ПоделитьсяГерман Греф, Алексей Кудрин, Анатолий Чубайс в разговоре с «Фонтанкой» вспомнили, как впервые встретились и поспорили с Михаилом Маневичем о переходе СССР к рынку. Сегодня он мог бы отметить свое 60-летие и наверняка был бы выше них по статусу. Но тогда никто не думал, что страна развалится так быстро, а в 97-м мафия демонстративно наймет снайпера.
От лютых 90-х в Петербурге осталось одно знаковое нераскрытое убийство — заказчик стрельбы 1997 года в вице-губернатора Смольного Михаила Маневича официально не найден. В СМИ назывались многие имена, но всё это осталось лишь новостями. У Анатолия Чубайса сегодня есть на этот счет особое мнение.
18 февраля Михаилу Маневичу исполнилось бы 60 лет. «Фонтанка» спросила тех, кто сегодня остается властной элитой, а познакомился задолго до того, как стал работать вместе с ним с Анатолием Собчаком.
ПоделитьсяПредседателю Счетной палаты РФ Алексею Кудрину в те времена не было еще и тридцати. Это потом он уйдет из правительства Петербурга вместе с Владимиром Путиным после победы губернатора Яковлева. По большому счету, наш собеседник в ответе на вопрос «Фонтанки» изложил краткий путь младореформаторства в России.
— Когда вы познакомились с Михаилом Маневичем?
— Это было в лаборатории так называемых экономических исследований при Финэке, примерно в середине 1989 года. Там мы и познакомились. Я работал в Академии наук, Миша Маневич — в Ленинградском инженерно-экономическом институте, там же работал и Анатолий Чубайс.
Мы обсуждали, как страна может перейти к рынку, каждый сам выбирал тему, готовился, доклад выносился на обсуждение, порой бывала достаточно серьёзная полемика или критика со стороны участников. Это было такое неформальное общение.
Часто обсуждали финансовую, бюджетную, налоговую и валютную политики. В том числе обсуждали опыт близких нам стран и переходные периоды стран Восточной Европы, где уже были рыночные экономики.
Обсуждали и кризисные ситуации, которые могут возникнуть в переходный период, когда органы власти, центр не справляются, когда, допустим, плановая экономика уже не будет работать, а рыночные ещё не включатся. Какие Миша тогда выносил вопросы, я не помню, вопросы менялись.
— Вы уже предвидели скорую буржуазную революцию?
— Скорее, говорили о мягком, но революционном переходе. Да, мы рассматривали и возможно более спонтанные вещи, были разные сценарии — более плавные, более радикальные. Но в это время я уже был сторонником рынка, так как стадию социалистического варианта уже прошел. Не помню, чтобы у нас кто-то говорил про возможность социализма или даже рыночные модели внутри социализма.
— Это был интеллектуальный спор или вы предполагали, что вскоре станете теми, кто будет принимать решения на государственном уровне?
— Нет, конечно, никто не предполагал, что через два года всё случится, даже то, что через два года мы все перейдем на практическую работу.
То, что сами будем исполнять и реализовывать, про это даже не мечталось. Мы с Мишей стали работать в комитете по экономическому развитию исполкома Ленсовета, я заместителем председателя, а он начальником отдела.
По сути, все изменения начались, когда избрали новый Ленсовет в девяностом году. И вся наша команда активно включилась в эту работу. Кто-то перешел в исполком, кто-то стал депутатом.
— Если бы тогда надо было сформулировать вашу общую мечту и написать ее мелом на школьной доске?
— Вы знаете, я считаю, что мы очень обыденно говорим о том, что страна вернулась на путь рыночной экономики, с которого ушла в семнадцатом. А ведь, по сути, страна после девяносто второго года вернулась в мировую цивилизацию.
Это эпохальное событие для России — вернуться к рынку, к рыночной экономике после 70 лет её отсутствия, полного планомерного изничтожения всех предпринимательских компетенций, навыков, мотиваций, частных инициатив. Ведь пытались убить не просто право частной собственности, а само желание иметь частную собственность. Я считаю, что это до сих пор самая сложная вещь в нашей общей ментальности.
— Фактически 18 августа 1997 года организованная преступность демонстративно показала, кто в Петербурге хозяин. Вы согласитесь с такой формулировкой?
— В определенном смысле это так и было. Но, конечно, там очень конкретная причина, какой-то обиженный человек, которому, видимо, не дали где-нибудь смухлевать, он сводит счёты.
Миша Маневич был прямой, он категорично отсекал такие ситуации, которые были бы непрозрачны. Он был на самом сложном и неприятном участке работы правительства того периода, когда был, как говорят, разгул преступности, было много мошенников, и этому надо было противостоять. К сожалению, такие люди, как Михаил Маневич, стараясь защитить интересы города, государства, часто попадают под каток.
Поделиться— Кем бы стал Маневич, если бы не выстрел?
— Он был как мы. Я уверен, он был бы с нами в правительстве, также был бы министром. Я живу с чувством, что он всё время с нами, что он где-то так же, как и мы, по-прежнему работает, я ощущаю его рядом с собой. Он навсегда в нашей команде.
Сегодня Анатолий Чубайс — спецпредставитель президента по связям с международными организациями. В те времена, о которых напомнил Алексей Кудрин, ему было за 30 лет, а в 42 года он стал министром финансов России. Для тех революционных лет — фигурой, сопоставимой с министром финансов Витте при Николае Втором. Он рассказывает, что именно Маневич занимался вопросами будущей частной собственности, был наиболее аккуратным в выражениях человеком, но это не спасло.
— Чем занимался Маневич в том клубе в Финэке в 1989 году?
— Миша довольно много занимался темой под названием «Частная собственность». Я же вообще терпеть это не мог, я считал её самой неинтересной из всего, что было. Мы же как команда, последовательно в течение более 10 лет, как мне кажется, системно, на реально научной основе занимались поиском ответа на один-единственный вопрос: как реформировать советскую экономику?
— Что можно сегодня «потрогать руками» из того, что вы тогда планировали?
— Ту же частную собственность. Это просто нам сейчас так кажется, что это какая-то банальность, ясно, что есть и есть, а на самом деле её не было, а теперь она есть. И как могу вспомнить, что в Уголовном кодексе РСФСР существовала статья — «частнопредпринимательская деятельность». Это, собственно, состав преступления. А отменена она была не без нашего участия только в декабре 91 года. То есть мы жили в стране, где до декабря 91 года частная предпринимательская деятельность была преступлением. И в этом смысле тот факт, что сегодня у нас частная собственность от квартир с ипотекой до крупного бизнеса — это и есть результат. И хоть все не любят олигархов, тем не менее мало кто понимает, что частная собственность — это явление сплошное и однородное. Либо она есть, либо её нет. А появилась она не сама по себе, а была создана в результате усилий. И в нашей команде много для этого сделал Миша Маневич лично.
Другое дело, что она до сих пор плохо защищена, я считаю, что это наш недоработанный институт и там ещё много чего нужно делать и так далее. Но это другой вопрос, более сложный.
— У Маневича был какой-то особый взгляд на эти проблемы?
— Мы все глубоко понимали, все были полностью согласны в том, что советская экономика неработоспособна. Она находится в глубочайшем тупике. Какое-то время мы потратили на ответ на вопрос, почему она неработоспособна, а потом перед нами возник более интересный вопрос. Почему она всё ещё работает.
И Миша в этом смысле был более взвешенным, более системным, осторожным.
— Когда уже вы, и в том числе Маневич, стали людьми, принимающими решения, насколько резко он говорил «нет»?
— Переход из состояния эксперта в состояние человека решающего — это невероятно сложная психологическая метаморфоза, которую все мы прошли или, я бы даже сказал, все в неё вошли, но не все её прошли. Миша в этом смысле — это как раз удивительный случай, когда ну совсем, что называется, мальчик из интеллигентной семьи — папа профессор, высокообразованная мама — ну, кажется, это про науку, про размышления, про рефлексию, и вдруг бабах — у него в руках оказывается управление всей государственной собственностью Петербурга. Этот переход, казалось бы, не для Миши, он совсем тяжёлый, невозможный. Парадоксальным для меня было то, что как раз реальная ситуация — обратная. Миша прошёл этот переход спокойно, абсолютно без каких-то радикальных потрясений внутренних, и, отвечая на ваш вопрос, он как раз обладал способностью, во-первых, говорить «нет», во-вторых, практически всегда он делал это в какой-то удивительно аккуратной, корректной и, я бы сказал, конструктивной форме. Один из моих учителей — Виктор Степанович Черномырдин любил говорить: «Настоящий руководитель должен уметь сказать «нет» так, чтобы тебя благодарили». Так вот, Миша ровно это умел.
Президент, председатель правления Сбербанка Герман Греф также начинал свою карьеру рядом с Маневичем.
— С 1993 года мы начали работать вместе — я работал в Смольном и был его заместителем до 1997 года. Конечно, меня с ним связывали не только служебные, но и тесные дружеские, и личные отношения. По сей день я считаю, что Михаил был совершенно уникальным человеком — и профессионально, и личностно.
Он был исключительно интеллигентный, мягкий, очень глубокий, думающий профессионал. Постоянно развивающийся и во всех отношениях человек с большой буквы: то, как он трепетно относился к своей семье, родителям, сотрудникам, друзьям, стране в целом, как много ресурсов он инвестировал в работу, реформу отношений собственности в городе Санкт-Петербурге, сколько времени он вовлекался в разработку федерального законодательства. Михаил Маневич с точки зрения работоспособности и компетенций был готовым к любой должности человеком, которого страна потеряла на рубеже 90-х годов — в самый, наверное, сложный период времени для Санкт-Петербурга. И мы всегда вспоминаем его с улыбкой на устах, потому что и сам Михаил всегда улыбался.
Убийцы Маневича не названы правоохранительными органами. Но еще 15 лет назад Анатолий Чубайс говорил, что организаторы убийства сидят пожизненно. Сегодня в разговоре с «Фонтанкой» называет имя, не продолжая, впрочем, свою мысль.
— 95–97 годы — пик власти организованной преступности, улица точно принадлежит им. В ваших с ним разговорах ощущалась некая опасность?
— Конечно. Конечно, что тут говорить-то. Это было просто значительной частью той реальности, в которой мы были, куда мы были погружены. Причем если я на федеральном уровне был отодвинут как бы на этаж от этого, то Миша был просто в середине. Тем более что вы сами правильно говорите, к этому времени уже организованная преступность из задачи захватить ресторан перешла к захватам стратегических активов. Вспомним ситуацию, она вам хорошо известна. Юрий Шутов был реальным лидером ОПГ.
— Шутов и не скрывал своей принадлежности к бандитским формированиям.
— Да, особенно и не скрывал. Ну, просто убийца, да ещё с общественным статусом, которого поддержали тогда коммунисты в Государственной думе и которого коммунисты поставили во главе (не ручаюсь за точность названия) комиссии по расследованию преступлений приватизации в Санкт-Петербурге. Он получает такие полномочия! Вы его знали, да и я тоже. Он человек бойкий, с языком подвешенным, великолепно выступающий, у него много лиц. То, которое нужно, он показывал там и получил такие полномочия. Дальше он возвращается в Питер с полномочиями от федеральной Государственной думы, приезжает наводить порядок, как он это себе представляет. Это ситуация боевая и очень жесткая во всех смыслах этого слова. Ну, конечно же, это несло колоссальные риски для Миши лично, и он во всём этом жил, и при этом хотя и говорил об опасностях, но ни разу не поставил передо мной вопрос о том, что его нужно забирать. У меня были, естественно, возможности забрать его, с удовольствием бы назначил его министром — он уже дозрел до этого уровня точно. Но я не мог Питер оголять, а он не ставил об этом вопрос. Он понимал — есть участок фронта, взялся — держи.
— Получается, что когда летом 97-го сработал снайпер, то всем вам, по большому счёту, стало ясно, что произошло?
— Именно. Я уже говорил об этом, но до сих пор детали рассказывать не хочу. Тем более что вы хорошо знаете самого Шутова, рядом с ним находившихся людей.
Но по сути дела нам было ясно, что это убийство связано с тем, что Миша исполнял свои должностные обязанности. Нам было ясно, что это убийство — доказательство того, что Миша не прогнулся. Ну, просто понятно по здравому смыслу, что если бы он сломался и пошел в сторону коррупции, в сторону угроз, тогда что его убивать? Тогда очень удобно и прекрасно. Миша избрал для себя другой путь, и заплатил за это самую страшную цену, которую только можно заплатить.
С того момента для меня важнейшей задачей в жизни стало найти исполнителя, организаторов и заказчика. Получилось так, что, к сожалению, наши уважаемые спецслужбы уголовное дело довести до конца не смогли. Мне пришлось решать эту задачу своими силами, и я точно знаю, кто заказчик. Я точно знаю, что он наказан по всей строгости закона.
Вспомним, что Юрий Шутов дважды был избран депутатом ЗакСа Петербурга. Это было явление, которое можно называть как угодно — писатель, оратор, оппозиционер, политический деятель. Но в историю он прочнее всего зашел в 1999 году после ареста, кстати, без согласия Законодательного собрания. Провел под следствием более 7 лет и стал единственным, кто смог избраться в депутаты под арестом. В конце концов за серию заказных убийств его приговорили к пожизненному сроку. В конце 2014 года он скончался, отпевали его в Спасо-Преображенском соборе.
— Вы пока не готовы подробно говорить, я понимаю. Смогли бы вы подтвердить мои слова: процессуально, то есть формально-юридически, некий следователь должен нам так ответить сегодня: «Извините, я не могу никому предъявить обвинение». А с точки зрения справедливости и понимания жизни мы знаем, что заказчик закончил жизнь в местах лишения. Как, в общем-то, и должен был закончить, потому как на его совести десятки трупов.
— Вы сказали абсолютно точные слова, мне нечего ни прибавить, ни убавить.
Сын Маневича Артём сегодня бизнесмен. Он так ответил на наше «вспомните»:
Поделиться— Мне тогда только исполнилось девять лет. А я всё помню. В девять с копейками утра я был на даче с дедом. Зазвонил телефон, дедушка взял трубку и побелел. Потом сразу сказал мне: «Садись». Он из сурового, блокадного поколения. Сразу мне: «Я не хочу издалека, ты мужчина». Я авансом испугался. И говорит предельно коротко: «Папу убили, мама ранена. Что будет дальше — я не знаю. Скоро за нами приедут». И тут я сорвался. Сорвал плед с дивана, лупил подушки, кидал что-то. Только к вечеру пришло осознание, я же видел такое только в кино. Для многих людей смерть — это то, что случается не с ними. А это оказалось не так. Мне 32 года, и мне до сих пор его не хватает.
Евгений Вышенков, «Фонтанка.ру»
