ПоделитьсяДиректор Музея Арктики и Антарктики Виктор Боярский в интервью «Фонтанке» рассказал о том, возобновятся ли разговоры о переезде музея после его ухода, отдадут ли его здание церкви, кому и чем он мешает в качестве руководителя музея.
В Российском государственном Музее Арктики и Антарктики заканчивается целая эпоха — с 1 февраля у него будет новый директор. Одно из возможных последствий — возобновление дискуссии о передаче здания музея РПЦ. «Фонтанка» попросила пока еще действующего директора, почетного полярника России Виктора Боярского провести небольшую экскурсию по экспозиции и рассказать, какие претензии к нему имеет руководство Росгидромета, которому сейчас подведомственен музей. А заодно выяснила, почему Музей Арктики и Антарктики включали в паломнические маршруты Ватикана, как музейные пингвины уходили на сторону, почему приданое в виде ледокола «Арктика» не дает музею перейти в ведение Петербурга и за что Росгидромет пытается засудить Виктора Боярского.
"Фонтанка.ру"
- Виктор Ильич, какие экспонаты могут не пережить переезд музея в другое здание?
– Зал, в котором мы беседуем, называется «Природа Арктики». Здесь находятся две диорамы: «Птичий базар» и «Тундра летом». Они были сделаны еще в 40-е годы. И будут потеряны в случае переезда. Это касается и других диорам. Сегодня найти макетчиков, которые могли бы сделать что-то подобное, очень трудно. В этом здании музей на своем историческом месте, и его положение устраивает подавляющее большинство жителей нашего города и посетителей.
- Не возникает диссонанса пространства, изначально предназначенного для церкви, с полярной тематикой?
- Церковь покинула это здание еще в 1931 году, оно пустовало. Прежде чем музей открылся, пришлось вложить около 400 тысяч советских рублей, чтобы переделать бывший храм под музей. В частности, были перекрыты своды, сделаны лестницы и подвал с гардеробом. Четыре второстепенные главы храма были снесены. То есть здание полностью утратило свое культовое значение.
Я не скажу, что такое богатое пространство с лепниной и колоннами — это идеальное место для музея. Потому что по музейным законам ничто не должно отвлекать внимания от экспонатов. Но в этом есть некий шарм и признак тех лет, когда полярники воспринимались чуть ли не как небожители, вроде космонавтов.
- Можно ли говорить, что Музей Арктики и Антарктики – сам по себе экспонат, памятник советскому музейному делу?
– Да, и если возникают вопросы, почему мы не хотим поставить здесь компьютеры и устроить интерактив, я отвечаю, что у нас здесь фактически музей в музее. Здесь сохраняется аура старого музея. Если приходится что-то менять, мы стараемся делать это аккуратно.
- Музей открылся 8 января 1937 года. Что изменилось в учреждении с тех пор?
– Тогда это был музей Арктики, и два этажа были посвящены только ей. Экспонатов было меньше. Сегодня у нас очень насыщенная экспозиция, в три яруса — живопись из-за этого расположена очень высоко. И нужно несколько раз приходить сюда, чтобы осталось целостное впечатление. Из экспедиции на Землю Франца-Иосифа мы привезли аудиозапись птичьего базара, и теперь наша диорама озвучена, как и «Тундра летом». Появился аудиогид по самым ярким экспонатам.
- До того, как РПЦ заявила свои права на здания, вы ставили вопрос о том, что музею нужны дополнительные площади?
- Я фактически первый директор музея после того, как он стал государственным. А до этого он был просто отделом института, и отношение к нему было соответствующее. Вплоть до того, что могли экспонаты на подарки кому-то забрать. Такое бывало. Пингвины наши уходили на сторону. Развитием музея никто не занимался, хорошо, что вообще сохранили его. У нас два года ушло только на то, чтобы привести в порядок фонды. Теперь мы знаем, что у нас есть.
- А какой процент от общего объема фондов составляет экспозиция, которую показывают посетителям?
– Всего процентов десять. Самые крупные и знаковые объекты представлены в залах. Но в экспозиции у нас одна тысяча объектов, а 65 тысяч — хранится в фондах.
- Что за объекты хранятся в фондах?
– Это фотографии — 33-34 тысячи, документы, часть приборов. За последние годы мы выпустили 4 сборника статей на основе тех материалов, которые хранятся в фондах.
- Какие планы у музея на ледокол «Арктика»?
– Создание дополнительной выставочной площадки на ледоколе. Это первое судно, достигшее в свободном плавании Северного полюса, а сейчас вышедшее в запас. Комиссию по освоению Арктики возглавляет вице-премьер Дмитрий Рогозин, и он дал поручение проработать финансово-экономическое обоснование превращения «Арктики» в музейный центр арктических технологий. И наш музей в этой работе играет роль координатора. На ледоколе будет располагаться тренировочный центр подготовки специалистов для работы в арктической зоне Российской Федерации.
- А какие экспонаты у вас в музее самые свежие?
– Вот, например, белый медведь, которого мы назвали Артуром. Это замечательный образец взрослого самца. История его создания чуть ли не криминальная. Мы давно хотели получить в помощь нашей медведице Маше какого-нибудь достойного «мужчину». В норильском аэропорту задержали браконьера со шкурой. И нам ребята оттуда позвонили и сказали, что, при наличии соответствующего письма, эту шкуру можно получить. Правда, шкура оказалась не очень хорошо выделанной, медведь немного желтеет. Но это один из самых крупных экземпляров в городе. Назвали мы его в честь нашего большого друга Артура Чилингарова. А Машу совсем убрать из экспозиции рука не поднимается, хотя ее все время дети гладят по носу, пусть это и запрещено, и шкура у нее пострадала. В советскую пору, когда на 7 ноября еще были обязательны демонстрации, в колонне полярников проезжал автомобиль. И в кузове этого автомобиля, и в снег, и в дождь, возили на демонстрацию нашу Машу. Когда машина с ней выезжала на Дворцовую, это был сигнал, чтобы все кричали: «Слава советским полярникам!».
А вот корабельный колокол с парохода-ледокола «Сибиряков» появился у нас всего неделю назад. Летом прошлого года его подняла со дня Карского моря экспедиция, организованная Ямало-Ненецким автономным округом. «Сибиряков» – это полярный «Варяг». В 1942 году он погиб в бою с немецким крейсером «Адмирал Шеер».
Еще один «молодой» экспонат — крест из мемориальной русско-итальянской экспедиции 2001 года, посвященной столетию попытки герцога Абруццкого достичь Северного полюса. Герцогу это не удалось, но его потомки решили мечту деда воплотить. В составе экспедиции был даже епископ из Ватикана с поручением папы Павла I провести на Северном полюсе мессу. В тот год совпали католическая и православная Пасха. Крест из экспедиции был привезен в Музей Арктики и Антарктики. И наш музей попал в число мест официального паломничества Ватикана. Мы находились под защитой католической церкви. И это был нонсенс — нас православная церковь гнала, а католическая защищала. И, когда в арбитраже рассматривался вопрос о возвращении здания музея церкви, мы говорили в шутку, что мы под защитой Ватикана.
- А почему «защищала» в прошедшем времени?
– Летом 2001 года к нам каждый день приходили толпы итальянских туристов, которым говорили, что обязательно надо прийти в наш музей. Потом это потихоньку сошло на нет. Может быть, потому, что папа быстро сменился, может быть, потому, что Ватикан перестал это инспирировать.
- Что изменится для музея, если его передадут в ведение Санкт-Петербурга?
- Этот вопрос возник не на пустом месте. Когда в 2014 году пошла вторая волна попыток церкви забрать здание музея, я был на приеме у губернатора Георгия Полтавченко с депутатом ЗакСа Борисом Вишневским. И Георгий Сергеевич предложил перейти в ведение города. Но в связи с тем, что у нас федеральное учреждение, не очень ясно было, как передавать его в регион. А потом, когда стал активно обсуждаться вопрос с ледоколом «Арктика», город просто испугался, решив, что, если возьмет на себя музей, то и ледокол тоже придется содержать. Поэтому я обратился к министру природных ресурсов Сергею Донскому, но он тоже прохладно к этой идее отнесся. Потом в Союзе музеев мы решили обратиться к министру культуры Владимиру Мединскому, с которым у нас хорошие отношения, с просьбой перевести музей в профильное ведомство. Музею важно иметь перспективы развития. А при переводе в здание на Васильевском острове, где даже разместить экспозицию невозможно, ни о каком развитии речи не идет.
- Какой вариант будущего для музея предпочтительнее?
- Скажем так, более реальный вариант — Министерство культуры. Потому что оно не отказывается от создания второй площадки на ледоколе «Арктика» в Кронштадте. Росгидромет категорически против этого. Я пытался объяснить, что ледокол не ляжет на их плечи, что у него будет другой балансодержатель.
- А кто возьмет за него ответственность?
- Сейчас обсуждается, что его возьмет объединенный с Полярной академией РГГМУ, потому что это будет учебно-тренировочный центр для студентов. И, главное, РГГМУ готов к этому. Остальные не хотят брать объект, содержание которого обойдется в 60-70 млн рублей в год. Стоимость создания экспозиции обойдется в 200 млн, еще 500 млн — удаление ядерного реактора и 200 млн потребуется на его буксировку. В сумме выходит около 1,5 млрд, но средства на утилизацию ледокола заложены в федеральную программу радиационной безопасности. Изначально планировалось начать утилизацию в 2021 году, но ее перенесли на 2016 год. Росатомфлот уже получил первый транш в 500 млн на извлечение реактора, чтобы привести ледокол «Арктика» в состояние, пригодное для буксировки. В реакторе уже нет топлива, он безопасен, но само его наличие предполагает, что ледокол может быть на балансе только у лицензионной организации — Росатома. А у Росатома уже есть ледокол «Ленин», и ничего больше они брать на баланс не хотят.
- Кронштадт — подходящее место для «Арктики», или надо буксировать ледокол в Петербург?
– Изначально рассматривался вариант пришвартовать его на Васильевском острове рядом с ледоколом «Красин». Но по условиям обеспечения деятельности «Арктики» надо 700-800 киловатт электроэнергии. На Васильевском острове таких мощностей нет. Так что Кронштадт — лучшее место для «Арктики».
- Сколько человек посещает Музей Арктики и Антарктики в год?
– В этом году было 78 тысяч, процентов 40 из них – дети. Из года в год идет прирост на 5-6 тысяч человек. Музей расположен в хорошем месте, и люди им интересуются. Кроме того, мы вошли в городскую программу по толерантности, и под это дело сделали абонемент из 4 уроков для школ: природа Арктики, методы исследования, транспортные средства...
- При чем здесь толерантность?
– А мы притянули, по-другому денег не давали. Мы добавили урок, связанный с проблемами северных народов.
- Сколько музею требуется на содержание себя, и сколько он зарабатывает?
– Музей получает субсидию на выполнение госзадания. В этом году она составила 8 млн 320 тысяч. А фонд зарплаты у нас 10 млн.
- На какое количество сотрудников делится эта сумма?
– На 35 человек. Но за счет абонементов и экскурсий мы заработали за 2015 год 12 млн рублей. Мы входим в тридцатку наиболее посещаемых музеев в городе.
- Почему Росгидромет вообще согласился, что здание надо передавать церкви?
– Эта передача не может быть воспринята как развитие музея. Единственное, что может объяснить такое поведение – к руководству в Росгидромете пришли эффективные менеджеры, которые в современном тренде стремятся все объединить и сделать эффективным. То есть приносящим деньги. Я могу предположить, что в передаче здания музея РПЦ они усмотрели возможность получить из бюджета финансирование на переезд. Схема по закону довольно простая. Религиозная организация, наметив объект-жертву, подает заявку в Росимущество. Если Росимущество ее воспринимает, то обращается к собственнику объекта. И учредитель должен либо найти что-то равноценное для переезда, либо построить новое здание. В обоих случая требуется финансирование. В законе прописана процедура, по которой учредитель, если не имеет собственных средств, обращается в бюджет, представляя документы. Они даже заявили, что на переезд музея на Васильевский остров потребуется 500 млн рублей. Без РПЦ этих денег не получить.
- Вы напрямую связываете отказ продлить с вами договор с вашим противостоянием РПЦ?
– Для отказа продлить контракт может быть только две причины. Либо человек завалил работу, либо чем-то он не устраивает руководство. К тому же Росгидромет подал в отношении меня иск о причинении музею финансового ущерба. Иск этот рассматривается в Выборгском районном суде последние года два, но дело ни разу не слушалось по существу.
- В чем суть претензий к вам?
– В том, что по моей вине музей упустил якобы выгоду и недополучил деньги, которые мог бы заработать, если бы я сдал помещения в аренду сторонним организациям.
- Если бы парикмахерскую открыли?
– В 1991 году я вместе с сотрудниками Арктического института организовал компанию, частью которой стал и музей. Мы занимались наукой, в 90-е годы это прекратилось. Имея достаточно хорошие связи за рубежом, мы организовали с коллегами агентство по организации экспедиций. Главная проблема была найти потенциальных клиентов, которые хотели бы попасть в Арктику и Антарктику. У нас были первые контракты по организации многолетних экспедиций на Северный полюс, на Землю Франца-Иосифа. И мы неплохо себя чувствовали. Но нам казалось преступным оставлять музей, который был на балансе института. Я обратился в дирекцию музея и договорился, что наша компания будет фактически содержать музей, а за это мы разместим здесь наш небольшой офис. И в 1992 году такой договор был заключен. И семь лет, до 1999 года, мы брали на себя оплату коммуналки и аренды. Я хорошо был знаком с мэром Анатолием Собчаком и пытался всячески уменьшить арендную плату. Это нам удавалось. И параллельно вели работу, чтобы музей стал государственным. В 2008 году мой компаньон и зам по науке, к сожалению, умер, и компании пришлось менять юридический адрес. Компания называлась «Бекар», состояла она из сотрудников музея. Первый трудовой договор с Росгидрометом у меня был заключен только в 2011 году. Руководство прекрасно знало о существовании компании. Прежний руководитель Росгидромета понимал, что такое государственно-частное партнерство. Потому что эта частная компания доплачивала сотрудникам музея, работавшим в ней по совместительству. Никаких арендных отношений в принципе быть не могло, ведь люди фактически находились на своих рабочих местах — в музее.
- И почему вам вменяют упущенную выгоду?
– Потому что я не сдал это помещение постороннему дяде по рыночным расценкам. Насчитали 1,2 млн упущенной выгоды за 8 лет.
- Вы говорили, что даже если оставите пост директора, будете следить за судьбой музея. Как вы сможете влиять на ситуацию?
– В определенной степени у меня будут развязаны руки. Прежде чем о чем-то говорить с Минкультом, с правительством города, я всегда сначала получал условное одобрение от руководства Росгидромета. Сейчас у меня не будет необходимости согласовывать свои действия. Буду подписываться «почетный полярник». Зачастую обращения простых граждан рассматриваются быстрее, чем обращения официальных лиц. Запретить мне ходить в музей не смогут. Я могу даже билеты покупать. Но вряд ли это потребуется.
Венера Галеева,
«Фонтанка.ру»
