кому дать галстух и кому нет, и я помню, как один малыш плакал навзрыд, что его мать и отец проклянут и брат выгонит из дома, если ему не дадут галстуха», — пишет Кириллова.
Правда, стопроцентного чуда не случилось. Некоторые члены отряда всё-таки вернулись потом «к уличной жизни, и толку из них не вышло». «Но это объясняется тем, что часто сменялись вожатые, и особого внимания на этих ребят не обращалось, а нужно было подойти к ним по-товарищески», — объясняет автор воспоминаний.
Чем же занимали воспитатели своих пионеров? Кириллова вспоминает два мероприятия: демонстрацию по факту «убийства харбинских пионеров» и поездку за город. В обоих случаях не обошлось без накладок.
«Харбинский» повод отыскал всё тот же товарищ Петров и отдал распоряжение по району, чтобы вожатые «обставили ребятам протест против избиения пионеров более торжественно». Выяснить подробности происшествия в Харбине сегодня сложно, но известно, что в те годы в городе проживало порядка 200 тысяч выходцев из России. Среди них были те, кто бежал от Гражданской войны, и остатки белогвардейских армий. Эмигранты разделились на «белых» и «красных», стычки происходили постоянно. В 1925 году при харбинском горкоме ВЛКСМ даже были созданы «боевые дружины» для защиты советских учреждений, профсоюзов и клубов от налетов активистов белых организаций и ответных нападений.
Кириллова вскользь отмечает, что организованные Петровым «торжественные» пионерские протесты были восприняты неоднозначно: «Хоть потом ему был, кажется, нагоняй, но прошло всё очень хорошо». Ребят собрали в Соловьевском саду (сегодня — Румянцевский сквер) и предложили «составить воззвания» и выступить с ними. В итоге выступали до ночи. Кириллова цитирует речь одного из пионеров: «Они избивают нас, — и, конечно, он в несколько раз преувеличил цифру, — но они спугаются наших красных знамен, как быки (орфография и пунктуация оригинала сохранены. — Прим. ред.)» «Потом мы шли по Большому проспекту, возвращались с фанфарами, факелами, которые взяли у пожарников», — вспоминает Кириллова, не уточняя, правда, в котором часу ночи происходило это шумное шествие.
А вот с загородной прогулкой вышло совсем неудачно. Автор не помнит, куда именно вожатые решили вывезти ребят. Но детей было, по её словам, 500–600 человек. «Не договорились заранее ни с железной дорогой, ни с кем, пришли с ребятами на Финляндский вокзал, и оказалось, что нам нельзя ехать. Нам пришлось сказать ребятам, что на той станции скарлатина, — пишет вожатая. — Они нам очень умно не поверили, подняли бунт, но ничего не поделаешь, — вернулись с Финляндского вокзала на Васильевский остров». На следующий день упрямые вожатые всё-таки вывезли детей за город. Разбили палатки, которых оказалось мало на такую ораву. Пошел дождь. «Мы своих ребят не только вымочили и простудили, но еще ночью пришлось возвращаться на вокзал. Там кое-как проспали и поехали домой», — признается Кириллова.
Воспоминания вожатой в городской архив передали в 1975 году работники Ленинградского института истории партии, которые изучали прошлое пионерской организации и встречались с ветеранами движения. В документе не проставлен год, когда записи были сделаны, но, судя по рефлексии автора, это время застоя: «Мы чувствуем затишье в работе, временное неудовлетворение».
Завершить свой рассказ Кириллова старается на позитивной волне: пионерская организация себя оправдала, так как «научила ребят общественности». И в доказательство приводит свой диалог «с одной старой пионеркой». На вопрос, что ей дала пионерия, та отвечает заковыристо: «Пионерская организация сделала меня культурнее, и только теперь я могу доказать своей матери, что, если бы училась в школе, то, может быть, была бы хорошей ученицей, но всего того, что нужно знать в жизни, я бы не знала».
Венера Галеева
«Фонтанка.ру»
