Американские выборы, независимо от их окончательного результата, демонстрируют кризис системы представительской демократии, который проявляется повсеместно.
Он проявляется в углубляющемся расколе общества на отдельные части, которые не видят и не слышат друг друга и не способны в принципе принимать точку зрения оппонентов.
Такое впечатление, что рушатся старые правила игры. И меньшинство может само назвать себя большинством, а большинство как бы просто исчезает из поля зрения. Выборы перестают быть одномоментным событием, их можно повторять по несколько раз, и каждый раз с другим результатом. А несогласие с результатами становится чуть ли не ожидаемым событием. Обвинения во вбросах даже не удивляют.
Можно предположить, что основная проблема заключается в том, что инструменты демократии устарели, в то время как изменились все остальные, а как следствие — изменилось и общество. И чтобы понять, куда менять, нужно оценить, что и почему сломалось...
«Отцы и дети» — XXI век
Про проблему отцов и детей говорят столетиями. Однако реальную остроту она стала приобретать в конце XIX века, в связи со стремительным технологическим прогрессом. До этого внук понимал, что делал дед, а дед понимал, что будут делать сын и внук. Военные начинали войну с тем же дульнозарядным ружьем, с которым они уходили на покой генералами. Умение управляться с парусом или конем вообще передавалось через века без существенных изменений. Прогресс шел медленнее, чем менялись поколения.
В начале ХХ века на глазах одного поколения появились автомобили и самолеты, телефоны, кинематограф, радио... А кроме этого — пылесос, электроплиты, холодильники, стиральные машины... Технологии сделали возможным реальное уравнение женщин с мужчинами в их физических возможностях. Но политическая роль женщины была ничтожна. В 1910 году Раймонда де Ларош первой среди женщин получила удостоверение пилота самолета. Но при этом избирательных прав у нее не было.
Потребовались Первая мировая война и череда революций по всему миру, чтобы пошла волна признаний за женщинами избирательных прав, независимо от их семейного положения. И тогда уже отцы были в ужасе не только от новых веяний в моде, но и от занятий своих дочерей, которые стали летчицами, докторами, журналистками.
Кстати, о журналистике
В XIX веке она стала важнейшим общественным фактором. И вплоть до середины 90-х годов ХХ века только дополнялись ее инструменты. Сначала это были газеты, журналы, затем пришли радио и телевидение и Интернет.
Но принцип оставался тем же: профессиональные работники СМИ собирали информацию, обрабатывали ее в соответствии с редакционной политикой, и затем эта информация выходила в массы. Существовала «серьезная пресса», которая определяла планку чистоты языка, уровень базовых знаний о предмете статьи. Была «бульварная», или «желтая», пресса, её забавно читать, но все понимали, что между бульварным вечерним листком и Times, образно говоря, существовала огромная разница.
С появлением социальных сетей структура распространения информации изменилась. Виток спирали замкнулся — как в древнем общинном обществе, опять каждый мог высказать свое мнение, рассказать сплетню, пустить слух. Но если раньше это ограничивалось границами одной деревни, то теперь «деревня» разрослась до размеров всей планеты. Мерилом ценности стал «лайк», а значит, любая новость хороша, если она нравится массам. Тем более что массы в развитых странах здорово изменились.
Крах марксизма
Технологическая революция, как представлялось сто лет назад, должна была облегчить труд рабочего человека и дать ему возможность уделять больше внимания своему развитию. Однако жизнь оказалась не такой, как она мечталась. Технологии просто-напросто разрушили фундамент марксизма — а именно организованный массовый рабочий класс.
В развитых странах доля индустриальных рабочих постоянно снижается: в Евросоюзе в 1996 году она составляла около 21% и упала в 2016 году до 16%. (https://ec.europa.eu/eurostat/web/products-eurostat-news/-/DDN-20171024–1) На глазах растет прослойка, которую сейчас называют «самозанятыми» или фрилансерами, а век тому назад — кустарями-одиночками. Мало того, многие из индустриальных рабочих сейчас имеют высшее или среднеспециальное образование, и что важно — их работа уже мало напоминает то, чем занимались их отцы и тем более деды.
Развитие роботизации и автоматизации производства, перенос ручного труда в страны третьего мира совершили грустную шутку над социалистическими силами — борясь за социальные блага, они добились того, что рабочие давным-давно не пролетариат, а в значительной степени мелкобуржуазный элемент — в терминах социалистов столетней давности.
Время честных людей
Еще одна метаморфоза произошла с конца 1960-х годов, которую можно назвать антитезой событий Первой мировой войны. Именно в Первую мировую впервые было применено оружие массового поражения — отравляющие газы. Отношение к противнику стало похожим на отношение санобработчика к крысам. Примечательна фраза из романа Алексея Толстого «Гиперболоид инженера Гарина»: «...какая мораль после Мировой войны».
Стимулированные войной революции, гражданские войны, массовые репрессии, ставшие ужасающей нормой жизни, достигли апофеоза во Второй мировой войне. Затем последовали годы подготовки к Третьей, но уже ядерной.
Однако в 1960-е годы маятник начал движение в обратную сторону. Возможно, этому способствовало освоение космоса — люди воочию увидели, что живут на, в общем-то, маленькой планете. Борьба за разоружение, борьба с загрязнением окружающей среды в самых разных формах, борьба за права человека, в том числе и за права меньшинств, которую декларировали и Запад и Восток, — все это формировало новое общество, новых людей, для которых ценности родителей стали представляться неприемлемыми.
Все против всех?
Проще всего представить разграничительные линии современного общества по возрастному признаку. На одном полюсе поколение тех, кому меньше 30. Они не застали мировых войн, постоянной угрозы ядерного конфликта и, в общем-то, мало общались с ветеранами Второй мировой, людьми, пережившими репрессии 1920-х и 1930-х годов. Они устремлены в будущее, их информационная среда — это социальные сети.
На другом полюсе — те, кому за 60. Они лично знают, что такое страх атомной войны, диктатура одного (разумеется, правильного) мнения, и для них очевидцы того, как озверело человечество в первой половине ХХ века, — их собственные родители, бабушки, дедушки.
Старшее поколение не доверяет словам — слишком много они слышали за свою жизнь прекрасных слов, которые сменялись ужасными делами. Разговоры про прогресс их тоже не привлекают — им предлагают отказываться от верного куска хлеба и броситься в погоню за «синей птицей», но они знают, что это может закончиться нищетой.
И при этом старшее поколение не доверяет публичным выступлениям. «Мы проголосовали — чего вы еще от нас хотите» — это объясняет их поведение. Они могут быть большинством, но большинством немым, которое передает свою волю избранным лицам и на этом считает, что их роль закончена. Но их всё больше и больше. Уже сейчас в структуре населения Евросоюза доля тех, кто старше 60 лет, больше, чем доля молодежи.
Молодое поколение активно выступает со своими требованиями, не слишком заглядывая в будущее. Они легко выходят на улицы и считают, что если на улицы не выходят те, кто против, то, скорее всего, им на всё плевать или они даже «за». Они же не общаются с этими людьми в соцсетях. Они уверены, что люди на вопрос «за кого будете голосовать» ответят правду. Но старшее поколение слишком ценит свое спокойствие и умеет отвечать «как надо».
Есть те, кто ими восхищается, — «непуганое поколение», и есть те, кто считает, что как раз эта «непуганность» может стать почвой для нового тоталитаризма, поскольку для этой среды, которая, по сути, является конгломератом всевозможных меньшинств, естественной является борьба за «справедливость», а справедливость для них превыше правил, которые установило «чужое большинство».
Однако существуют еще и расовые, и национальные, и религиозные, и даже производственные линии разделения. Интересы сельских жителей, даже молодых, могут быть ближе к интересам городских возрастных жителей.
Вырваться из пузыря
Специалисты уже давно говорили о том, что алгоритмы поисковых систем и социальных сетей создают своего рода информационно-социальные пузыри, подбирая людям ту информацию и тех собеседников, которые близки их собственным взглядам. В эпоху классических СМИ читатель мог знать и знал о других точках зрения, хоть и критикуемых.
Наша эпоха изолирует людей друг от друга, формально их связывая. Мы перестаем понимать интересы и логику людей, придерживающихся иных взглядов или относящихся к другим слоям общества.
То есть главная проблема — общество должно слышать голоса всех. Нравится это или нет. Возможно, стоит внимательнее отнестись к опыту американских отцов-основателей, создавших такой институт, как коллегия выборщиков. Над ней сейчас принято иронизировать, но создавалась она как раз для того, чтобы повысить шансы на представительство меньшинства в малонаселенных штатах. Возможно, нужно соединить несколько разных методик...
Именно поэтому в Европейском Союзе все больше говорят о необходимости совершенствования демократических процедур. Все больше значения придается демократии на местах — начиная от школы, собрания членов жилищного кооператива, дачного кооператива и т.д. Именно на низовом уровне возможно услышать мнение соседа и мотивы его голосования. И именно там, внизу, проявятся политики, которые будут понимать, что далеко не всё, что мы видим на улицах или в сводках ЦИКов, соответствует действительности.
Даже в благополучных странах мира проблему уже осознали и озвучили. Как её решать — нужно думать. Нам всем нужно найти способ взаимодействия, пока мы не скатились к известной максиме Мао — «винтовка рождает власть».
