Джаз, Coca-Cola, КГБ: Каким мы запомним американское консульство

Американское консульство было для петербуржцев дверью в другой мир. Теперь она закрыта. «Фонтанка» поговорила с теми, кто бывал в доме на Фурштатской, 15, — с 1970-х и до наших дней.

Приёмы в День независимости, джаз, Coca-Cola, КГБ, жучки и слежка. Всё это — об американском консульстве в Петербурге, которое закроется 31 марта. «Фонтанка» пообщалась с теми, кто бывал в доме на Фурштатской, 15, познакомилась с воспоминаниями дипломатов и тех, кто их охранял.

«Не отпускало чувство, что ты в тылу у врага»

Американское консульство открылось в Ленинграде в 1972 году. Среди первой волны горожан, ставших посещать это место, был джазмен, основатель Филармонии джазовой музыки Давид Голощёкин.

— В 1974 году в Ленинград приехал великий блюзовый музыкант Би Би Кинг. Был прием в резиденции генконсула — она располагалась в Гродненском переулке, отдельно от основного здания. Я получил приглашение через Ленконцерт. Естественно, одного приглашения недостаточно, требовалось ещё одобрение от начальства, в том числе компетентных органов. Поскольку я не был замешан в какой-то антисоветской деятельности, добро мне дали, — вспоминает Голощёкин. — Не забывайте то время: все на всех смотрели с оглядкой. Контакты с иностранцами запрещались. Мы знали, что может последовать за этим — визит в отделение милиции в лучшем случае. Американцы воспринимались как политические враги. Идти в консульство было тревожно.

Советских музыкантов встретил в резиденции фуршетный стол — бутерброды, канапе, напитки. На столах лежали американские сигареты, которые не воспрещалось курить прямо в помещении.

— Была Coca-Cola, о которой мы не совсем понимали, что это, но много слышали. Это теперь мы привыкли к таким вещам. А тогда это была дверь, приоткрытая в другой мир, куда мы чуть-чуть заглянули, — отмечает Голощёкин.

Контакт с американскими коллегами удалось завязать почти сразу, с Би Би Кингом советский музыкант сыграл дуэтом и успел сравнить особенности блюза и джаза:

— Это было любопытно, интересно, и у меня воспоминания на всю жизнь. Но ощущение, что ты находишься в тылу у врага, не отпускало.

В советское время Голощёкина приглашали в резиденцию ещё несколько раз — когда приезжали крупные музыканты, вроде Чика Кориа или Дейва Брубека. Обстановка в резиденции с тех пор ничуть не изменилась, считает джазмен:

— Несколько разных помещений, главный зал, где кто-то что-то говорит и приветствует гостей. Рядом — зальчик, где устраивают фуршет. В советское время здесь бывали директора концертных залов, театров, представители музейного сообщества. Ну и, конечно, до черта всяких людей, которые внимательно слушали, о чём мы говорим и как контачим с американцами. Было понятно, что это не деятели культуры, а штатные сотрудники.

В 1990-е джазмена стали приглашать ещё и на большой приём в День независимости. Это тоже фуршет, с более богатым и обширным меню.

— Американцы отмечают этот праздник широко и гостеприимно, неформально. Но меня интересует не гастрономический вопрос. Мы вместе работали на музыкальном поприще, консульство помогало привозить в Петербург американских музыкантов, некоторым даже оплачивало дорогу. Я расстроен, что наши широкие музыкальные контакты теперь находятся под угрозой. Это осложняет жизнь и обедняет её. Это очень скверно.

«Было ощущение открытия мира»

У публициста, соредактора журнала «Звезда» Якова Гордина в 1970-е шансов консульство посетить не было — в те времена ему запрещали печататься, в КГБ завели на него оперативное дело. Поэтому и впечатления соответствующие:

— Туда никто не мог войти без особого разрешения. На Петра Лаврова стояла наша охрана, а кругом гуляли агенты в штатском. Внутри обстановку контролировали американские морпехи. Только по специальным приглашениям и пропускам с разрешением наших властей можно было попасть в консульство.

Впрочем, аналогичной ситуация была и в других капиталистических представительствах:

— Я знаю историю, как известному переводчику, филологу Владимиру Адмони в Германии присудили медаль Гёте. Его пригласили получить эту медаль, и у консульства целая потасовка произошла — немецкие охранники Адмони еле протащили внутрь, потому что наша охрана пыталась ему воспрепятствовать.

Гордин впервые посетил американское консульство в 1990 году, когда получал первую визу в США по приглашению университета Чапел-Хилл в Северной Каролине.

— Отношения резко теплели. Сотрудники вели себя очень вежливо, хотя очень тщательно все проверяли. Просто так туристическую визу было не получить — обязательно нужно приглашение из Америки. Конечно, было ощущение открытия мира, предвкушения интересных и значительных впечатлений.

Глава Союза писателей Санкт-Петербурга Валерий Попов свою первую американскую визу получил в начале 1990-х в Москве:

— Бродский вызвал меня на семинар в США. Поездка организовывалась через Союз писателей СССР, который и занимался всеми делами. Мне даже билет оплатили, и я не заходил в консульство. А в начале 2000-х делал визу уже сам, в Петербурге. Помню, немножко тревожно было, кому-то отказывали.

А вот художник и диссидент Юлий Рыбаков успел заглянуть в консульство в 1980-е. Он был вхож сюда как участник Товарищества экспериментального изобразительного искусства. Это своего рода альтернативный Союз художников, в чьих рядах состояли «митьки», «некрореалисты», «Новые художники» — весь ленинградский андерграунд.

— Работники консульства бывали на наших выставках, и в ответ звали нас на кинопоказы, концерты. Приглашение приходило по почте — нечасто, может быть, раз в год — и конверт всегда вызывал интерес. В консульство также были вхожи писатели, поэты, учёные. Всякий раз на собраниях бывало по 20 – 30 человек. Думаю, в наши замечательные времена люди будут стесняться того, что там бывали.

Как и Голощёкин, Рыбаков вспоминает два здания — административное, на Фурштатской / Петра Лаврова, и резиденцию в Гродненском переулке.

— В административной части мне делать было нечего, а встречи с творческими деятелями проводились в резиденции. Это был хорошо отделанный, красивый особняк со старинной мебелью, роялем. К нам относились благожелательно, с симпатией, в День независимости вкусно угощали и поили различными напитками. Никакого дискомфорта я не ощущал: дипломаты — опытные люди, они всегда безупречно вежливы. А вот советская милиция, которая проверяла документы на входе и обыскивала с ног до головы, смотрела на нас как на врагов народа.

«Неуловимая связь с сотнями людей»

Консульство, действительно, стерегли. В книге «Наружное наблюдение» руководителей Агентства журналистских расследований (АЖУР) Андрея Константинова и Евгения Вышенкова есть история о леще. Рыбу в качестве закуски к пиву купили сотрудники «наружки» — филёры, ошивавшиеся в районе «Чернышевской». Леща уронили нечаянно у самых дверей консульства, поленились поднимать. После этого компетентные органы проверяли тушку чуть ли не под микроскопом — искали тайные послания американцам.

— Таких баек можно вспомнить много. Но важно понять систему: жизнь иностранца, а тем более дипломата в Ленинграде была строго регламентирована. Вплоть до того, по каким улицам ему можно, а по каким нельзя ездить. И дело здесь не в кровавом режиме, — отмечает Евгений Вышенков. — До 1990-х годов американцев, как таковых, в Ленинграде было очень мало — туристов, командировочных. Американец аномально выделяется из всего спектра иностранцев. Как новость о землетрясении — из потока других журналистских новостей. Большая часть выходцев из США в Ленинграде — студенты. Где бы они ни учились, они были под колпаком. Как и сотрудники консульства. Первым номером — атташе по культуре. Ввиду своей работы он может посещать всё, что угодно, — выставки, собрания художников. Он везде. А это значит: неуловимая связь с сотнями людей. У него наибольший объем легальных контактов.

За иностранцами следили не только, чтобы прижать к ногтю, но и потому, что берегли — это без иронии, в прямом смысле слова.

— Считалось, что любое нападение на дипломата, любое происшествие, карманная кража, — это позор системы, — отмечает Вышенков, в то время работавший в уголовном розыске. — В 1987 году на Невском проспекте в машине с дипломатическими номерами США разбивают боковое стекло и утаскивают портфель. В портфеле лежала небольшая сумма, долларов 400 или 500. Сейчас, наверное, нет таких преступлений, по которым будут работать сотня оперативников, но тогда их собрали. Было такое впечатление, что пропали сто детей. На поиски мне сказали бросить любые силы, любые средства. Я поднял всех блатных, были неформальные собрания с карманными ворами. Они нашли портфель, а деньги нет. Я им указал, какие нужны купюры, и они их отдельно купили у валютчиков.

Ощущение от жизни под колпаком было и с той, американской, стороны. Сотрудник дипломатической службы США Джеймс Шумахер опубликовал в интернете воспоминания о жизни в Ленинграде в 1985 – 1987 годах. «Консульство было самым уязвимым для слежки зданием из всех, в которых я работал. Сомневаюсь, что там был хотя бы какой-то полностью безопасный уголок», — вспоминает Шумахер в главе под названием «Консульство или концлагерь?».

Здание по улице Петра Лаврова имело общие с соседними домами стены. Перегородки, как были уверены американцы, кишели жучками. Жучки, по предположениям Шумахера, имелись и на фасаде — их советские спецслужбы якобы установили во время ремонта в начале 1970-х.

— Мне говорили, что, когда было выбрано место для консульства, на глухой стене дома по соседству неожиданно возникло окно. Местное управление КГБ, оно же — Большой дом, находилось буквально за углом, в двух кварталах от консульства, — указывает дипломат.

Уже в первый день в Ленинграде по пути на службу он увидел за собой слежку. Но тяготы дипломатической жизни всё-таки окупались местными радостями: мистер Шумахер завёл дружбу с сотрудниками Ленинградского дипломатического агентства МИД, пил с ними водку, узнал о жизни в советских коммуналках и съездил в Архангельск, где посмотрел на провальное выступление провинциального балета.

«Я первый раз наврала в анкете»

На излёте перестройки консульство стало ближе к людям: появилась вполне ощутимая возможность посетить Америку. В 1990-м в США в ознакомительную поездку поехала исполняющая обязанности главреда газеты «Смена», а ныне — замдиректора АЖУРа Галина Леонтьева:

— Хотя во всех документах стояло, что я — и. о. редактора, де-факто я руководила газетой. И меня приглашали в разные страны. В Америке я должна была жить две недели в семье, в штате Вермонт. Я помню, как заполняла анкету, самую длинную в своей жизни, и там был вопрос: «Состоите ли вы или состояли когда-то в КПСС?» Я собиралась честно писать, что, как и все журналисты «Смены», вышла из партии. Сотрудница консульства сказала: «Ни в коем случае так не пишите». Я ей говорю: «Это враньё, да и легко проверить». А она мне: «Вам могут не дать визу из-за этого». И я в первый раз в анкете наврала — с подачи самих американцев.

В консульстве в те времена не было даже намёка на очереди, Леонтьева была там чуть ли не единственной.

— Вышел один человек, я вошла, назвала охраннику имя сотрудницы, стала заполнять анкету. Тишина вокруг, прямо тихий час в лагере. Я чувствовала себя одиноко.

В перестройку и 1990-е американские дипломаты не были чрезвычайно активны в плане светской жизни, продолжает Леонтьева. Пока шведы, поляки, болгары устраивали и вечерние, и утренние приёмы, а британцы праздновали день рождения своей королевы, американцы, по большей части, молчали.

— Мы знали об их существовании, но они были не такие открытые.

Консульство — это не только приёмы и поездки, но и культурные связи, подчёркивает директор Музея Анны Ахматовой в Фонтанном доме Нина Попова. С помощью американского представительства музею в начале 2000-х удалось получить «американский кабинет Иосифа Бродского» — вещи из городка Саут-Хедли, где нобелевский лауреат жил и преподавал с начала 1980-х, и из его последней квартиры в Бруклине.

— Американцы были всегда заинтересованы в нас. Приходили на открытие выставок, посвящённых Бродскому. Когда выступала американский славист и издательница Бродского Эллендея Проффер, от консульства тоже кто-то был.

— А как же мнение, что американцы ничуть не интересуются русской культурой?

— Я не могу сказать за всю Америку. Но те люди, которые сюда приезжали, были высокопрофессиональные, образованные. А что, у нас все читают Толстого и Достоевского?

Попова уверена, что из-за закрытия консульства пострадает диалог культур:

— Для нас отсекают какую-то важную смысловую линию. Конечно, диалог не прервётся, слависты из Америки будут приезжать в частном порядке. Но это будет значительно сложнее.

Кинокритик Михаил Трофименков, автор публикаций в «Коммерсанте» и «Сеансе», также полагает, что трудности с получением визы неприятны, но в условиях развивающейся холодной войны это ещё не худшее из зол:

— В конечном счёте, не мы начали этот раунд, а американцы. А интерес они к нам они и правда испытывают. Я был удивлён, когда при выдаче визы сотрудник консульства меня спросил: «Почему вы больше не пишете в газету «Пульс»?»