Поделиться27 скульптур, 7 живописных работ, 20 рисунков и гравюр, по словам директора Эрмитажа Михаила Пиотровского, это выставка «для гурманов». Экспозицию Альберто Джакометти - признанного лучшим скульптором 20 века - приурочили к Дням Эрмитажа. "Венецианка" из коллекции мастера стала достоянием Романа Абрамовича, купившего изящное изваяние за 14 миллионов долларов.
Между бытием и ничто
Длинные ноги, глядя на которые понимаешь, что значит выражение «растут от ушей», неправдоподобно тонкая талия, высокий рост, хрупкость - почти изможденность…
Эта девушка - не модель. Но, возможно, именно своими параметрами, напоминающими об анорексичных красотках со страниц глянцевых журналов, «Венецианка» Альберто Джакометти привлекла внимание Романа Абрамовича. Недавно на международной ярмарке «Арт-Базель» он приобрел изящную бронзовую скульптуру за 14 миллионов долларов.
Приобретение достойное: в российских музеях Джакометти (признанного еще в 1962 году лучшим скульптором XX века) нет. Более того, его произведения даже никогда не выставлялись в нашей стране. Даже в период новейшей истории России, когда мы увидели искусство всех некогда запретных «небожителей» современного искусства.
И вот — дождались: 27 скульптур, 7 живописных работ, 20 рисунков и гравюр сначала показали в Москве, а теперь выставка переехала в Петербург, в Эрмитаж. По словам директора Эрмитажа Михаила Пиотровского, это выставка «для гурманов». И, действительно, если отбросить используемые СМИ ярлыки, помогающие представить событие в наиболее выгодном свете (например, факт приобретения «Венецианки» Абрамовичем или титул «лучшего скульптора XX века»), нужно признать, что творчество Альберто Джакометти слишком изысканно и сложно, чтобы быть близким народу.
Для гурманов
Хотя выставка - не эксклюзивный проект музея, ее открытие приурочено к Дням Эрмитажа. Год основания Эрмитажа известен точно, но никому неизвестен день его рождения. Поэтому однажды просто решили отмечать его с 7 по 9 декабря, на которые падает и день Святой Екатерины, что считается покровительницей Эрмитажа, и день святого Георгия, и (вот уж счастливое совпадение!) день рождения Михаила Пиотровского.
Переместившись из Москвы в Петербург, выставка словно обрела иное звучание. В Москве бронзовые фигуры и рисунки великого Джакометти демонстрировались в Атриуме Музея личных коллекций, интерьер которого подчеркивал их современность (до сих пор питающую многих-многих скульпторов).
В Эрмитаже, вписанная в камерное пространство Двенадцатиколонного зала, выставка воспринимается как естественное продолжение классической традиции мировой скульптуры.
В этом красивом, небольшом зале обычно устраиваются небольшие выставки для знатоков и ценителей искусства или, как выразился Михаил Пиотровский, «для гурманов». В Петербурге таких продвинутых зрителей, наверное, побольше, чем в прочих областях России, но все же не они «делают кассу». А раз так, то спросим в лоб: стоит ли устраивать выставки «для гурманов» в эпоху мирового экономического кризиса?
Или все же Эрмитажу лучше последовать примеру другого гиганта - Русского музея, который делает ставку на выставки-шоу, стараясь подать даже серьезное искусство как развлечение?
Михаил Пиотровский убежден, что не нужно идти на поводу у массового вкуса: «Есть много людей, которые, приходя к нам, глубоко погружаются в искусство. Мы их зовём «гурманами»: они приходят в музей, может быть, ради одного какого-нибудь полотна, ради того, чтоб побыть с ним час. Для них мы всегда стараемся что-нибудь приготовить, устраиваем выставки одного шедевра. (Сейчас у нас выставлены два Веласкеса и один Энгр)».
Что касается кризиса, то «потребление культуры увеличивается в тяжёлой экономической ситуации. Может быть, машину вы купить уже не сможете. А вот прийти в Эрмитаж, который даёт согражданам потрясающие льготы (для детей, пенсионеров и студентов) – сможете. Так что, если за машинами и мебелью ходить не будут – то пойдут в Эрмитаж».
Отверженные
Творчество итало-швейцарского скульптора не назовешь жизнеутверждающим. Напротив, его истонченные, вытянутые, изможденные фигуры - словно иллюстрация к «тощим годам», которые непременно следуют за «тучными». То есть как раз о кризисе. Впрочем, человек обычно бывает счастлив или (чаще!) несчастлив вне зависимости от экономической ситуации.
Вот и после окончания Второй мировой войны, когда, казалось бы, надо радоваться, в Западной Европе, особенно во Франции, воцарились совсем нерадостные настроения. Вернувшийся из Швейцарии (куда бежал от войны с братом на велосипедах) и обогащенный горьким опытом пережитых ужасов и страданий, Джакометти сумел наконец обрести свой стиль и стать тем, кем до сих пор остается в истории искусства: лучшим скульптором прошлого столетия. Его стиль оказался близок философии экзистенциализма, проповедуемой Жан-Полем Сартром, с которым они сдружились, как и с еще одним певцом отверженных - Жаном Жене. Этих троих, так сильно повлиявших на европейское искусство 50-х, сближало трагическое, безысходное мировосприятие. Иногда это направление в искусстве называют «мизерабелизмом» (от слова «мизерабль», что значит - «отверженный»).
Оба писателя внимательно следили за творчеством Джакометти, посвятив ему несколько статей. И лучше, чем Сартр, о нем еще не написал никто. Для философа творчество Джакометти находится «на полпути между бытием и ничто»: «С первого взгляда кажется, что перед нами иссохшие мученики Бухенвальда. Но мгновение спустя у нас складывается другое представление: эти тонкие, стройные фигуры поднимаются к небу. Кажется, что мы присутствуем при вознесении».
Не только человеческие фигуры, но и животные, и даже просто предметы обретают у Джакометти одухотворенность. Яркий пример - его знаменитая «Собака», которую можно увидеть на выставке. Говорят, кинологи много лет пытаются определить, какой же породы этот пес - уж не персидская ли борзая? Но разве это имеет значение? Изогнутый силуэт изможденной собаки – иероглиф, в котором скульптор закодировал беспредельное одиночество живого существа, затерянного в этом мире. Не только собачье, но и человеческое. Джакометти часто говорил, что бронзовая собака - это его собственная душа, бесприютная и неприкаянная.
И уж совсем страшно «одиночество» руки в скульптуре 1947 года. Известно, что эта скульптура—отражение реального впечатления, полученного скульптором в военные годы и засевшего в его мозгу, как заноза: оторванная человеческая рука, лежащая в стороне от тела. Эта бедная рука словно взывает к небесам, как страшный символ бедствий войны, катастроф, терактов.
Работая в бронзе, Джакометти умудрялся придавать человеческим телам призрачность, превращая реальную действительность в фантом… Но, как ни странно, именно осознание собственной телесности, любование красотой чужой плоти и вожделение к ней дает наиболее сильное, пронзительное ощущение смертности: «Неужели я настоящий, и действительно смерть придет?» В то время как призрачность тела подчеркивает причастность человека к вечности.
Зинаида Арсеньева,
Фонтанка. ру
