Всякий раз, пересекая границу Германии и выкладывая перед герр-официром на стойку свой краснокожий паспорт, ощущаю предательский холодок по хребтине. Слышу доброжелательное «Morgen!», а в ответ скулы сводит от страха. Чертова генная память. Вспомнить бы, что это — язык Гёте и Шиллера, а откуда-то из глубин всплывает фраза новенькой учительницы в пятом классе: «Сегодня, ребята, мы начинаем учить немецкий. Язык врага». Из 17 школ нашего района в одной учили английский, в одной — французский, в остальных — немецкий. 1968 год. Еще так близко была та война...
...Успокаиваюсь, только когда в зале прилета ко мне бросаются «мои немцы». У нас с друзьями разные Отчизны: у меня — Россия, у них — Германия. А вот Родина у нас одна — СССР. Правда, в СССР они были «фашистами», а переехав в девяностые на свою Vaterland, в страну отцов, моментально стали «русскими».
Их предки появились в России при императрице Екатерине. Это она позвала немецких крестьян (так называемых колонистов) и отвергаемых Европой немцев-меннонитов на Волгу, где было много земель, где было много работы. А не любили меннонитов в первую очередь за их стойкий и принципиальный пацифизм, поскольку в основе их вероучения лежали идеи неприменения силы и непротивленчества. Но отказ брать в руки оружие часто вступал в противоречие с интересами государств (особенно находящихся в состоянии войны). И, лишаемые в очередной раз возможности не служить, меннониты выработали своеобразную форму протестного поведения: каждый раз, когда им настоятельно предлагалось взять в руки оружие, они предпочитали массовую эмиграцию. Так, зародившееся в Голландии на волне Реформации, движение меннонитов гнало представителей своего вероучения в Восточную Фрисландию, Северную Германию, в Восточную и Западную Пруссию, позднее — в Англию, Францию, Германию, Польшу, на Украину. Ну а в середине ХVIII века меннониты оказались и в России. Тихие, набожные, невоинственные, трудолюбивые; мужчины — непьющие, женщины — обязательно в платочках. И никакого тебе сквернословия, и никаких абортов...
О немецких принцессах – женах русских императоров – написаны сотни книг. Еще больше — о вкладе немцев в развитие России и нашего Санкт-Петербурга. Аптека Пеля, клиника Отта, бриг «Крузенштерн»... Все эти Минихи, Кёниги, Нессельроды и фон Бреверны в свое время составили славу нашего государства. «Петербург — это аккуратный немец, больше всего любящий приличия», – это Гоголь сказал.
Немцам всегда было хорошо с нами. До того самого черного момента, когда в Германии создалась и окрепла Национал-социалистическая немецкая рабочая партия...
1937 – 1938 годы... «Немецкая операция» в СССР. Аресты, массовое выселение за Урал, расстрелы... Только потому, что немцы. Помните многосерийный фильм «Анна Герман»? Там маленькая Аня, живущая со своей семьей в Узбекистане (тоже из меннонитов), говорит мальчишкам во дворе: «Мы — немцы. Я не знаю, почему мы немцы...»
Поразительно, но некоторые из них даже не роптали. Ведь их Родина — СССР — стояла на пороге войны с фашистской Германией, а они — немцы. Понятно, мол, законы военного времени... Вот такое непротивленчество.
С горечью и скорбно взрослые люди переставали говорить на родном языке. А если и говорили, то тихо, между собой, чтобы дети не слышали, чтобы детям не навредить. Язык из-за этого не развивался. Так появилось понятие «платский немецкий», то есть низкий. (По этому «плат-дойч» спустя много лет Германия безошибочно будет определять этнических немцев из СССР: такому языку ни на каких курсах специально не обучишься, это язык родителей.) Фамилии свои тоже не у всех сохранились: Зонтаги по воле местных паспортисток становились Воскресенскими, Мюллеры — Мельниковыми. А имена они сразу брали русские: не Марты и Гельмуты, а Лены, Андреи, Натальи...
Да и после войны легче им не стало. В 1948-м — запрет на возвращение к прежним местам проживания. А за самовольное оставление спецпоселений — двадцать лет каторжных работ. Некоторые мои друзья — советские немцы — никогда не видели своих бабушек и дедушек, сгинувших в трудовых лагерях...
Через какое-то долгое время ограничения в правах стали понемногу ликвидировать, но конфискованное имущество, конечно же, не вернули. И детям не разрешали в школах учить немецкий. И в институты принимали неохотно. Поэтому в основном советские немцы были на рабочих специальностях — доярками, трактористами, шоферами...
Поворотным для них стал 1986-й, когда в законе «О въезде и выезде» появились «послабляющие» пункты. И советские немцы тихо и аккуратно потянулись в Германию. И отток их увеличивался с каждым годом. По некоторым данным, в 1987 году уехало 14 тысяч, в 1988-м — 47 тысяч, в 1989-м — 98 тысяч. А потом рухнул «железный занавес». В 1994 году в Германию выехало 213 тысяч советских немцев...
Не все хотели уезжать. Ведь СССР был их Родиной. И на этой Родине были свои немецкие деревни, свои квартиры-хрущевки, свои деревенские дома — с ухоженными садами, с крепким хозяйством, свои добрые соседи и друзья. У них даже лица с годами стали нашими: открытые, волевые — у сибирских немцев, широкоскулые, с некой раскосинкой в глазах — у казахских... А что их ждало там — никто тогда еще не знал. Да и Германия не всех охотно принимала, нужно было еще сильно доказать, что твоя семья подвергалась репрессиям, что тебе жилось в Союзе плохо. Не все хотели доказывать...
Очень по-разному устроились они в объединенной Германии. Кто-то, даже получив в СССР хорошую специальность, переучивался на новую, более востребованную в ФРГ, кто-то получил социал и спокойно доживает свой век без работы... Между собой все по-прежнему говорят по-русски, сами себя называют «русаками». В беседах часто оговариваются: про Германию – «у них», про Россию – «у нас».
«Наших» бабушек на улицах немецких городов и деревень можно узнать безошибочно: идут неторопливо, тихонько разговаривают друг с другом по-русски — о ранней весне, о внуках; седенькие, скрюченные от многолетней тяжелой работы, в платочках, с палочками и с абсолютно «нашими» выражениями лиц. А вот внуки и правнуки этих старушек уже говорят по-немецки.
...Сын моих давних друзей вместе со всей семьей уехал в Германию в 8 лет. Живет в земле Северный Рейн-Вестфалия уже 20. Прекрасно знает немецкий. Но дома говорит с родителями только по-русски. Хотя читать русские книги уже не может — забыл буквы. Во время чемпионатов Европы и мира по футболу болеет за российскую сборную. На прикроватной тумбочке в его комнате стоит... портрет российского президента. Говорит мне с жаром: «Тетя Галя, я так рад, что Россия снова начинает процветать!» Вот такой немец, рожденный в СССР.
ХХХ
9 мая утром я получу из Германии несколько СМС: «С праздником, славянка!», «С днем Победы, русская женщина!». Искренние поздравления из побежденной страны — в страну-победительницу.
Они там непременно сядут за столы — с пельменями, мантами, оливье. И произнесут тост за победу над фашизмом. Мужчины выпьют водки, купленной в русском магазине. А женщины заплачут...
А потом, если не закроют границу, я снова полечу к ним в гости. И снова буду вздрагивать от резкого и забытого: «Ausweis!»
Когда-нибудь это закончится?
Галина Леонтьева,
«Фонтанка.ру»
