Все-таки лодку нашу конкретно раскачали, и люди уселись по бортам, находя причины для межбортовой ругани в самых тривиальных и, казалось бы, нейтральных ситуациях. Нет, ну действительно, даже солнце в Петербурге скоро зачислят либо в либералы, либо в патриоты и передерутся, аргументируя.
Запустили тут давеча флешмоб «Вспомни себя в 90-е и выложи в Фейсбук фотографию себя молодого и местами красивого». Народ тут же все переименовал во «вспомни 90-е», далее в «оцени 90-е», и начался российский диспут, бессмысленный и бессмысленный. Все уже забыли про фотографии своей молодости и начали вешать привычные ярлыки настоящего на прошлое, которое вдруг получило массовое сослагательное наклонение. Все это напоминает картину землетрясения в фильмах-катастрофах. Сначала небольшой раскол, потом трещина и вскоре – пропасть. Если ты держишься посередине, то закономерно падаешь первым.
Надеюсь, мы все-таки прекратим точить колья и делить весь пространственно-временной континуум на «ватников» и «либерастов», так как уже даже не смешно, а в качестве своего флешмоба – трагикомический рассказ о том, как в 91 году я подростком попал в арабский район Иерусалима, и что вышло из того пересечения границы раскола.
В 1991 году, вместо того чтобы как все школьники сидеть на даче и ждать путча, я был отправлен в Детский исправительный лагерь в Израиль. Ну, в смысле, я поехал к папе на каникулы. Это была моя первая поездка за рубеж. Мечтаний было много, а денег мало, как у всех с «серпасто-молоткастым» паспортом.
Увидев на первой же израильской бензоколонке жвачку Juicy Fruit и банки Coca Cola в неограниченном количестве, я впал в экзальтацию и тут же потратил почти все выданные мне в России 20 или 30 долларов. Многим не понять, но я хранил подаренную мне за пару лет до этого банку кока-колы, наливал туда пепси и катался по Ленинграду на трамвае, собирая завистливые взгляды окружающих. В конце концов группа невского пролетариата отобрала у меня и банку, и имевшиеся с собой деньги. Я страдал и ностальгировал по куску крашеной жести целый год, а тут их сотни.
В общем, деньги кончились, а жизнь только началась. Папа, осознав мое психическое расстройство, давал деньги только на музеи, и скоро я стал ощущать себя героем известного анекдота про еврейского мальчика: «Первый день русский, а уже вас, жидов, ненавижу».
Я потребовал с отца «репараций и контрибуций». Папа поступил по шедевральной парадигме «дадим обездоленным не рыбу, а удочку». Евгений Михайлович, даром что врач, решил приобщить меня к коммерции, а заодно выгнать из дому, в котором я почти круглосуточно ел и смотрел телевизор. Он купил сумку-холодильник на колесиках, двадцать бутылочек кока-колы (особый цинизм, зная о моей страсти к этому бренду) и послал меня продавать ее на улицы Иерусалима.
В Израиле чуть не ежедневно теракты. Мне 14 лет. Отцу 33. Вот ведь воля у человека.
Первый день прошел успешно. Я вышел во двор. Сел на скамеечку и начал «грозить Веселому Поселку (мой родной район в Питере), попивая кока-колу у себя в квартале». Так сказать, пошла амортизация основных средств. Раз в час я лениво булькал прохожим «Кока-кола кара» (холодная кока-кола). К концу дня я выпил десять бутылок, продал две. Уставший, но довольный пионер прибыл домой. Папа произвел расчет и сказал, что теперь я должен ему 18 шекелей. Антисемитизм начал пускать корни в моей неокрепшей душе. Я решил, что потомок благородной русской фамилии не будет барыжить на этих кровососов, и сказал, что у меня недомогание. И тут папа, что называется, ударил в пах.
— Кстати, хочу тебя с дочкой наших друзей познакомить, вот фотография, пригласи ее в кино.
Девочка была не такой симпатичной, как модели в каталоге Quelle, страницы с женским бельем которого составляли основу моей жизнерадостности. Но гораздо лучше большинства тех моих одноклассниц, которые обращали внимание на тощего и локально прыщавого интеллигента.
— Она ждет приглашения в пятницу, и у тебя есть три дня, чтобы вернуть мне долг и заработать на билет. Ну, или я скажу ей, чтобы она тебе билет купила.
«Ну ничего... попроси у меня в старости воды»,— подумалось мне. Папа внимательно посмотрел в мои глаза и решил на всякий случай родить еще двух детей. Теперь у меня сестры. Очень рассчитываю на них в вопросах воды для папы и себя.
В девять утра следующего дня, надев кепку, очки и взяв для себя воду, я вышел на охоту. Я был неудержим. Вокзал и музеи, синагоги и кладбища. Одинокие полицейские и одинокие бабушки. Группа военных и группа хасидов. Я продавал сладкий лимонад всем и везде. Меня любили и прогоняли. Я понял, что вода идет лучше, и продал собственную. Я шел домой пешком, чтобы сэкономить на автобусе. Алчность обуяла меня, но я помнил одно: «Не заходи в Восточный Иерусалим». В школе я вел политинформацию и знал, что израильтяне аннексировали Крым, тьфу, Палестину: вежливо туда зашли, но референдум не сложился. В общем, в Восточном Иерусалиме жили палестинцы, и евреев они не очень ценили. Попасть туда было легко. Более того, часть еврейских районов находилась за палестинскими, автобус пролетал их особенно быстро. Периодически в автобус кидали камнями. Иногда случались и трагедии. Маму папиного друга зарезали прямо на улице... Уехала из беспокойной России... Судьба.
Но в подростковом возрасте опасность воспринимается по-другому, биологически организм знает, что жить еще долго, и поэтому не боится смерти. Я был из довольно робкого десятка, но иногда терял всякую осторожность.
В общем, я оказался со своим холодильником в Восточном Иерусалиме. Случайно. Я правда не хотел. Просто заблудился. Народу резко поубавилось, прохожие были одеты странно, и еще более странно на меня смотрели. Мне стало страшно. А выхода особо не было. Я носился с долбаным холодильником, как Миронов по Стамбулу в «Бриллиантовой руке».
Смеркалось. «Евреи, где вы?! Вернитесь, я все прощу. Господи, помоги мне». Господь помог.
Два араба с мрачными лицами шли по переулку мне навстречу. Я уже тогда понимал, что стану гуру пиара, потому что придумывать отмазы умел как никто. Тем не менее врать о национальности своего отца не собирался. Я вам не Павлик Морозов. Но ведь не нужно сразу кричать, что у меня папа еврей. Можно же просто завести дискуссию в иное русло. Врут бездарности. Таланты находят нужную правду.
Арабы ожидаемо меня остановили. На улице никого. В стране как-никак война. Это вам не про мобильные скорости на ТВ сказку за сказкой рассказывать.
Что-то спросили на иврите — понятно было, что я с другой стороны.
— Языками не владею, ваше благородие,— смысл фразы был чуть иной, но лицо сияло, как у Якина.
— Ты кто?? — террористы сносно говорили по-английски.
— Александр,— имя не еврейское, плюс 1 балл.— А вы?
Пауза. Не ожидали. Представились. Я долго и крепко жал каждому руку. Переглянулись.
— Ты что здесь делаешь, придурок?
— Кока-колой торгую, хотите, вам со скидкой? — глупо хихикнул я. Торговое предложение отклика не нашло.
— Ты хоть знаешь, где ты находишься?
— В оккупированном Израилем Восточном Иерусалиме,— 100% правда, смотри резолюцию ООН.
Арабы подвисли, но взгляды их размягчились.
— А ты сам-то откуда?
— Я приехал из Советского Союза на заработки во время каникул, — 100% правда.
Нахмурились. Тот, что помоложе, встал слева.
«Бежать теперь некуда. Черт, надо было раньше делать ноги, но тогда бы точно спалился».
— А деньги тебе зачем? — именно так обычно начинала разговор ленинградская шпана.
— Сводить девушку в кино и купить маме цветной телевизор, — 100% правда, мы жили бедно, и дома был черно-белый квадрат.
— А мама в России живет?
«Уф-ф клюнули! Ща должны спросить, кто она по национальности, и уже проще будет».
— Да, у меня родители врачи, а врачам в СССР мало платят, хочу маму на старости лет порадовать,— кроме старости (маме 33), все остальное — чистая правда, плюс я в одной фразе упомянул маму и отца. Таким образом, складывается впечатление, что отец у меня тоже бедный врач в СССР, обычный «пиарный» прием.
— А мама русская? — развязка близка.
— Конечно! — с особым возмущением сказал я. Ждать, пока они спросят про отца, я не стал.
— Она, конечно, переживает, что я здесь, но знает, что я работаю на честных и порядочных евреев (100% правда) и уверена, что мне заплатят. А вы как думаете? Заплатят?
Араб проникся:
— Как повезет, но я бы взял вперед. А то я тут на стройке пахал месяц и ни хрена. А на кого ты рабо...
— А вы не могли бы меня с Ясиром Арафатом познакомить? — нанес я упреждающий удар по выдвинувшимся к Курской дуге немецким войскам.
Мозг арабов застыл, они напомнили мне роботов с планеты Шелезяка. Даже моргать перестали. «Надо добивать».
— Это же герой палестинского сопротивления, я про него в школе рассказывал на уроках (100% правда). Если не возьму автограф, учитель расстроится,— 100% правда. Учитель военного дела так и сказал.
Я смахнул слезу. Роботы начали приходить в себя.
— Да, это наш герой, и мы рады, что есть в мире люди, которые понимают нашу борьбу, расскажи всем в своей школе, что мы будем бороться и дальше! Пойдем,— один из арабов крепко взял меня за плечо, и мы пошли.
«Если мы идем к Ясиру Арафату, то мне конец, переиграл».
Через пару кварталов, когда холод в моем животе превратился в вакуум, они вывели меня на относительно многолюдную улицу, ткнули пальцем в сторону израильских полицейских и сказали на прощание:
— Не заходи сюда больше, наш советский друг.
Только тут я обратил внимание, что они худы, бедно одеты, а во взгляде какая-то простая усталая теплота. Обычные люди, как мой отец и его друзья в то время. Ну, не врачи они, не так образованны. Не там родились. Не вовремя. Надеюсь, им не пришлось никого убивать, и их не убили.
P. S. Девушка мне не дала. Телевизор я маме купил.
P.P.S. Саша Цыпкин, большой друг «Фонтанки» и даже иногда колумнист, неожиданно стал создателем бестселлера. Его сборник рассказов «Женщины непреклонного возраста» даже заслужил рецензии Жанны Зарецкой http://calendar.fontanka.ru/articles/2629. На днях вышло второе издание, и 29-го сентября в 19:00 в "Буквоеде" на Лиговском, 10, автор будет читать рассказы и раздавать автографы. С любезного согласия автора редакция публикует один из рассказов, на злобу, так сказать, дня.
