Никита Явейн: «Тучков буян» — парк для архитектурно богатых в третьем поколении, а «Зарядье» — в первом (фото)

Глава «Студии 44» о катастрофе обрушения СКК, концепции парка «Тучков буян» и скандале со строительством «дома-гроба» на набережной Карповки.

Архитектурное бюро «Студия 44» проектирует или претендует на целый ряд значимых городских проектов. Его руководитель Никита Явейн в интервью «Фонтанке» ответил на критику своей концепции парка «Тучков буян», рассказал о строительстве «дома-гроба» на Каменноостровском проспекте. А также объяснил, почему ни при каких условиях не будет принимать участие в конкурсе на создание внешнего облика арены, которую планируют построить на месте снесенного СКК «Петербургский».

— Вы назвали вашу концепцию «Тучкова буяна», которая победила в международном конкурсе, «романтическим парком». В чем именно суть этой идеи?

— Я вначале выскажу претензию к вашему изданию. Потому что при почти абсолютном одобрении петербургскими архитекторами всей ситуации с организацией и проведением конкурса есть одна девушка, которая выражает интересы конкурентов, скажем так. Которая сама пыталась участвовать в этом конкурсе в составе коллектива — не прошла — и вы ей дали возможность высказать претензии к этому конкурсу. Это не очень прилично, на мой взгляд.

— Вы имеете в виду колонку Марии Элькиной?

— Конечно. Она — имиджмейкер [архитектора] Сергея Чобана, а его желание взять этот проект очевидно. Нехорошо, так не делают. Вроде бы нам надо радоваться, что в одном из серьезных международных конкурсов победили, а тут явно какие-то меркантильные интересы ушами торчат и встают на первую полосу...

— Но ведь Мария критиковала этот конкурс, в частности то, как было составлено техническое задание, задолго до объявления победителей.

— Она в нем участвовала, ее не взяли в финалисты, она обиделась. Теперь о сути. Почему романтический? В центре Петербурга не так уж много парков, и все они — официальные, они фактически задают такое строгое, даже чопорное поведение. Даже в Михайловском саду с его иррегулярной пейзажной планировкой что-то удерживает от желания присесть на газон. Не знаю, разрешено это или нет, но это дворцовый парк. Нам показалось, что горожанам очень нужен неформальный парк. Сегодня в мире бум создания озелененных общественных пространств, парки приобретают все новые функции. Существует несколько тенденций обустройства парков.

— Например, каких?

— Московское «Зарядье», например, заточено на «вау-эффект». Возникает и более сложная повестка, для нас это именно повестка общественного пространства, в котором не просто допускаются различные типы поведения и сценарии времяпрепровождения — они приветствуются. У нашего романтического парка — три главные идеи. Первая: это парк состояний, настроений, переживаний. Он фокусирует внимание зрителя на состояниях природы и создает условия для переживания моментов радости — любования закатами и рассветами, блеском снега под зимним солнцем, весенним ледоходом... Ты переживаешь их либо вместе со всеми, либо индивидуально, но всегда — в гармонии с ландшафтом. Или, наоборот, — для моментов печали, когда тебе надо уединиться и, может быть, даже насладиться этой печалью. Если вы видели наш ролик, там показаны разные природные состояния: зима — лето, весна — осень, рассвет — закат. Гроты, уединенные уголки или, наоборот, людные площади. Вторая особенность нашего парка: при всей его изолированности от города парк с ним очень связан. Он своего рода путеводитель по городу с романтическими открыточными видами. Четко отфиксированы виды на Петропавловку, Спас на Крови, Исаакий, Ростральные колонны, на церковь Святой Екатерины на Васильевском острове. Нет ни одного пешеходного направления, которое не замыкалось бы в перспективе какой-нибудь достопримечательностью. Ты все время в контакте с городской символикой. Специально продуман прогулочный маршрут по холмам, откуда, с высоких точек, город видится по-новому. И третья идея — тесный контакт с рекой, с водой. Воды в нашем городе вроде бы и много, но всегда мало.

— В чем это выражается?

— Есть некая отчужденность от воды... Юрий Лотман писал о «петербургской антитезе воды и камня», которую все хотят преодолеть. Фактически пешеходных набережных на воде очень мало, а там, где они есть, мы все равно отделены от воды высокой гранитной стенкой. Поэтому у нас набережная — нарочито волнистая, она обнимает Малую Неву, пытается с ней пообщаться, и в этих зонах мы понижаем отметку набережной. Мы сознательно идем на то, что спускающиеся к воде амфитеатры будут иногда затоплены водой, что туда будет заносить льдины.

— Что вы бы добавили в концепцию, не будь в техзадании ограничения по стоимости работ?

— Наверное, вы заметили, что в некоторых проектах были двухъярусные набережные? Мы хотели так сделать, но прикинули стоимость, и нам показалось, что это слишком дорого. Я бы сделал больше изгибов набережной и не один, а минимум 3–4 широких спуска к воде, чтобы усилить связь с рекой.

— Вашу победу в конкурсе на концепцию парка «Тучков буян» многие предсказывали. Звучала и критика: что это «Зарядье для бедных», что не оправдались ожидания «градостроительной революции». Что вы можете ответить на эти упреки?

— Во-первых, это совместная работа с West 8. Было очень тяжело из-за ковида, поскольку совместное проектирование в режиме онлайн-конференции вещь, смею вас уверить, нелегкая. У нас с голландцами разный менталитет и непохожий проектный опыт. Но синергетический эффект все же случился — без него мы бы не выиграли. Думаю, это позиция и голландской стороны: ни они, ни мы не смогли бы с другими партнерами выйти на такой серьезный результат. Главное, в чем мы похожи: мы не гонимся за модой и делаем самобытные вещи вопреки мейнстриму.

— Почему же тогда предсказания сбылись?

— Ну что я могу сказать? Меня уважают многие архитекторы и, наверное, немножко переоценивают наши силы. Может, поэтому кто-то так заявлял. Вообще-то за нас голосовало большинство иностранных членов жюри. И без West 8 мы бы не выиграли, сто процентов.

— С выпадом, что ваш проект — это «Зарядье для бедных», вы не согласны?

— Я считаю, что «Тучков буян» — это парк для унаследовавших архитектурное богатство Петербурга в третьем поколении, а «Зарядье» — парк для богатых в первом поколении.

— Наш коллега Дмитрий Ратников обратил внимание на визуализацию — вид с набережной. На ней изображены люди в головных уборах, при этом некоторые сидят на гранитной набережной. Биржевой мост разведен, и, судя по всему, это рассвет. По Неве плывет что-то вроде льда. Какое время года все-таки изображено на ней?

— Это очень мило и говорит о том, что ваши коллеги смотрят внимательно. У нас десятки картинок, которые не вошли в конечную презентацию. Да, в этой картинке сошлись сразу два образа. Один «Нева — ледоход», а другой «Нева — закат» — это не рассвет, а закат. Мы, как сюрреалисты, собрали сразу два образа в одной картинке. Думаю, это должно было вам понравиться.

— Свои пожелания к парку, иногда достаточно противоречивые в том числе, высказывали и петербуржцы, это даже было обещано включить в ТЗ. Что вы почерпнули из напутствий горожан?

— Парк тихого отдыха, связанный с городом, чтобы чувствовалось — мы в Петербурге. Прозвучало желание контакта с водой. Прозвучало, что праздники должны быть, но локализованно. Что рестораны и вся коммерческая обслуживающая инфраструктура — только в необходимой мере. Поэтому мы все это либо «закопали», спрятали внутри холмов, либо сосредоточили на площади. Мы пункт за пунктом выполняли напутствия горожан. Та же площадь, которая зимой становится катком...

— Кстати, одно из главных пожеланий: чтобы горожанам нравилось, но толп туристов не наблюдалось.

— Что такое турист и чем отличается, например, приехавший из Любани от приехавшего из Шушар? Что, жителей Выборга пускать не будем, а жителей Шушар — будем?

— Думаю, скорее имелись в виду толпы китайских туристов в Эрмитаже.

— Если туристы из Китая дают работу примерно десяти процентам горожан, то негоже... Есть басня про свинью под дубом. И не любящие китайских туристов очень напоминают героя этой басни.

— Раз у вас все же изображен закат... Обсуждалось в том числе, надо или не надо закрывать парк на ночь. Ваша позиция?

— Сегодня настолько развиты технологии видеоконтроля и охраны, что, наверное, можно и не закрывать. Поставьте видеокамеры, организуйте мобильные группы охраны. Закрывать, думаю, бессмысленно, поскольку если кому-то надо — он перелезет через любой забор. Как все лезут в Таврический ночью.

— Какой из проектов других участников вам понравился больше всего и почему?

— Эмоционально — третье место, «Хвоя». Посмотрите картинки — их можно вешать в музее. Потрясающие, исполненные с большим чувством, очень мягкие, на полутонах. Очень приятная работа. Занявшая второе место работа, конечно, более профессиональная, но некоторые вещи... я уж не говорю об этом небоскребе. Когда небоскреб — единственный способ выделиться, это называют «градостроительной революцией». У нас уже была попытка революции — с «Охта-центром». В проекте, занявшем второе место, мне очень нравится вся ландшафтная часть, а вот вся архитектурная часть — по-моему, не то.

— Если уж мы заговорили об «Охта-центре»... Вы, помнится, ругали предложенные проекты и говорили, что победитель — самый тривиальный, уровень «Гваделупы, а не Петербурга». Вы рады, что этот проект не состоялся?

— Конечно, рад. Более того, если бы там реализовали какой-нибудь в меру талантливый и интересный проект, что, было бы лучше? Рисовать небоскреб в центре исторического города — это своего рода провокация, а построить — градостроительная ошибка.

— Сейчас мы уже немного знакомы с планами на эту территорию. Весной подвели итоги закрытого конкурса на разработку концепции развития Охтинского мыса. Как вам проект-победитель японской Nikken Sekkei?

— Я не изучал проект глубоко, но то, что увидел, — генплан очень интересный и парк организован неплохо. Но вот что они будут делать с практически прямым стеклянным трехсотметровым, даже длиннее, фасадом высотой 30 метров? Я на них посмотрю. По-моему, это смертельный номер.

— Много обсуждают также проект голландской MVRDV, какие плюсы/минусы в нем видите?

— MVRDV симпатичная фирма, концептуальная. Как я понимаю, они не попали в идеологию «Газпрома», в то, как заказчики видят этот бизнес-центр.

— А как вы видите развитие этой территории?

— На словах проектировать — не мой стиль.

— А в контексте Ниеншанца?

— По-моему, тут больше политики. Понятно, что посредством археологии хотели остановить строительство... В течение нескольких десятков лет эта местность была оккупирована шведами, построили они форпост, который Петр I «раскатал» практически до основания и использовал при строительстве Петербурга, чтобы памяти о нем не было. До этого там пару лет просуществовала Ландскрона, которую разобрали новгородцы. Сохранять памятник шведской культуры, который там был несколько лет? Шведы как могли искоренили всю память о новгородской культуре. Конечно, мы не такие варвары, но делать из Ниеншанца какой-то фетиш тоже странно.

— На последнем заседании Всемирного клуба петербуржцев вы обсуждали строительство дома на пересечении Каменноостровского и набережной Карповки, против которого сейчас практически воюет парламент и который успели даже прозвать «домом-гробом». Вы говорили, что проект старый — еще 2014 года, и если бы вы проектировали его сейчас, вы бы, наверное, сделали немного по-другому.

— Мы были генпроектировщиками этого дома, но уже давно — с 2014 года — ими не являемся. Поэтому конструктивные разделы, а они очень важны, делали не мы. Может, я не знаю всех нюансов, но, как и многие, немножко боюсь за эту стройку. Компания-застройщик новая, мне она абсолютно неизвестна. По нашему проекту предполагалось до начала производства работ усилить конструкции всех окружающих домов, один из них просто аварийный, он и так рассыплется, без строительства, там аварийные перекрытия первого этажа. Когда долго решается вопрос о строительстве дома и наконец получено разрешение на строительство, начинаются спекуляции, многие понимают, что их квартиры уже не будут видовыми. Видимо, среди жильцов окрестных домов есть очень влиятельные люди, не заинтересованные в этом строительстве. Первый вопрос, технический, об усилении конструкций — он меня волнует больше, чем что бы то ни было. Понимаю, что в случае деформации соседних зданий люди получат какие-то компенсации, но не дай бог... При грамотном проектировании и производстве работ этого можно избежать.

— Претензии были и к архитектурной части.

— Картинки, которые показывали в ЗакСе, — не знаю, откуда вообще их вытащили, — уже неактуальны, мы вносили серьезные изменения. К тому же изображения были растянуты, и дом стал в полтора раза шире. Как будто нарочно. В принципе, я считаю, что это единственно возможный дом на этом участке, он сможет объединить ту историческую застройку, которая там сохранилась, и в градостроительном решении мы абсолютно уверены. Включение вопроса об этом доме в повестку Клуба петербуржцев было неожиданным, я узнал об этом за пять минут до начала заседания. Это лишний раз показывает, что стройку останавливают очень влиятельные люди. А вот все архитекторы, принимавшие участие в этом заседании, единодушно поддержали наш проект.

— Вы даже упоминали об этом «лобби» на заседании.

— Да, говорил прямым текстом. Вообще, при строительстве в таких градостроительно ответственных местах всегда будут споры, и есть два пути. Создавать дома, которые всех оставляют равнодушными. Не то что ругают, а говорят: «Ну, ладно». Второй путь — создавать нечто значимое, что сразу принимают далеко не все. Не знаю ни одной серьезной работы, которую бы 10–20% населения не ругали. Музей современного искусства в Хельсинки по всем опросам лидирует как среди самых лучших зданий города, так и среди самых худших. Но он не оставляет равнодушным.

— На ваш взгляд, насколько «женятся» ваш проект и проект Сергея Орешкина — ЖК на месте знаменитой «Северной короны»?

— Проект Орешкина тоже претерпел серьезные изменения. Он корректный по высоте, а декоративная часть меняется. Не думаю, что здесь идет речь о каком-то ансамбле.

— Вы в свое время разрабатывали проект комплекса общежития для «большого» университета на Смоленке. И не так давно вуз объявил, что строительство начнется в 21-м году. Как изменился этот проект со времен первоначальной версии?

— СПбГУ медлит с реализацией этого проекта. Не знаю, будет ли он строить или это только заявление, — не готов это комментировать. За прошедшее с начала проектирования время изменилось законодательство, резко вырос нормативный процент озеленения. Поэтому в конечном продукте, который пока нельзя назвать проектом, произошли определенные изменения — в сторону уменьшения плотности застройки.

— Вы проектируете первую очередь кампуса ИТМО в городе-спутнике Южный, хотя в конкурсе на архитектурную концепцию победило Allies and Morrison. Как эти две работы связаны друг с другом?

— Это разные этапы проектирования. Конкурс был на мастер-план. Предполагалось, что московская компания, достаточно известная, продолжит эту работу. Но заказчик принял другое решение, был объявлен тендер, и мы приняли в нем участие. Выиграв тендер, мы несколько откорректировали изначальный мастер-план в соответствии с видением заказчика.

— В будущем предстоит еще один конкурс по теме, на которой в городе уже сломали много копий, а кому-то она стоила жизни. Недавно показали эскизы внутренних помещений будущей ледовой арены на месте СКК, а также стало известно, что стоимость строительства возросла до 37 млрд рублей. Вам понравилась визуализация?

— Знаете, снос СКК для меня — это архитектурно-гуманитарная катастрофа. У меня есть еще и личный момент. Олег Александрович Курбатов, автор уникальной конструктивной схемы СКК, последние пять лет своей жизни работал в «Студии 44». Наши ведущие конструкторы — его ученики. Я считаю, что это был гениальный человек и гениальное конструктивное решение. Это такой полет инженерной мысли, которого сегодняшний заказчик просто недостоин. Новая арена прекрасно помещалась в габаритах старой. Мы в инициативном порядке с нашими московскими коллегами даже делали некую схему. Конечно, после случившейся трагедии надо было бы воссоздать СКК на старом фундаменте. Если такое решение не было принято из-за желания загнать побольше железа, сделать подороже, то я не хочу даже обсуждать эту тему. Мне лучше вычеркнуть это из сознания, чтобы не лежало лишним грузом.

— Вы не планируете принимать участие в анонсированном конкурсе?

— Нет. Ни при каких обстоятельствах. Если бы речь шла о воссоздании, конструктивную часть я бы со своими друзьями сделал. А так, конечно, нет, и ни в каком виде.

Беседовала Ирина Корбат, «Фонтанка.ру»