"Кадыров говорил, что в Чечне нам работать не дадут"

"Комитет по предотвращению пыток" вынуждают покинуть Чеченскую республику: очередной жертвой нападения стал его глава - член президентского Совета по правам человека Игорь Каляпин. У которого давно нелады в отношениях с главой Чечни Рамзаном Кадыровым.

На члена президентского Совета по правам человека и главу "Комитета по предотвращению пыток" Игоря Каляпина напали вечером в среду, 16 марта. За три дня до этого в Грозном неизвестные взломали офис организации. Ещё тремя днями раньше было нападение на журналистов и правозащитников http://www.fontanka.ru/2016/03/10/177/. Как теперь комитет будет защищать пострадавших от пыток в Чечне, "Фонтанке" рассказал сам Игорь Каляпин.

"Только что у входа в отель "Грозный" напали на Игоря Каляпина. Избили, закидали яйцами", – написал в Твиттере юрист организации Дмитрий Утукин в среду вечером.

Позже сам Каляпин рассказал, что с ним произошло.

Изданию "Кавполит" Каляпин сказал о нападавших: "Я считаю, что на меня напали нечеченцы и немусульмане. Сделавшие подобное не могут ими называться". На странице главы "Комитета по предотвращению пыток" стали оставлять слова поддержки самые разные люди, в том числе – чеченцы и мусульмане. Кем тогда были нападавшие, чем их разозлили борцы с пытками? Об этом "Фонтанка" спросила у самого Игоря Каляпина.

- Игорь Александрович, с чем вы сами связываете вчерашнее нападение на вас?

– Тут гадать-то не приходится, всё достаточно просто. В течение последних двух лет лично Рамзан Ахматович Кадыров очень часто выступает в чеченских СМИ и очень эмоционально, как он это умеет, обвиняет меня в разных страшных преступлениях. Он говорит, что я защищаю террористов, финансирую террористическую деятельность в Чеченской республике, что наш комитет – это агенты западных спецслужб, которые зарабатывают деньги на крови чеченского народа. Это я буквально цитирую. И каждый раз он выбирает какой-нибудь злободневный повод. Например, в декабре 2014 года была совершена террористическая атака на Грозный, погибли полтора десятка чеченских полицейских – молодые ребята.

- Да, это известная история: Кадыров обвинил в этой атаке вас лично.

– Причём он обратился к людям, среди которых были родные погибших, и это – в первые сутки после нападения, когда люди были ослеплены горем и болью. И он сказал им: я, мол, знаю, что некто Каляпин передавал деньги из-за границы организаторам теракта.

- Давайте ещё вспомним, что он не просто так разозлился: вы пытались помешать без суда сжигать дома тех, кто заподозрен в родстве с террористами.

– Конечно. Но он не один раз сказал это, он повторяет это систематически. Только в прошлом месяце по чеченскому телевидению показали два фильма про Каляпина: видеоряд из фотографий, видео и скриншотов с нашего сайта, и на их фоне – все обвинения в мой адрес.

- Так в чём причина, не могу понять? Что такое сделал Кадырову ваш комитет?

– Многие преступления с похищениями людей, в которых мы стараемся разобраться, ведут к приближённым Кадырова. И он об этом прекрасно знает: я лично ему когда-то об этом говорил. И мы постоянно понуждаем Следственный комитет, который этими делами занимается, выполнять те или иные следственные действия. Они пытаются прекратить, приостановить уголовные дела, а мы их действия постоянно обжалуем в судах.

- Ну, мы ведь понимаем, как умеют работать наши суды и наше следствие. Может ли, например, Кадыров просто не обращать внимания на вашу активность?

– Мы же публично рассказываем обо всём. Мы говорим: следственный комитет в Чеченской республике такое-то дело не расследует, хотя факты установлены. Например – дело Амриева, дело Умарпашаева, какое-то другое. Говорим, что какого-то человека не допрашивают только потому, что он служит в полку имени Ахмат-Хаджи Кадырова, следователь боится его вызывать. Мы такие вещи не раз публиковали. Мы направляли аналитические справки по таким делам во все фракции Государственной думы. Мы периодически обращаемся к Бастрыкину, причём открыто – с публикациями, и говорим, что следственные действия не происходят. Я говорил об этом и на Парламентской ассамблее в Страсбурге. Было много публикаций о нашей деятельности. Естественно, Кадырова это бесит.

- Просто бесит – или он всерьёз видит в вашей работе угрозу?

– Видимо, всё-таки видит угрозу. Думаю, что время от времени он получает сигналы о том, что надо прекращать такую практику незаконного преследования людей, которые ему не нравятся. Предполагаю, что ему грозят пальчиком: до каких, мол, пор о твоей республике будут писать как о территории беззакония.

- Почему это всё активизировалось в последние дни? Мы уже неделю обсуждаем происшествия с вашим комитетом на территории одного региона. Кому вы там на мозоль наступили в последнее время?

– Нет, происшествия-то были и до этого. Просто о них не писали. Если бы не нападение на журналистов 9 марта, вызвавшее такой резонанс, то, наверное, и о том, как меня закидали яйцами, никто бы особенно не писал. Просто одно совпало с другим. На самом деле, на нас очень активно давят как минимум последние 2 года. Много чего было, всего я сейчас и не расскажу.

- Например, три дня назад был инцидент с офисом вашего комитета в Грозном.

– Да, три дня назад ночью квартиру в Грозном, которую мы использовали как офис, вскрыли какие-то люди. Они пытались отключить камеру, посчитали, что это им удалось, но камера продолжила работать. Поэтому на записи видно, как сотрудники МЧС вместе с полицейскими вскрывают дверь и заходят. Дальше, видимо, они добрались до роутера – и сигнал пропал. И, собственно, одной из моих задач, из-за которых я приехал в Грозный, было разобраться, что с этой квартирой: осмотреть её, обратиться в полицию и так далее.

- Ваши коллеги по комитету говорили "Фонтанке", что 9 марта в офис в Ингушетии тоже заходили какие-то силовики.

– В Ингушетии это был не офис, это была квартира, где мы хранили документы. И это важно. Потому что никакой деятельности на территории Ингушетии мы не вели. У нас нет ни одного дела по Ингушетии. Силовикам в Ингушетии мы никаким образом не досаждаем. Более того: у меня были прекрасные отношения с Юнус-беком Евкуровым (главой Ингушетии. – "Фонтанка"). Более того: у него вообще хорошие отношения с правозащитниками – даже с теми, которые ему как-то досаждают. И, конечно, за этим стоит не Евкуров. Не могу вам сказать, что это были за люди. Но подключён уровень федерального округа, и, я думаю, МВД может легко установить – полицейские это были или кто-то другой.

- То есть вы верите, что они взялись это устанавливать?

– Нет, в этом я не уверен. Совсем не уверен. Но если кто-то может в этом разобраться, то – на уровне округа. Но если это и силовики, то это не Ингушетия.

- Почему сотрудники вашего комитета не могли работать на территории Чечни тихонько, не афишируя себя?

– Такова специфика нашей работы. Мы же не информацию собираем. Мы – юристы. Мы постоянно участвуем в публичных юридических процедурах. Раз или два раза в неделю, например, мы участвуем в судах по поводу незаконных действий или бездействия Следственного комитета. А судебные заседания проходят открыто. Это то, информация о чём висит на входе в суд и на сайте суда. Мы просто по закону не можем действовать непублично. То есть у нас есть три направления: мы либо готовим документы в суд, либо участвуем в заседании, либо участвуем в следственных действиях. Идентифицировать нас очень просто. И тут ничего не поделаешь.

- Вы занимаетесь предотвращением пыток, то есть – преступлений. По идее, государство должно быть заинтересовано в успехе вашей работы. Как оно вам помогает? Может быть, физической защитой?

– Вы же сами знаете, как оно нам "помогает".

- Вдруг не знаю?

– Работу "Комитета против пыток", исключительно юридическую, целиком в рамках уголовных процессов, признали деятельностью, направленной на изменение государственной политики. И включили комитет в реестр иностранных агентов. Честно говоря, я до сих пор не могу оправиться от изумления. Мы никогда не отрицали, что получали иностранное финансирование. Но сказать, что "Комитет против пыток" пытается изменить государственную политику, это…

- Явка с повинной?

– По-моему, это самооговор. Когда что-то подобное говорит человек, это называется самооговором. А тут об этом заявляет государство. Тем не менее организацию признали иностранным агентом. Сейчас у нас уже другая организация: "Комитет по предотвращению пыток" иностранных денег не получает. Правда, нас всё равно пытаются опять записать в иностранные агенты. Потому что очень хочется.

- Ну, хорошо, деньги иностранных организаций – очень плохо. А российское государство финансировало противодействие пыткам?

– В 2013-2014 году мы впервые получили государственное финансирование – так называемый президентский грант. Потом организацию признали иностранным агентом – и мы объявили, что не будем работать с этим статусом, прекратили деятельность и зарегистрировали новую организацию. Которая пока ещё ничего ни от кого не получала.

- Тогда, простите, на что вы живёте? Юридическая помощь, разъезды по регионам – вы же не только в Чечне работаете, сбор информации – это всё, наверное, дорогостоящие вещи?

– Юридическая помощь – это далеко не самое дорогостоящее. И какой сбор информации, когда люди к нам сами приходят? Деньги нужны для другого: для сбора доказательств, для проведения экспертиз. Деньги нужны для того, чтобы обеспечить людям безопасность. Очень часто мы потерпевших отправляем в какой-нибудь санаторий. Не только для того, чтобы их там подлечили. Но ещё для того, чтобы избавить их от назойливости того правоохранительного органа, работники которого, по нашим данным, совершили преступление. Вот на это нужны деньги. Например, в прошлом году к нам обратился человек и рассказал, что его пытал замминистра Чеченской республики: подключал провода и так далее. Пострадавший находится в больнице. Более того – он инвалид, у него нет ноги. И он показывает так называемые электрометки, утверждая, что это следы пыток. Разговор происходит примерно через неделю после того, как он этим пыткам подвергся. Чтобы заставить Следственный комитет принять это как доказательства, необходимо проведение очень сложной экспертизы. И вот мы этого человека из Грозного с сопровождающим, поскольку он инвалид, везём в Москву. В Москве договариваемся с судебно-медицинским бюро, имеющим соответствующую лицензию и государственную аккредитацию и оказывающим в том числе и платные услуги. Доставляем туда потерпевшего. Там проводят исследования. В общем, мы посчитали – в сумме только эта экспертиза обошлась нам больше чем в 100 тысяч рублей. Не всегда такие дорогие, но вообще экспертизы нужны по каждому делу.

- Так пусть экспертизы проводят в рамках следствия – за госсчёт.

– Следственный комитет их проводить не будет. И не только потому, что дорого. А ещё потому, что они боятся узнать результаты. Главный инструмент Следственного комитета, когда он не хочет заниматься уголовным делом, – затянуть назначение экспертизы, чтобы уже невозможно было установить ни характер телесных повреждений, ни обстоятельства, при которых они были получены. Поэтому нам приходится в каждом случае проводить экспертизы самим.

- Но кто-то ведь за это платит? Благотворительные организации, частные спонсоры – кто?

– У нас деятельность разделена. Есть "Комитет по предотвращению пыток", там работают юристы, которые ходят в суды, составляют жалобы и так далее. Это общественная организация, не имеющая иностранного финансирования. А есть другая организация, тоже некоммерческая, которая занимается проведением экспертиз, сбором доказательств и так далее – тем, на что деньги совершенно необходимы. В том числе и международной защитой. Вот она получает иностранное финансирование.

- Я правильно сейчас поняла, что борьбу с пытками в России оплачивают иностранные организации?

– Да, это правда.

- Вы планируете вернуться в Чечню. Ведь задачи, с которыми вы туда приехали, как я понимаю, не решены?

– Задача, о которой я вам уже сказал, потеряла актуальность. Да, я хотел осмотреть нашу квартиру в Грозном, но понятно, что сейчас мне не дадут это сделать. Значит, будем решать эту задачу по-другому. Осмотрят, например, адвокаты вместе с сотрудниками полиции. Но у меня была ещё одна цель – попытаться договориться о проведении пресс-конференции в Грозном. Сейчас я просто не рискну даже приглашать кого-то. В Чечне есть журналисты, которые хорошо пишут про Кадырова, и им ничего не грозит. Но тем, кто когда-то позволял себе хоть какую-то критику, лучше туда не ездить.

- Что теперь будет с теми делами, которые ведёт ваш комитет в Чечне? Вы их бросите?

– Нет, дела мы не бросим. Мы просто не имеем права – ни морального, ни юридического. Мы продолжим в них участвовать. Как мы построим работу, где юристы будут готовить бумаги – пока не могу сказать. Очевидно, что на территории Чеченской республики нам работать не дадут, об этом сам Кадыров много раз говорил. Но саму работу мы продолжим.

- Всё равно же вашим сотрудникам придётся ездить в Чечню?

– Да, ездить придётся. Но в уголовных делах мы участвуем официально – как представители потерпевших. Следственные органы обязаны обеспечить нашу безопасность. Вот пусть они это сделают.

Беседовала Ирина Тумакова, "Фонтанка.ру"

© Фонтанка.Ру