Поделиться«Упсала-цирк» Ларисы Афанасьевой, знаменитый цирк для хулиганов, силами новой профессиональной поставил спектакль «Перья» о личной и исторической памяти в России, вступив в новый для себя этап.
Работающим из дома — онлайн-курс по жонглированию, хулиганам — работу, зрителям — премьеру спектакля «Перья», городу — центр нового цирка. Основатель «Упсала-цирка» Лариса Афанасьева рассказала «Фонтанке», зачем к 20-летию проекта она создала профессиональную труппу, для чего ищет новое пространство и почему поставила спектакль о памяти, соединив антропологию и документальную фотографию вместе с акробатикой и театром.
Поделиться— Премьера нового спектакля «Перья» была назначена на 30 марта, но случился карантин. Вы уже рассказывали «Фонтанке» о том, как его провел «Упсала-цирк»: выступали на полянах у домов-интернатов, преподавали онлайн, устраивали международные встречи с другими ребятами. Что из этого осталось после карантина?
— На карантине у нас запустился онлайн-курс по жонглированию, в нем поучаствовало уже 500 человек, и мы решили его развивать, взяли маркетологов. Понятно, что уже не вернуться к той реальности, в которой мы раньше жили: дистанционная работа, удаленные офисы будут очень активно внедряться в жизнь, можно делать что-то в разных концах Земли. А когда оказываешься один у компьютера, порой нужно переключиться. Для этой цели жонглирование — крутой инструмент, он даёт мозгу возможность не просто отдохнуть, а создать новые нейронные связи, работать эффективнее. Мы этот курс точно будем расширять и географически, и количественно. Это универсальная штука, подходит и детям, и взрослым.
— В новом спектакле «Перья» сейчас впервые выступают уже не дети, а профессиональная группа «Упсала-цирка». Как она появилась?
— Помню, несколько лет назад у меня был важный разговор со Славой Полуниным. Он спросил: «Почему, когда они хотят остаться, они не могут идти дальше по этой стезе?» Я ему благодарна за этот вызов. Я прекратила бояться и решила создавать профессиональную группу, хотя для меня лично это было как прыжок с парашютом. В итоге я приняла на себя дополнительную ответственность, связанную с выбором профессии у ребят. Мне важно обеспечить им рабочие места с достойной зарплатой, страховки. Я должна создавать инфраструктуру, успешные спектакли, гастрольный график, образовательные проекты и так далее.
И даже сейчас, спустя время, я бы не стала громко заявлять о том, что у нас появилась профессиональная группа. Мы только в начале пути. Есть большая опасность сделать некий усредненный новый цирк, потому что в России их мало, и люди пойдут. Но тогда это не про поиск, а про удобство. Мы же хотим найти свой характер, хотя это и очень сложно. Кто мы? Откуда наши корни? Какова наша энергия? Какова наша эстетика?
К сожалению, в реалиях нашего времени, когда у государства нет запроса на культуру и образование, — это работа «вопреки всему». А через 20 лет жизни «вопреки всему» уже нет иллюзий: понятно, с чем придется встретиться. Все чаще и чаще звучит, что Упсала-цирк не берёт государственные деньги, потому что мы такие «революционеры». На самом деле, отказ от государственных денег — логичен. Мы можем создавать вместе, только являясь единомышленниками: если я думаю про ценность человека, а вы думаете про удобного, усредненного человека, — у нас ничего не выйдет. Но я надеюсь, в какой-то момент у меня найдутся точки пересечения с государством, и я буду делать с ним проекты, жать руку чиновникам и говорить о том, что они классные. Но сейчас, мне кажется, не время для этого.
С точки зрения логики государство должно помогать развитию образования и культуры, это правда так. Но сейчас мы находимся в реальности абсурда. Мне было жутко, когда комитет по культуре не дал субсидии негосударственным театрам, закрытым на карантин. Это не очень большие деньги, на самом деле. Это унижение. Нельзя никому позволять себя унижать — ни людям, ни чиновникам, никому! Мы не винтики в государственной машине, мы человеки. Единственное, что театры могут сейчас сделать, — это отказаться от такого финансирования. Негосударственные театры — это мощный инструмент, их создали невероятно талантливые люди. Они просто найдут деньги в другом месте и освободят голову, потратят свой ресурс на людей, с которыми у них общие ценности, — есть такие компании и организации.
— Какие «правила жизни» сложились у Упсала-Цирка за 20 лет?
— Правилами это сложно называть. Мы как раз недавно обсуждали, что всё реже используется в работе слово «страсть». Я считаю: что бы человек ни делал, он не сможет без страсти, без какого-то сумасшествия что-то создать важное. Я очень хочу, чтобы у меня в команде было как можно больше людей, для которых это нормальное слово, не чужеродное.
Сейчас у нас директор по развитию — Вера Жукова, один из самых крутых hr-менеджеров России. Она работала в топовых IT-компаниях страны с очень высокой зарплатой, и она с точки зрения построения бизнес-процессов невероятно крута. Это настоящий подарок, что она отказалась от предложения очень крутого банка с высоким гонораром и пришла в Упсала-цирк: она видит в нем важный смысл. И сейчас это ключевая фигура в Упсала-цирке, у нас с ней замечательный тандем.
— У вас нестандартный подход к обучению детей. Видно по спектаклям, что каждый — личность, у каждого своя фишка, хотя детей много. Как вы работаете с ними?
— Мы можем всех усреднить, но тогда потеряем красоту, диалог, значимость человека. Наш тренер по акробатике, Ярослав Митрофанов, верит абсолютно во всех артистов и вкладывает в них огромное количество труда. Без него не было бы Упсала-цирка.
На пятом курсе у каждого из ребят есть возможность сделать свой соло-номер. Не для экзамена, не для комиссии, а для себя. Хочет — делает, не хочет — не делает: это его выбор. Мы можем ему помочь, познакомить с человеком, который пишет электронную музыку или делает видеомэппинг. Нигде этому не учат: сделать, потому что ты сам этого хочешь. Не для кого-то другого, не для того, чтобы с этим номером потом куда-то пойти. И если будет допущена ошибка, то это будет твоя ошибка, и никто не вправе тебе по этому поводу что-то говорить. Да, сейчас часто звучит: «Не бойтесь совершать ошибки». Но на практике людям столько по рукам дают, когда те их совершают! Мне кажется, везде, где людей учат искусству, им должны давать возможность делать ошибки. И никто, ни один собачий нос не должен туда соваться. «Я делаю, потому что меня это прет, и мне плевать на то, как отреагирует общество». Только с таким подходом в этой среде будет возникать что-то важное и ценное. Взять художников, которые занимаются стрит-артом: как раз там возникает мысль. Очень редко выпускники каких-то ВУЗов могут так мыслить, им эту охоту отбивают.
— Действительно, во всех спектаклях до «Перьев» зрители мгновенно считывают эту культуру приятия человека с его особенностями и правом на ошибку, которая есть в Упсала-цирке. Если вдруг у молодого артиста не получился трюк, — это вообще не важно, главное драйв и смыслы, которые возникают, и сразу прощаешь все. Интересно, что в новом спектакле артисты все делают чисто, как профессионалы.
— Дело в том, как ребята относятся к себе: они сами приходят и отрабатывают трюки. Это вопрос их уважения к себе, к партнеру. И здесь нет настроя «вы должны это сделать». Это как раз про страсть дойти до какого-то уровня, и они сейчас начинают понимать, «где я в пространстве», «что я от себя требую». На одной харизме не проживешь, надо книжечки почитать.
— Про книжки: очень круто и неожиданно, что вы пошли к антропологам для создания спектакля «Перья». Никто из цирковых, по крайней мере в России, так не делает.
— Мы решили сделать спектакль о памяти, а для этого нужно хорошо разобраться в теме. Память — это большое антропологическое исследование, мы только верхушку затронули. Невозможно просто спросить: «Что ты помнишь?», нужно войти в тему. Сейчас у меня весь дом завален книгами про память, уже близкие подшучивают. И чем больше я читаю их, тем становится интереснее: там столько находишь применительно к себе! И я невероятно люблю лекции Светланы Борисовны (Адоньевой — прим.ред.), потому что они дают возможность начать распутывать этот сложный клубок. Мы словно застряли во временной яме и не можем выбраться: до сих пор существует насилие, грязь, «стерпится-слюбится», «баба — терпи». Как мы опять оказались в этом вагоне из «Архипелага ГУЛАГ» Солженицына, который везет в лагерь? Волосы дыбом встают.
Поделиться— По-моему, это сразу уровень ВУЗа — исследовать феномен памяти вместе со антропологом Светланой Адоньевой и Пропповским центром, его проектом «Прагмема» (независимый исследовательский проект, изучает вопросы восприятия и интерпретации человеком российской реальности — прим.ред.)
— Да нет, это история не про университетское образование, а шире. «Прагмема» занимается образованием общества: они делают это потрясающе, доступным языком, без зауми.
— Лариса, вы говорили о создании новой экосистемы Упсала-цирка. Что в нее входит?
— Есть проекты для детей из групп социального риска. Есть инклюзивный центр, где занимаются ребята с ограниченными возможностями. Есть «Упсала-ивент»: для того, чтобы проводить тимбилдинги, развивать культуру цирка для компаний и зарабатывать этим деньги на жизнь цирка. Есть образовательные проекты для молодых людей, желающих заниматься цирком, и для педагогов, интересующихся нашим подходом к образованию. Есть профессиональная группа, о которой мы говорили. Вот это всё называется Центр нового цирка «Упсала-цирк».
Сейчас у нас большая задача: мы уже не помещаемся в наше пространство на Свердловской, 44. Сейчас мы думаем про создание новой точки для репетиций, образовательных проектов и выступлений. Первая потребность — 3000 квадратных метров. Сейчас мы ищем инвесторов и пространства, которые заинтересованы в появлении центра нового цирка в нашей стране. Но вся реальность говорит о том, что сейчас это не должно произойти: экономический кризис, политический кризис, заинтересованности государства нет, бизнес тоже в кризисе. Остается единственная маленькая зацепка — чудо, которое может или не может случиться. Посмотрим.
Светлана Адоньева, фольклорист, антрополог, доктор филологических наук, профессор:
«Когда к нам обратился Упсала-цирк, мы были обрадованы. Вопрос, с которым они пришли, важен и для нашей исследовательской работы. Как обстоит дело с культурной, социальной, семейной, исторической и биографической памятью, почему что-то в ней старательно удерживается, а что-то назначается к забвению, или как быть с отказом человека что-то помнить?
Когда мы только начинали обсуждать тему памяти, стало понятно, что память удерживается не только в рассказах, письменных или устных, и не только в артефактах, — но и в телах. Для меня очень важной была мысль о том, что в своем теле мы несем не только свою память, но и память предшествовавших людей, предков, о существовании которых мы даже можем ничего не знать. Мы храним и воспроизводим их привычки как-то сидеть, способ говорить и жестикулировать, их интонации. То есть телесная память удерживает рисунок предшествующего поколения лучше, чем речь, потому что речь находится под контролем школы и государства, и она меняется и подстраивается под время гораздо быстрее. А телесные привычки берутся из детства, из каких-то простых вещей.
Я как-то на фейсбуке задала вопрос: «Что вы делали с первым выпавшим молочным зубом?». Аудитория разделилась на тех, кто ничего не помнил про ритуал первого молочного зуба, и тех, кто считал, что зуб нужно отдать мышке: бросить за печку и сказать «мышка, мышка, возьми репяной, дай мне костяной». В чем тут история? В том, что если тебе о чем-то рассказали в детстве, то ты имеешь дело с этим как с чем-то общеизвестным, это просто часть твоего мира. А на самом деле это была часть мира даже не того, кто рассказал, а мира того, кто рассказал тому, кто тебе рассказал, тоже в детстве. Таким образом в твой современный мир инкрустированы вещи, привычки, слова и смыслы, относящиеся к разным мирам. Многих из них давно уже нет, но осколки от них продолжают жить самоварами на шкафах или приговорками в речи: «с гуся вода, с Коленьки вся худоба». Поэтому память оказывается устроена очень сложно.
Как мне кажется, в спектакле «Перья» есть многое об этом эффекте памяти, когда мы помним события не как истории, а как картинки. Например, картинка «Я и гаражи» — я думаю, практически все зрители знают эту историю: прыгали, бегали, лазили, прятались, потому что эти самые гаражи — часть советской детской культуры.
Очень много из того, что мы обсуждали с Ларисой Афанасьевой и Упсала-цирком, нашло свое место в перформансе. Есть очень сложные и красивые метафоры, телесные и визуальные. Я уверена — это будет развивающийся проект».
Беседовала Софья Козич, специально для «Фонтанки.ру»
