«Рабочий сценарий — инфляция 6–8 %». Почему из-за стремительно растущего дефицита бюджета паниковать пока рано

Минфин РФ накануне опубликовал предварительную оценку исполнения федерального бюджета за январь-февраль 2023 года. Согласно ей, доходы провалились на 24,8 % год к году.

Самые стратегические из них — нефтегазовые — в минусе на 46,4 %. Расходы подскочили на 51,5 %. Но больше всего экспертов-экономистов напугал дефицит бюджета, который вырос до 2,6 трлн рублей. Это соответствует 88 % от и так запланированных на 2023 год 2,9 трлн.

Что кроется за этими цифрами и действительно ли они так страшны, «Фонтанка» поговорила с экономистом, ведущим экспертом Центра политических технологий Никитой Масленниковым.

— Дефицит бюджета уже приближается к годовому плану в 2,9 трлн рублей. Объясните, пожалуйста, что это значит для экономики и простых граждан?

— Здесь надо набраться терпения и не впадать в паническое состояние по поводу этих цифр, потому что эти аномалии во многом связаны с особенностями первого месяца года.

Обратите внимание, что, во-первых, февральский дефицит уже вдвое меньше январского. Это признак положительный. И надо внимательно смотреть на причины.

Знаете, есть такое понятие «статистический артефакт». Собственно говоря, это и случилось. Первое обстоятельство, которое нужно иметь в виду, — введение единого налогового счета (ЕНС, новая система уплаты налогов единым платежом. После сумма распределяется между обязательствами налогоплательщика. — Прим. ред.). Система начала работать, но пока еще не вышла на свою проектную мощность.

Есть немало технических проблем, а одна из них заключается в следующем: дата перечислений, подачи определенных документов пришлась на выходной день в январе, и поэтому январские доходные поступления в значительной части были зачислены в феврале. Отсюда и возникла эта разность доходов-расходов. (Минфин дает последние данные уже с учетом нераспределённых средств единого налогового платежа на 1 марта 2023 года. — Прим. ред.)

Второе обстоятельство — то, что в январе опережающим образом авансировались многие государственные расходы по госзаказу, гособоронзаказу и тому подобные. Это действительно особенность этого года, но тут есть и позитивная сторона. У нас повышается равномерность расходования бюджетных средств в течение года, и мы наконец-то, скорее всего, сможем в этом году уйти от этой бесконечной ситуации, когда расходы закрывались в спешном порядке в декабре. В прошлом году 22 % годовых назначений было профинансировано за один декабрь. В итоге, мы помним, какая была инфляция в январе — 0,84 %. Это много.

Непонятная ситуация еще и с нефтегазовыми доходами. Потому что их сокращение началось только 1 марта. Как это отразится на ценах, в какие сроки и какие будут дисконты, к чему приведут все вот эти налоговые поправки, мы сможем увидеть несколько позже.

Это всё действительно заработает в полной мере реально где-то в апреле-мае. Только тогда мы сможем достоверно увидеть данные по доходам. И к этому времени будет ясен и эффект тех мер, которые приняли по сокращению [добычи] нефти, как это повлияет на мировой рынок, какой будет дисконт, какой вообще будет траектория нефтяных цен в этом году и, стало быть, нефтегазовых доходов.

Запугивать себя этими аномальными значениями не стоит. Минфин придерживается того, что он удержит план дефицита [бюджета] в 2 % ВВП в этом году, в том числе с учетом тех инициатив, которые были озвучены в послании президента Федеральному собранию. Я думаю, что пока даже какие-то предварительные выводы делать рано, потому что картина для достоверного прогнозирования сложится где-то в начале — середине второго квартала. Тогда да, можно будет сказать, будет ли у нас этот дефицит 2 % ВВП или придется идти на больший.

— Чем опасен больший дефицит?

— На больший идти нежелательно, потому что увеличение дефицита оборачивается большей инфляцией. Так же как и, допустим, соблазн пополнять доходы бюджета за счет ослабления рубля. Это тоже вклад в инфляцию, только более растянутый. Если у вас, условно говоря, курс рубля падает на 6 % (а это и случилось в январе), то на горизонте 12 месяцев, вы добавляете к инфляции один процентный пункт.

Эти вещи чреваты усилением инфляционных рисков, что для экономики не слишком здорово. Важнейший критерий — при какой инфляции включаются частные капиталовложения. По общемировой и по нашей, российской, практике они начинают устойчиво расти и давать эффект для экономического роста при инфляции около 5 % годовых и ниже, а у нас она на сегодняшний день — 11 %.

Там, конечно, тоже есть статистический артефакт. В марте инфляция уже резко упадет за счет эффекта высокой базы, инфляционного всплеска марта-апреля прошлого года. Но, тем не менее, по году пока ситуация складывается таким образом, что мы в лучшем случае к 5 % опустимся, а так пока рабочий сценарий — в диапазоне 6–8 % годовых.

Естественно, дефицит — это такой критический параметр, на который постоянно обращает внимание Центральный банк, говоря о том, что в этом году бюджет становится одним из главных проинфляционных факторов, и если параметры по дефициту не будут выдерживаться, придется повышать ключевую ставку. Для Минфина это серьезная головная боль. Надо бы удержаться в плановом параметре [дефицита бюджета] 2 % ВВП. Нужно понимать, что это действительно некое притормаживание госрасходов, что в общем-то означает неполную реализацию бюджетного стимула, необходимого для экономики.

Пока получается, что мы в лучшем случае выйдем на нулевой рост [экономики по итогам 2023 года], а в рабочем сценарии будет небольшой минус — сжатие валового внутреннего продукта второй год подряд. Но это опять-таки всё рабочие гипотезы. Всё-таки к достоверному серьезному прогнозированию можно будет возвращаться, когда отладится система единого налогового счета, мы поймем, что у нас с доходами и одновременно — что будет с ценами на нефть.

Поэтому давайте примем на веру оценку Минфина, он за свои слова отвечает. Но эксперты, мои коллеги, не исключают, что дефицит будет по этому году больше. Если плановый параметр в абсолютном выражении — это 2,9 трлн рублей, и сейчас он уже 2,6 трлн, то коллеги не исключают, что может быть и 4, и 5 трлн рублей [по итогам года].

— А вы как считаете?

— Я пока не делаю никаких далеко идущих выводов. Беру паузу до начала второго квартала, потому что сейчас не вижу оснований для какого-то серьезного прогноза, а в панические оценки впадать не хочется.

Да и, понимаете, тут еще несколько ограничений действуют с точки зрения финансирования бюджетного дефицита. Если вы финансируете его через внутренний рынок, через госзаимствования, то доходность [гособлигаций] заметно усилится. Если в прошлом году занимали под 8–9 %, то последние два тестовых размещения были с предельной доходностью 10,76 % (Чем выше доходность облигаций, тем больше государству-эмитенту приходится переплачивать. — Прим.ред.) То есть дорожает внутренний долг. Поэтому Минфину стоило бы удерживать его в таких параметрах, которые установлены законом о бюджете.

Если вы финансируете дефицит через Фонд национального благосостояния (ФНБ) — это чистая эмиссия. А это проинфляционный фактор.

Условия задачи понятны. Как она будет решена? Думаю, что мы почувствуем буквально через месяц-полтора. Сейчас какие-то оценки делать по ожидаемому бюджетному дефициту я бы не стал. Хотя я не исключаю, что он будет превышать установленный параметр. Будет, допустим, 2,5 % ВВП. Но все-таки более уверенно прогнозировать можно будет чуть-чуть позже. Сейчас, на мой взгляд, это гадание на кофейной гуще.

— То есть основные источники финансирования дефицита бюджета — это гособлигации и ФНБ. А еще какие-то есть?

— Ну а какие другие еще? Продавать юани можно, но эти операции всё равно идут через Фонд национального благосостояния.

— Возможно, какие-то федеральные программы могут быть сокращены?

— Они уже потихонечку [сокращаются]. Где-то идет перебор вариантов. Какие-то крупные инфраструктурные проекты приостанавливаются, особенно в транспортном строительстве. Это всё требует тщательного анализа. Да, что-то там сократят, возможно, потому что госрасходы в этом году все равно заверстаны меньше, чем в прошлом, но потом их придется наращивать.

— Но не придется же сокращать зарплаты бюджетникам и социальные выплаты? Это же такая незыблемая часть, которой точно никто не пожертвует?

— Никто на это не будет идти, но сразу возникает соблазн — если у вас более низкая инфляция, значит, вы сэкономите на индексации. Нам нужна низкая инфляция и с точки зрения экономии на бюджетных расходах. Чем меньше инфляция, тем больше возникает ресурсность для других целей. В этом смысле как раз зарплата бюджетников и представителей силовых структур будет защищена, тут сомневаться не стоит. Вопрос — насколько она может вырасти. Темпы роста за счет того, что индексация будет ниже, сократятся. Но пока мы в целом видим падение благосостояния граждан. Реальные располагаемые доходы по прошлому году сократились на 1 %.

— Если дефицит будут активно финансировать из ФНБ, то инфляция вырастет. Соответственно, индексация тоже должна будет быть выше. Получается, ФНБ — не предпочтительный для Минфина способ финансирования дефицита?

— Нет, ну он (Минфин. — Прим. ред.) просто вынужден [воспользоваться ФНБ], потому что где ему что-то взять, откуда? Он же тоже не уверен ни в нефтегазовых доходах, ни в динамике доходностей по ОФЗ. Он сейчас тоже выжидает, смотрит, пробует ногой воду — стоит плыть, не стоит.

Я хочу сказать, что статистика пугающая на первый взгляд, но относиться к ней надо с пониманием, что за этими цифрами стоят многие другие процессы, которые квалифицировать пока очень затруднительно, потому что ситуация может развидняться.

В любом случае даже дефицит в 2,5 % [ВВП], даже около 3 % абсолютно не носит критического характера. Это неприятно. Потому что тогда мы будем жить с большей инфляцией, чем прогнозируется сейчас.

— А в более долгосрочной перспективе, сколько лет дефицита сможет выдержать страна?

— Страна заверстала себе по крайней мере трехлетний бюджетный дефицит, который в 2025 году уйдет в 0,7 % ВВП. Огромное количество стран живет с дефицитом — и ничего. Вопрос, так сказать, в сцепке этих факторов: что влияет на какие из них, где в этой цепочке наибольшие риски. Самый главный риск бюджетного дефицита — это ускорение инфляции. Вернее, ее не снижение теми темпами, которыми бы нам хотелось. Вот и всё.

— Главные покупатели госзайма — это наши крупнейшие госбанки. То, что они будут скупать гособлигации, может ударить по стабильности финансовой системы в условиях санкций?

— Я не думаю, потому что это действительно будет планироваться очень тщательно. В прошлом году мы тоже занимали много, точно так же всё происходило, и банки оказались устойчивы, а система относительно стабильна. Ну, будет меньше прибыли…

— Поскольку они — госбанки, для них это не так страшно?

—То-то и оно. В крайнем случае всегда регулятор вольет какие-то средства. Здесь я не вижу каких то критических вещей, связанных с их участием в госзаимствованиях.

— Что ж, будем верить в тандем Набиуллиной и Силуанова.

— Будем, да. Больше ничего не остается.

Беседовала Евгения Горбунова, «Фонтанка.ру»