Игорь Корнелюк: «Там для меня горит очаг...» я писал не для хита. Я хотел написать точную музыку для кино

20-летию премьеры первого сезона «Бандитского Петербурга» посвящается. «Фонтанка» поговорила с отвечавшими за музыкальное сопровождение сериала: композитором Игорем Корнелюком и певицей Татьяной Булановой.

Уже вышли интервью с автором сценария Андреем Константиновым и экс-губернатором Санкт-Петербурга Владимиром Яковлевым. Сегодня продолжаем вспоминать.

Игорь Корнелюк: о первом большом опыте работы в кино, о том, как определить, ложится музыка в кадр или нет, и о реакции на «Город, которого нет».

— Кто к вам пришёл с заказом? Бортко?

— Да, ко мне пришел Володя Бортко. Тут такая интересная штука. Уже было много отснято, и он, по его словам, долго не мог понять, кто же будет писать музыку. И получилось так, что он ехал в машине, когда по радио передавали какую-то мою песню. И он подумал: «А приглашу-ка я его». Мы с ним встретились, поговорили. Я честно могу сказать, что я давно хотел работать в кино. Но меня не приглашали, потому что, как вы знаете, если ты в чем-то засветился, на тебя вешают ярлык. А поскольку я успел засветиться с песнями типа «Билет на балет» и «Дожди, дожди, дожди», то на меня был повешен ярлык несерьезного музыканта. Но имеющий уши да услышит. Поэтому я очень обрадовался этому приглашению.

— Это был ваш дебют в кино?

— Нет, у меня до этого было несколько фильмов. В 1982 году был один научно-популярный фильм «На ком земля держится». Это был как раз год, когда я поступил в консерваторию на первый курс. Помню, был худсовет, где меня долбали страшно. Все как один обращались к режиссеру Якову Назарову: «Яша, такой хороший фильм, но почему такая ужасная музыка?» При этом люди не догадывались, что делает фильм проникновенным. А фильм эмоцией наделяет только музыка. И музыка в кино оценивается только по одному критерию — работает она в кадре или не работает. Потом у меня еще было в 1988 или 1989 году на «Ленфильме» кино «Музыкальные игры» с Виталием Аксеновым. Это было скорее музыкальное ревю, чем настоящий кинематограф. А с «Бандитским Петербургом» получился первый полноценный опыт. Я прочел сценарий, и Бортко сразу мне сказал: «Мне нужна песня, которая будет звучать в конце сериала, где героиня Дроздовой сидит за столом, перед ней стоят бутылка водки и рюмки, она ждет ребят, но мы-то понимаем, что она ребят не дождется. И здесь должна звучать какая-то песня». Надо сказать, я сразу понял, какое эмоциональное впечатление должна производить эта песня. Но по закону подлости сочинялось все что угодно, но не то, что надо. Я эту мелодию искал два месяца каждый день. И потом какие-то три нотки сложились. Я почувствовал, что искра пробежала. А дальше уже было делом техники. Посидел пару дней, привел эту мелодию в божеский вид. Потом Регина Лисиц написала на нее текст, и я эту песню записал. Показал ее Бортко. Ему понравилось. Это было начало декабря 1999 года. У меня начались елки. Три недели концертов. Пел-пел-пел. И в начале января я уже должен был приступать ко всей остальной музыке для фильма. Решил переслушать эту песню. И мне показалось, что немного мы перемудрили. Я позвонил Регине: «Региш, все-таки мы делаем картину с названием «Бандитский Петербург», и ее будут смотреть миллионы, а у нас тут какие-то совсем уж философские категории. Как-то слишком витиевато, тебе не кажется?» Она говорит: «Кажется». И она пишет другой текст. Запевы примерно такие же, но в припеве был такой текст: «Мне до тебя рукой подать, удержать одно мгновенье. Дай мне тебя не потерять, моя любовь, мое спасенье». Я прочел этот текст и сказал, что мне это нравится больше. И я переписываю эту песню второй раз, чего со мной не случалось никогда. Звоню Володе. Говорю: «Вот мы тут немного изменили песню, приезжай, послушай». Он приехал и сказал, что ему эта версия тоже нравится больше. Забирает песню. На следующий день звонит и говорит: «Песня не ложится на кадр». Говорю: «Володь, я, наверное, в твоем понимании лох как кинокомпозитор, но объясни, что это значит «не ложится на кадр»?» — «Приезжай и сам посмотри». Приезжаю и смотрю. В том месте, где Дроздова сидит на этом Босфоре, звучит: «Дай мне тебя не потерять, моя любовь, мое спасенье». И на словах «мое спасенье» камера наезжает на бутылку водки на столе. Я тогда начинаю понимать, что песня производит комический эффект. И я сказал: «Володя, ты прав, новый текст никуда не годится. Мы возвращаем старый». Я переписал ее в третий раз, потому что мне не очень понравилось, как я ее спел в первый раз. И вот этот вариант уже оказался окончательным. Отдал эту песню Бортко со словами: «Эта песня никому нафиг не нужна будет, но в кино она, по-моему, будет то что надо». И дальше я уже работал над картиной. Это была очень плодотворная работа. Я очень благодарен Бортко, потому что я таким усиленным темпом проходил школу молодого бойца. Какие-то вещи я просто очень быстро пытался понять и изучить и тут же на практике притворить. Дальше, когда они стали снимать продолжение, я уже к этому не имел отношения. Просто отдал им всю написанную музыку со словами: «Расставляйте сами, делайте, что хотите».

В апреле 2000 года я приехал на «Ленфильм», где в тот момент шла перезапись картины. Там же я познакомился с Андреем Константиновым. До этого я был знаком с ним лишь заочно, потому что однажды он меня упомянул в книге «Коррумпированный Петербург» с какого-то перепугу. Поэтому, когда я узнал о планируемой встрече, сказал: «Сначала я его убью, а потом скажу «здрасте»». Но мы познакомились, подружились, и эта дружба продолжается до сих пор. И вот на перезаписи идет эта сцена на Босфоре, за пультом сидят две женщины, которые уже бог знает сколько лет проработали на «Ленфильме». Я сижу сзади. Ко мне подходит Бортко, толкает меня локтем в бок и говорит: «Иди посмотри». Я так украдкой подошел, взглянул, а они сидят вдвоем и плачут. И когда была премьера, мне очень многие говорили, что плакали на этой сцене. Я получал письма мешками из России, стран СНГ, Германии, Франции, Израиля, Канады, Америки с благодарностью и теплыми словами. Но я все равно эту песню месяца три еще не пел. Потом мне стали приходить записки на концертах с требованием спеть ее. Однажды все-таки решился — был какой-то невероятный успех. Но я все равно решил, что это просто аудитория была слишком интеллигентная. Во второй раз я уже понимал, что передо мной сидят совсем не профессора, и ее все равно приняли очень тепло. И после этого я стал петь ее везде. Сейчас я уже понимаю, что, если я выйду на сцену и ее не спою, меня просто неправильно поймут.

Какое-то время она очень часто звучала на рингтонах. Идешь по городу — звонят телефоны, и звучит эта мелодия. Я первое время даже вздрагивал.

— Понятно, что 1990-е — противоречивое время. Во многом талант Андрея Дмитриевича заключается в том, что это документальное произведение. Вас как-то задевали реальные события из «Бандитского Петербурга»?

— Часто было такое. В 1990-е годы было тяжко. Было несколько таких эпизодов, когда история была вообще швах. А когда грянул кризис 1998 года, у меня вообще ситуация была безумная, потому что мы готовили тур на осень по городам Сибири, и там было огромное количество концертов, которые все были проданы. Деньги, естественно, были инкассированы организаторами, а в августе рухнула банковская система. И это была патовая ситуация. Я вообще не понимал, что делать. Все разрушилось, ты не знал, что будет завтра, ты не знал, на что купить еду сегодня. Кстати, то, что происходит сейчас, мне все больше и больше напоминает то время. Только нынешняя история, мне кажется, будет еще более затяжной и страшной. Потому что она всеобъемлющая. Пока как-то держусь, но не исключено, что наступит момент, когда опять придется искать деньги, чтобы пожрать. И ведь я даже не смогу с аккордеоном пойти петь на Невский, потому что меня туда просто не пустят. Лично я никогда не воспринимал 1990-е как время надежд. Для меня это было время тотальной безнадеги.

Знаете, мне иногда ставят в упрек: «Игорь, почему вы так талантливо поэтизировали бандитскую жизнь?» Я отвечаю: «Это неправда, потому что фильм не об этом». Фильм о том, что человек ради мести преступил закон и за это понес наказание. Говорить, что я поэтизировал бандитскую жизнь, — это то же самое, что обвинять Шекспира в том, что в «Ромео и Джульетте» он поэтизировал бандитские разборки между Монтекки и Капулетти. А потом то же самое сделал Прокофьев в бессмертном балете.

— Я беседовал на эту же тему с Татьяной Булановой, которая поёт великолепно вторую песню в этом сериале. Таня, например, не знала, что один из ее треков был любимой песней одного из самых серьёзных лидеров организованной преступной группировки Санкт-Петербурга. Я уверен, что до вас долетали слова благодарности за «Город, которого нет» от серьёзных мужчин.

— Было такое. В данном случае, я к этому отношусь прагматично. Я разве должен был написать музыку, которую любили бы только хорошие, добрые, светлые люди, а лидеры преступных группировок бы её ненавидели? Поэтому для меня любые слова благодарности были знаком признания заслуг. Я очень старался, правда. Я очень хотел написать точную музыку к этой истории. Я не писал хит, у меня не было желания понравиться. Я хотел написать точную музыку для кино, что является очень сложной задачей на самом деле.

Татьяна Буланова: «Я просто перешла из одной студии в другую».

Песня «Ты для меня чужой» стала эмоциональной доминантой первого сезона «Бандитского Петербурга»: лирический герой журналиста Серёгина переживает гибель сотрудницы Эрмитажа именно под редкий тембр Булановой. «Фонтанка» поговорила с Татьяной о записи хита и о специфике работы в 1990-е.

— 2000 год, ты — суперзвезда. Кто тебе предложили работу в «Бандитском Петербурге»?

— Не Бортко, точно. Не помню, кто позвонил. Возможно, Игорь Корнелюк. Не буду врать. И просто предложил спеть песню. Говорит: «Вот такой сейчас снимается сериал по книгам Константинова». Я сама читала эти книги, и мне очень они понравились. Мы приехали на студию. У меня параллельно шла запись моего альбома «Мой сон». Мы практически только перешли по коридору студии в другое помещение. Там сидел сам Бортко. Честно говоря, он сразу стал меня мучить: «А вот надо спеть так, а тут надо так». И мой продюсер уже не выдержал и сказал: «Дайте ей спеть, как она хочет». А у меня уже такое настроение было, что я уже ничего не хотела. Но я все-таки собралась и спела. Честно говоря, мне не понравился результат, хотя говорят, что неплохо получилось. Если бы мне дали спеть на одном дыхании, как говорится, наверное, было бы лучше. Терпеть не могу, когда меня во время записи начинают мучить. Я все-таки должна петь так, как сама слышу. Но понятно, что Бортко был режиссером и он слышал эту песню по-своему в контексте своей картины. Но я спела, песню утвердили. И потом Бортко говорит: «А ты можешь приехать и сняться?» — «Ой, а можно, я не буду сниматься? Пусть какая-нибудь другая актриса встанет и будет открывать рот», — отвечаю. «Пожалуйста, мне надо, чтобы была ты». А снималось это все рано-рано утром. Мы вернулись откуда-то из Москвы. Поехали на съемку чуть ли не с поезда, в восемь утра. Снимали в «Чаплин клубе» на Чайковского. Я пришла еще почему-то вся в черном, и мне дали красную накидку, чтобы не было совсем мрачно. Ну и там уже было все легко и просто. Включили фонограмму, я спела. Сняли Домогарова, как он переживал по сюжету, что из-за него девушка погибла. И вот так я попала в историю.

— А где вы записывали трек?

— Не помню, как называлась студия. На ее месте сейчас построили дома для «Газпрома». Это на Каменном острове.

— В принципе, недалеко от дачи Антибиотика.

— Кстати, да.

— А у тебя есть объяснение, почему спустя 20 лет молодежь в пятницу вечером выпивает под эту песню?

— Мне вообще непонятно, почему сейчас все вспоминают 1990-е... Игорь Корнелюк — композитор с большой буквы «К». Песня из «Бандитского Петербурга» действительно красивая. И сам сериал тоже очень знаковый. Снят хорошо, и актеры классные, и виды города замечательные. Атмосфера была передана очень четко. Если ты не видел эти времена, ты смотришь и веришь, а если видел, переживаешь все эти эмоции заново.

— У Андрея Дмитриевича есть свое объяснение. Что это 2000 год, что это девять лет разваленной профессии, и вдруг у всех появляется возможность заняться любимым делом не за гигантские деньги, но в хорошей компании.

— Да, возможно. И было еще такое: «Давайте сделаем? А давайте!» Были такие творческие компании, которые собирались, что-то делали, и получалось ярко и здорово. Ведь правда же делали не за деньги, не спорили об авторских правах, как сейчас, а делали просто потому, что понравилось.

— Помнишь свой гонорар?

— У меня его не было. Клянусь, я все это делала бесплатно. И у меня даже не было мысли заикнуться о деньгах, потому что настолько было здорово и интересно поучаствовать в создании кино. Сейчас такое уже сложно представить. Романтика профессии ушла.

— В твоей профессии до тебя долетала эта специфика бандитского Петербурга?

— Практически нет. Было пару раз на гастролях что-то подобное. Помню, во Владивостоке к нам подходили такие конкретные люди с какими-то претензиями, но тут же подходили другие конкретные люди и просили отойти. Кстати, еще был один момент на одной из дач К-2 или К-10. Была новогодняя ночь, мы отработали свою программу. Я уже переоделась и собиралась уезжать, когда ко мне подошел один и сказал: «Давай еще пой». «Вы знаете, вот мои директора. Все, о чем мы с вами договаривались, я выполнила». А он: «Ты что, вдовой хочешь быть?» И тут меня переклинило: «А вот таким тоном со мной разговаривать не надо». Видимо, у меня в глазах была такая решимость, что он сразу свалил. Больше я его не встречала. В целом это все как-то мимо меня прошло. То ли мы были сами по себе, имею в виду группу «Летний сад» и себя тоже.

— Мне при этом говорили, что песня «Как бы не так» — одна из самых любимых песен одного из очень серьезных лидеров преступных группировок Санкт-Петербурга.

— Серьезно? Я и не знала. До меня все эти разборки долетали как-то косвенно. Бывало так, что где-то с кем-то знакомились. Потом этого человека убивали, и оказывалось, что он относится к какой-то группировке. Никогда не участвовала в каких-то сходках в качестве придворной артистки.

Беседовал Фёдор Погорелов, «Фонтанка.ру»