ПоделитьсяУ подростка плохое настроение после ночи, проведенной с друзьями? Подумаешь, с кем не бывает. Пацан в эйфории и говорит, не умолкая? Общительный мальчик. На самом деле все это повод заподозрить человека в приеме наркотиков. Если вы думаете, что таких стало меньше в сравнении с временами, когда говорили об эпидемии наркомании, это не так. Как она выглядит сегодня, «Фонтанке» рассказали петербургские врачи.
Почему наркотики стали другими
В начале 2010-х трафик наркотиков из Афганистана резко сократился, героиновый рынок перестроился на синтетику. Большинство наркоманов с большим стажем употребляют теперь все подряд — синтетические и натуральные наркотики, алкоголь — чистых опийных наркоманов осталось немного. А молодые предпочитают синтетику. Современная беда — мефедрон и альфа-PVP — это психоактивные вещества, те самые, что лет 10 назад продавались открыто как «соли для ванн». Распространители уверяли, что это идеальные наркотики, которые «можно применять контролируемо», а самое заманчивое — при отказе от них нет невыносимой ломки, как от героина. На самом деле все не так. Абстинентного синдрома, известного как ломка, действительно нет. Зато есть «отхода́». Те, кто испытал на себе и то и другое, говорят: неизвестно, что хуже. А зависимость развивается еще быстрее.
— Уже в 2009–2011 годах было понятно, что контингент наших пациентов будет меняться, как в Европе: там после героинового бума 1970–1980-х пришла синтетика. Героинщиков осталось 10–15%, остальные — психостимуляторщики. Это произошло всюду, — объясняет Антон Петров, нарколог-психиатр, заведующий отделением Городской наркологической больницы.
В молодежных тусовках, в том числе в ночных клубах, распространяются в основном мефедрон и альфа-PVP. Это химически синтезированные аналоги вечнозеленого кустарника под название кат, который растет в странах Африканского Рога и Аравийского полуострова. Местные жуют его листья приблизительно с той же целью, с какой индейцы в Центральной Америке жуют листья коки или мы пьем кофе, — чтобы взбодриться. Но из ката были выделены алкалоиды и химическим путем синтезированы их аналоги. Так мир получил эти две соли.
«Я танцую с дьяволом, во мне много дури»
В одном из популярных ночных клубов «Фонтанке» рассказали: «Мефедрон — основной наркотик в молодежной среде. Он очень быстро «отпускает» — эффекта хватает на пару часов. Поэтому понять, что человек принял его, могут немногие, может быть, он сам по себе такой разговорчивый и активный?» Охранника этого клуба завсегдатаи называют дядей Вовой. Он описывает своих клиентов: «Симпатичные молодые люди — 18–20 лет, максимум 23. Модно одетые, веселые, общительные. Не верю, что они принимают эту соль эпизодически. Потому что вижу, как они превращаются в унылое г...о, когда действие наркотика заканчивается. Хотя, может быть, учеба или работа кого-то возвращает в обычную колею. Но тем, кого я вижу, нужен постоянный прием».
В уважающих себя клубах строго следят за тем, чтобы торговли наркотиками не было, а на танцполе не собиралась молодежь под кайфом. Но действие этой соли — 1,5–2 часа, и если отпустило, для танцев до утра нужна подзарядка. Чтобы купить еще дозу и принять ее, надо выйти на улицу: врут охране напропалую — мама у входа ждет, до машины надо дойти. Когда на танцполе человек 150–500, за каждым, конечно, не уследишь. Поэтому основной контроль, как правило, на входе и выходе. По действующим правилам, если вышел, входной билет становится недействительным. Они все равно уходят, «заправляются» и покупают новый билет. Их пропустят, пока выглядят адекватно — «прихода» еще нет. Но если он заметен, надежды на пропуск тают. «Они перестают быть дружелюбными, когда их обнаруживают и выводят, — убегают, сердятся. Выставляем на улицу, но они стоят под клубом до 6 утра и «ловят ритм», — рассказывает «дядя Вова». — Потому что в период действия наркотика очень нужно двигаться. Говорят, если употребил много, с резкой остановкой движения может остановиться и сердце».
По словам охранника, под другой солью человека видно сразу, он ведет себя особенно: как потерянный в пространстве, но при этом очень настороженный, говорить нормально не может. «Я просто отвожу таких дальше от клуба, — говорит охранник. — Думаю, что эта их заметность как раз и объясняет то, что они часто оказываются в поле зрения и полиции, и врачей, в отличие от тех, кто на мефе».
Не нюхай соль — гомосексуалистом станешь
Сhemsex-пати — химическая сексуальная вечеринка для геев. В магазинах для них в закладку входит презерватив, виагра и соль. Мефедронщики в эйфории любят всех. С теми, у кого хватает денег только на наркотик, на таких вечеринках часто случаются сексуальные перверсии: любвеобильность есть, либидо разыгралось — приходится для получения удовольствия поворачиваться другой стороной.
И хотелось бы испугать поклонников этого наркотика, но не получится. Врачи говорят, что это ситуативные истории, объясняемые измененным химией состоянием. Чем дольше принимаешь синтетику, тем меньше хочется секса, нужен только наркотик.
Фиолетовая паранойя
Олег (имя изменено) — пациент Городской наркологической больницы. Настороженный, подозрительный, долго не шел на контакт. Когда наконец расслабился, рассказал психологу: «Все, что вокруг происходит, подстроено, чтобы я понял значимость фиолетового цвета. Он имеет самое большое значение в жизни». Позже выяснилось, что несколько месяцев назад на кухне его мать как бы между прочим заметила — какой интересный свет у фонарей: «Фиолетовый, посмотри». Он решил, что она ему на что-то намекает, но тогда посчитал — на то, что фиолетовый свет опасен. Сейчас-то он понимает, что он хороший и в больнице своим поведением все намекают на это. Прикуривает Олег только от фиолетовой зажигалки: «У нее особый огонь».
Мания преследования, параноидальный бред часто посещают потребителей солей, потому что они приводят к психозам. В Городскую наркологическую больницу обычно обращаются, когда выхода уже нет.
— К нам редко приходят пациенты, которые сами понимают, что начинают разрушаться, — для этого надо, чтобы какая-то часть мозгов еще работала. Такие осознают: влечение к наркотику высокое, поведение — рискованное, и разные истории, в которые человек попадает, подсказывают, что с этим что-то придется делать. Самая распространенная мотивация — уголовное преследование (треть пациентов лечатся по решению суда) и проблемы в семье — родители начинают отказываться от своих детей. К счастью, у родственников есть возможность получить разъяснение и подсказки, чтобы занять правильную позицию. Если они приходят к нам, значит, им нужна бесплатная помощь с вытекающим из нее поражением в правах, которого все очень боятся, — рассказывает Антон Петров, психиатр-нарколог, заведующий отделением реабилитации ГНБ.
Олег — из тех, в ком сошлось все, — поймали с наркотиками и надо было полечиться, чтобы «не закрыли» по решению суда, надавила мама, да и устал уже от употребления.
Если человек самостоятельно обращается к врачу, попадает по назначению — в Городскую наркологическую больницу. Скорая с проявлениями отравления наркотиками доставляет в Институт скорой помощи им. Джанелидзе. Если паранойя выражена ярко, а по внешнему виду непонятно, принимал ли человек психоактивные вещества, тому дорога в психиатрические стационары.
— Учитывая, что популярный наркотик — сильный стимулятор, человек может не спать несколько дней, вести бурную деятельность, психика истощается. В параноидальном состоянии их доставляют в психиатрические клиники, — поясняет главный психиатр Петербурга Александр Сафронов. — Пробы берем, если есть сомнения, отправляем их на исследование в лабораторию наркоклиники. Но чаще всего вид наркотика для психиатра не имеет значения — надо параноидальное состояние лечить, а оно, независимо от причины возникновения, лечится одинаково. В анамнезе психиатры указывают: употреблял психоактивные вещества, если у пациента не хватило ума скрыть это. Большинство факт употребления утаивают.
«Бывают летальные исходы»
Тем, кто в остром состоянии попадает в отделение токсикологии НИИ скорой помощи им. Джанелидзе, ничего скрыть не получается. Главный токсиколог Алексей Лодягин рассказал «Фонтанке»: «Мы снимаем интоксикацию, и если наши психиатры обнаруживают изменения в психиатрическом статусе, то переводим либо на свое психосоматическое отделение, либо в психиатрический стационар, либо под наблюдение нарколога-психиатра диспансера по месту жительства».
По данным химико-токсикологических исследований, в 2021 году с отравлением синтетическими психоактивными веществами в среднем поступали около 600 человек в месяц. Причем до сих пор больше всего было отравлений одним из прекурсоров, который используется в промышленном производстве. Это очень токсичное вещество, признаки отравления им явные, так что понятно, почему именно его потребители чаще других оказываются на больничной койке отделения токсикологии.
— Соли по частоте госпитализации практически догнали его, — говорит Алексей Лодягин. — Мы видим, что отравления ими тяжелые, даже с летальными исходами. Но с отравлениями мефедроном поступает всего два-три десятка человек.
Почему их мало, врачи пока только гадают. Алексей Лодягин предполагает, что поскольку этот психостимулятор — эмпатоген, вызывающий ощущение родства со всеми вокруг, эмоциональной открытости, то окружающих обдышавшиеся наркоманы не пугают, им кажется, что все с ними хорошо, даже когда с ними все плохо, несмотря на то что за счет воздействия на дофаминергическую систему это психоактивное вещество вызывает возбуждение и гиперкинетику (неукротимое желание двигаться). Поэтому ни скорую к ним не вызывают, ни полицию. Тем временем к мефедрону развивается стойкая зависимость.
Под катом
«Я заторчала на мефе, потому что казалось, что эффект от него мягче и можно себя контролировать: видишь полицейскую машину, собираешься. Не знаю, как это выглядит со стороны, но самому кажется, что ты идешь, как трезвый, не выделяешься из толпы, а это помогает не запаниковать. И перед входом в магазин собиралась вся, чтобы не спалиться, покупала сигареты, выходила из него и «выдыхала». А под альфой перекрывает так, что на шизу можно высадиться: кто-то стоит 12 часов и смотрит в окно, кто-то в дверной глазок весь день смотрит — кажется, что за дверью кто-то есть. На улицу вообще невозможно выйти — все встречные говорят 100-процентно о тебе», — рассказывает Аня (имя изменено). Она москвичка, ей 20 лет. Два последних года живет в Петербурге. Больше семи лет употребляет наркотики. В Городской наркологической больнице лечится уже полгода.
Начало для Ани было стандартным: после развода родителей с мамой и братом уехала в Красноярск к бабушке, кстати, заведующей отделением в местной наркологической больнице. Поссорилась с родными, ушла из дома, во дворе предложили марку.
— Хорошо помню состояние, в котором очутилась, — «отпустило» обиду за то, что меня ударили, за то, что не понимают. Я не соответствовала требованиям нашей правильной семьи.
К бабушке в больницу приходила со старшим братом часто, а дома слушала, как он диктует истории болезней — помогает заполнять электронные карты: «Я видела, как выглядят зависимые у бабушки в ГНБ, видела, что наркотики — плохо. Но была уверена, что у меня так не будет».
Потом Аня с мамой и братом вернулась в Москву.
— Химию начала принимать годам к 16 и быстро поняла, что подсаживаюсь на систему. С героина тебя мажет, ты как овощ. От химии все не так, мозг работает по-другому, о ней думаешь постоянно. Помню голос брата, который диктовал бабушке записи для электронной карты: если ты хочешь еще и еще, это зависимость. Признавалась себе в этом, но отгоняла такие мысли. Под мефом тебе кажется, что тебя любит весь мир и ты его любишь, становишься искренним — болтаешь без умолку. Не напрасно его называют сывороткой правды. Я слышала, что есть какой-то процент людей, которые могут врать под ним, но, наверное, он так мал, что я их никогда не встречала. При этом зрачки расширяются, челюсть сильно сводит, поэтому жуем жвачку — у меня сильно сточены зубы, раскусить ими я ничего не могу.
С 18 лет Аня живет в Петербурге. Думала, раз здесь знакомых нет, сможет отказаться от наркотиков. Знакомства образовались быстро — наркоман наркомана узнает интуитивно. Людей, с которыми жила и принимала наркотики, друзьями и подругами сейчас не называет, они — соупотребители.
Доза растет, денег не хватает
У меня сначала была банковская карта папы, я с нее деньги тратила, потом появились соупотребители, у кого были деньги, делились. Когда соупотребительницам исполнилось 18, они пошли работать в вебкам. Меня звали, но не смогла перешагнуть эту черту. Мне было проще украсть, сдать в ломбард и на полученных деньгах поторчать, — вспоминает Аня. — Работать пошла, но долго не смогла, потому что к тому времени уже выросла в разы дозировка. Фокус со снижением дозы после детокса с мефом не работает (когда героиновым наркоманам требуется все больше наркотика уже не для удовольствия, а чтобы жить без ломки, они ложатся в клинику, им делают детоксикацию и они на время возвращаются к малым дозам. — Прим. ред.). Потом появился друг — барыга, у него всегда были наркотики и он мог продать дешевле, если не хватало денег.
О том, сколько возможностей у наркоманов, чтобы купить наркотики, «Фонтанка» уже рассказывала. Аня подтверждает, что сделать это очень просто даже подросткам.
Кайф стал доступнее — синтетика дешевле наркотиков растительного происхождения. Но чем дольше употребляешь, тем больше и чаще требуется вещество. Как долго длится переход от малой дозы к большой, врачам пока неизвестно, слишком мал опыт работы с такими зависимыми. Но когда грань преодолена, денег требуется все больше.
Когда мефа становится много
Вопрос о деньгах встает остро, когда начинаются марафоны. Но сначала они не ежедневные: в пятницу начинают, в воскресенье заканчивают. «Марафон — это непрерывный прием, — рассказывает Аня. — Чем дольше употребляешь, тем короче становится перерыв. У кого-то он сокращается до 20 минут, у кого-то — до получаса. После марафона начинаются отхода́».
— После трех дней приема психостимулятора силы заканчиваются. До следующей пятницы человек ощущает слабость, вялость, плохое настроение и настороженное отношение ко всему — все вокруг очень плохие и его не любят, и сам он очень плохой. Мир бессмысленный, враждебный и мрачный. Это основная особенность психостимуляторов — они истощают психику и весь организм, — объясняет Антон Петров. — Физическая зависимость проходит две стадии: первичное влечение проявляется в начале периодического потребления, когда хочется заторчать на фоне воздержания, вторичное — когда растет толерантность к наркотику и для достижения желаемого эффекта нужны все большие дозы, утрачивается психологический контроль. На фоне вторичной зависимости, как правило, происходят передозировки, обычно на марафоне. При передозировке у всех, кто употребляет психоактивные вещества, случается параноидальное расстройство.
«Отхода́» со временем переносятся все тяжелее. «Объемы моего потребления достигли того, что мне нужна была доза, чтобы просто выйти из дома в магазин — купить сигареты или хлеб. Без соли встать с кровати я не могла. Тебя не кумарит, но чувствуешь себя так плохо, что жить не хочется», — говорит Аня.
Самая большая беда в том, что мефедронщики могут долго употреблять, не попадая в поле зрения правоохранительных органов и врачей. И в это время привлекать к употреблению других. Потом уходят в марафон на месяц, на два, а после него однозначно уйдут в психоз или они уже в психозе. Или, как Аня, вдруг поймут, что без помощи врачей можно отправиться на тот свет, все органы и системы в теле уже отравлены.
На учете у петербургских наркологов состоит 11 тысяч наркозависимых. Как говорит Антон Петров, коэффициент латентности 10, то есть употребляющих 110 тысяч. Помните, в конце 1990-х — начале 2000-х уличная преступность ассоциировалась с наркоманами, в милицейских сводках ежедневными были сообщения о том, что кому-то дали по голове и отобрали кошелек? Тогда на учете у наркологов Петербурга были те же 11 тысяч наркозависимых. Сейчас сообщений о преступлениях, совершенных наркоманами ради денег на дозу, стало меньше. Поэтому кажется, ЗОЖ побеждает. Но нет, современные наркоманы просто стали другими.
Ирина Багликова, «Фонтанка.ру»
