ПоделитьсяЗачем России договариваться о «заморозке» добычи нефти, «Фонтанке» объяснил начальник управления по стратегическим исследованиям в энергетике Аналитического центра при правительстве РФ Александр Курдин.
Напомним, что во вторник, 16 февраля, глава Минэнерго России Александр Новак сообщил о договорённости со странами ОПЕК «заморозить» добычу нефти на уровне 11 января. Целью было добиться снижения предложения на нефтяном рынке, где и так сегодня налицо недостаток спроса. И, как следствие, рост цен. Но три страны – Саудовская Аравия, Катар и Венесуэла, – с которыми удалось договориться, это ещё не вся ОПЕК, и их окончательное решение может измениться, если остальные члены картеля не присоединятся. И цены не подумали расти. «Заморозка» пока не помогла им и остановиться, и нефть продолжила дешеветь. Почему – объяснил Александр Курдин.
Поделиться- Александр Александрович, почему ожидания от договорённостей со странами ОПЕК не оправдались?
– Эта «заморозка» добычи, надежда на которую нас подпитывала, уже была учтена рынком. Если бы удалось договориться хотя бы о небольшом, пусть даже символическом, сокращении добычи, тогда можно было бы ожидать роста цен. А в том, что добыча стабилизируется, для рынков нет ничего нового.
- Наши крупнейшие нефтяные компании давно прогнозируют спад добычи в России по объективным причинам: всё меньше легкоизвлекаемых запасов с себестоимостью ниже рыночной цены. Зачем странам ОПЕК договариваться с Россией, если у нас и так произойдёт спад? В чём их интерес?
– В последние годы добыча у нас не падает, она у нас устойчиво растёт. Несмотря на все скептические прогнозы недоброжелателей. Хотя действительно ожидать, что этот тренд распространится и на ближайшие годы, сложно. Но главное, что изменения объёмов добычи, которое мы видим сегодня в России, явно недостаточно для изменения ситуации на мировом рынке. Россия может позволить себе нарастить добычу на несколько миллионов тонн в год. Возможное снижение добычи в России – от трёх до пяти миллионов тонн в год. А избыток на мировом рынке гораздо больше, там речь идёт о десятках миллионов тонн. Так что Россия сама по себе не может существенно изменить ситуацию. Зато вместе с Саудовской Аравией, Венесуэлой, Катаром, Ираном и Ираком мы могли бы это сделать.
- Есть ли для России смысл договариваться о снижении добычи со странами, которые могут оперировать не свежедобытой нефтью, а запасами в хранилищах?
– На самом деле, только у некоторых стран есть большие запасы. Кто накапливал запасы – так это Иран, потому что не мог нефть продавать. А страны ОПЕК старались, пусть и по низким ценам, всё сбывать. Поэтому вопрос о добыче достаточно существенен. Да и в любом случае, какие бы ни были запасы у того же Ирана, они разойдутся за несколько месяцев. Поэтому нельзя говорить о том, что с помощью одних только запасов можно серьёзно изменить ситуацию.
- Страны ОПЕК даже между собой, внутри картеля, в последнее время далеко не всегда соблюдают договорённости о квотах. Россия рассчитывает, что с нами-то всё будет по-честному?
– Действительно, к сожалению, с учётом сложной политической ситуации, ОПЕК очень трудно прийти к договорённостям. Более того: на последней встрече они, по сути, вообще ничего не сказали о квотах. Вместе с тем, даже попытки договориться приводят к тому, что цены поддерживаются в более высоком диапазоне, чем если бы таких попыток вообще не было. Да, мы видим, что порой бывают не вполне обнадёживающие, не вполне удачные результаты. Но, по крайней мере, то, что такие разговоры ведутся время от времени, означает, что инвесторы готовы к тому, что договорённости России если не со всеми странами ОПЕК, то хотя бы с отдельными из них, могут состояться. Это первое. А второе – да, внутри ОПЕК этим странам бывает сложно договориться. Но если России удастся договориться хотя бы с какими-то из них, по отдельности, это уже может изменить ситуацию на рынке. Будем надеяться, что эта работа приведёт к результатам.
- Как же тут надеяться на результаты, если с ключевыми из этих «отдельных стран», я говорю о Саудовской Аравии и её ближайших партнёрах, у нас сейчас отношения далеко не самые тёплые? И чего ждать от таких договорённостей?
– Да, действительно, отношения, конечно, непростые. Но тот уровень цен, который установился сейчас, уже слишком болезненный даже для Саудовской Аравии. Надо понимать, что возможностей по диверсификации экономики у этих стран нет. У них эти возможности даже ниже, чем у России.
- Зато Саудовская Аравия готовилась, накопила за «тучные» годы огромный резервный фонд, на который может жить довольно долго.
– Да, резервный фонд у них больше, чем у нас, но он тоже не беспредельный. И они уже сталкиваются с экономическими трудностями в своей стране. Поэтому хотя бы для поддержания стабильности в стране им всё-таки нужно зафиксировать цены хотя бы на каком-то уровне. Чтобы они были уверены, что смогут планировать социально-экономическую политику. Поэтому в такой сложной ситуации стороны могут пойти друг другу навстречу. Тем более что отношения с Саудовской Аравией у нас, конечно, не блестящие, но всё же такого конфликта, как с той же Турцией, нет. И с учётом общих для наших стран проблем поддерживаются определённые контакты, саудовцы инвестируют в российскую экономику, есть связи на экономическом уровне. Поэтому можно найти общий язык, хоть что-то сделать в этом направлении получается.
- Считается, что саудовцы как раз заинтересованы в поддержании низких цен, чтобы мешать Соединённым Штатам торговать сланцевой нефтью – гораздо более дорогой, чем саудовская. Зачем им сдерживать добычу, договариваясь с Россией?
– У саудовцев действительно, видимо, всё-таки остаётся достаточно сильная интенция к тому, чтобы поддерживать относительно низкие цены и не давать рынку надежды на то, что ситуация существенно улучшится. И речь идёт, прежде всего, о сланцевой нефти Соединённых Штатов Америки. Поэтому и не удаётся добиться с ними чего-то большего, чем заморозка добычи. Но хотя бы это удалось – и на том спасибо.
- Была такая идея, что саудовцы смирятся с низкими ценами, но начнут предлагать по этим ценам долгосрочные контракты, чтобы «застолбить» свою долю на рынке на годы вперёд. Они не начнут уводить покупателей у нас?
– На самом деле, долгосрочные контракты существуют, они есть у России – у «Роснефти» с Китаем. В мире достаточно много нефти продаётся по долгосрочным контрактам. Другое дело, что по фиксированной цене вряд ли кто-то сейчас будет их заключать. Долгосрочные газовые контракты «Газпрома» тоже ведь заключаются не по фиксированным ценам, они привязаны к ценам на нефть. То же самое и здесь. Саудовцы, конечно, могут пытаться заниматься этим, это вполне естественный процесс. Но те же китайцы или кто-то ещё вряд ли захотят загонять себя в такие оковы. Тем более что саудовцев нельзя назвать самым надёжным партнёром, всё-таки разные вещи на Ближнем Востоке происходят.
- А можно это нужное нам сокращение добычи выразить в цифрах?
– Надо сократить добычу на полтора миллиона баррелей в день. Это чуть больше полутора процентов производства жидкого топлива в мире. Для справки: ОПЕК сейчас добывает около 30-32 миллионов баррелей, Россия – чуть более 10 миллионов баррелей в день. Если страны ОПЕК и Россия все вместе сократят добычу на полтора миллиона, это нивелирует тот избыток нефти, который сейчас есть на нефтяном рынке и который ожидается в 2016 году, мировые запасы тогда начнут снижаться, а цены на нефть начнут расти.
– Но ОПЕК и Россия – это, если не ошибаюсь, порядка 60 процентов мировой добычи. Не случится так, что остальные 40 процентов "добытчиков" обрадуются нашему сокращению, нарастят свою добычу и побегут забирать наших покупателей? В итоге и цены не заморозятся, и мы потеряем продажи. Ведь как раз этого, кажется, боялись страны ОПЕК, когда отказывались снижать квоты?
– Такая ситуация возможна, но всё-таки не при нынешнем низком уровне цен. Всё-таки когда цены находятся на уровне 40-50 долларов за баррель…
- Тридцать два, я напомню.
– Я бы так сказал: ниже шестидесяти. В такой ситуации не приходится ожидать, что произойдёт существенная реакция со стороны предложения, что все начнут наращивать свою добычу. А когда существующий избыток нефти уйдёт, цены приблизятся к 60 долларам за баррель. Если они станут выше – начнёт расти интерес к добыче нефти, в частности – нетрадиционной, в том числе – сланцевой.
- И цены упадут обратно.
– Да, начнётся рост добычи.
- То есть при самом хорошем раскладе 60 долларов за баррель – это потолок?
– Не видно того, чтобы цена могла подняться выше этого уровня. Даже при снятии существующего избытка на рынке. Но для российской экономики это было бы хорошим подспорьем.
- Зачем тогда пытаться искусственно повлиять на нефтяные цены? Мы же видим, что ничего не помогает. Или что-то сделать можно?
– Это вопрос очень болезненный. Пока приходится, к сожалению, плыть по течению. И вот как раз единственное, что можно сделать на данном этапе, – это вести переговоры с отдельными странами. Во-первых, как я уже сказал, даже сами новости о том, что такие переговоры ведутся, поддерживают рынок…
- Вот, как мы видим, не поддерживают.
– Они хотя бы дают возможность избежать существенного снижения цен. А если удастся добиться хотя бы небольшого сокращения добычи, это уже будет большим шагом вперёд.
- Но беда, как я понимаю, не в том, что нефти много добывают, а в том, что она всё меньше и меньше нужна.
– Каким-то образом поддержать спрос – это маловероятно. Повлиять на динамику добычи нефти в США и Канаде – это довольно сложно. На данный момент всё, что остаётся делать, – это договариваться о сокращении добычи с отдельными странами ОПЕК и вне картеля – с такими, где государство имеет сильное влияние на добычу.
- Это похоже на замкнутый круг.
– Да нет, это не замкнутый круг. Это просто временная ситуация, которая возникла сейчас на рынке нефти. Мало кто ожидал такого развития сланцевой нефти в Америке. Но возможности США в этом смысле ограничены, и через несколько лет этот избыток будет значительно сокращён и цены вернутся к 60-70 долларам за баррель. Хотя ждать их возвращения к 100 долларам за баррель, по крайней мере – в перспективе до 2020 года, не следует.
- Что будет в такой ситуации со странами, которые сильно зависят от экспорта нефти и заложили в бюджеты цены к сотне и выше? Я говорю, например, о Венесуэле.
– В Венесуэле сейчас вообще очень тяжёлая макроэкономическая ситуация. Даже если цена поднимется до 60-70 долларов, вряд ли это им поможет. У нас заложено 50 долларов, и то приходится идти на значительное сокращение бюджета.
- А если в стране вдобавок себестоимость добычи высокая? Такие могут вообще уйти с рынка, если цены продолжат снижаться?
– Нет, такого не может быть, потому что этим странам просто деваться некуда. Вот, допустим, Соединённые Штаты – они могут уйти с рынка. Потому что там есть инвесторы, которые, если им не понравится вкладывать деньги в нефть, просто уйдут в другие отрасли. А таким странам, как Саудовская Аравия, Венесуэла, Иран, Ирак, сложно найти другие варианты, и им ничего не остаётся, кроме как продолжать добывать нефть – просто потому, что больше нет ничего. Будет дёшево – будут нести убытки, но всё равно торговать нефтью, потому что других отраслей-то нет. В развитом мире, соответственно, ситуация другая.
- Вы нас не назвали. Нас вы куда относите?
– Мы где-то посередине.
Беседовала Ирина Тумакова,
«Фонтанка.ру»
