ПоделитьсяЧтобы спасти наши желудки от кризиса, Владимир Путин решил ввести экономику сердца. Об этом он заявил в ходе «Прямой линии», отвечая на вопрос Алексея Кудрина. Можно, конечно, подумать, что это шутка такая или фигура речи. Однако на самом деле президент сказал именно о том, что давно уже интересует многих граждан, не поддающихся пропаганде и пытающихся размышлять о реальном положении дел в экономике. Попробуем расшифровать сказанное.
Экономика наша пребывает в состоянии рецессии. ВВП падает. Реальные доходы снижаются, что даже Путин вынужден был признать на «Прямой линии». И при таком малоприятном развитии дел никаких серьезных экономических реформ не осуществляется. Кудрин, еще уходя в отставку с поста министра финансов три с половиной года назад, обратил внимание на то, что страна заходит в тупик. В частности, из-за непосильного госбюджету роста расходов. Сейчас Кудрин фактически констатировал, что в тупик мы уже зашли. И что в самом лучшем случае рост ВВП у нас будет ничтожно мал по сравнению с ростом, имевшим место во время первого президентского срока Путина. Президент согласился с критикой, но радикальных реформ не обещал. Сослался лишь на антикризисный план, смысл которого состоит в том, чтоб подстелить соломку в момент падения, но не в том, чтоб обеспечить быстрое развитие.
О чем же думает Путин? Как он собирается обеспечивать дальше хотя бы свое политическое выживание? Как он будет управлять страной, когда резервный фонд иссякнет? Об этом меня спрашивали много раз.
Теперь путинская позиция более-менее понятна. Президент сказал, что при управлении экономикой надо иметь не только голову, но и сердце. Он признал, что Кудрин в целом предлагает верные решения, однако реформы не могут быть жесткими. Иначе выйдет, как в 1990-е годы. При большом падении уровня жизни населения власть теряет авторитет, народ начинает протестовать, требовать денег, а на выборах стремится поддержать какую-нибудь оппозицию. В такой ситуации властям, чтобы не допустить полного развала политической системы, приходится кидать финансовые ресурсы направо и налево. Таким образом, сэкономив на народе в начале, мы лишь больше потратим в конце.
Иными словами, при авторитетной власти народ может потерпеть, если, скажем, происходит временное снижение уровня жизни во время кризиса. А при потерявшей доверие общества власти давление на нее окажется столь сильным, что вообще о нормальном развитии экономики трудно будет говорить.
В принципе с подобной логикой можно согласиться. И видно, что Путин действует сегодня именно в соответствии с ней. В нынешний кризис бюджетные расходы уже сокращаются. Зависящие от государства люди теряют свои доходы, начинают жить хуже. Но поддержка президента со стороны общества остается весьма значительной благодаря присоединению Крыма. На фоне наших своеобразных «внешнеполитических успехов» экономические трудности для миллионов людей становятся менее чувствительными: пояса затянули, зато Крым наш. В итоге Путин сохраняет контроль над ситуацией и надеется выйти из кризиса в течение двух лет, не допустив полного развала.
В общем, каждому, кто не понимает, почему Путин отказывается от реформ, пассивно наблюдая, как ухудшается положение дел в экономике, президент ответил: от серьезных преобразований в политическом плане станет хуже, а тогда и экономика пострадает. Из этой логики, правда, вытекает один важный вопрос и один очень грустный вывод.
Вопрос состоит в следующем: почему же нужные реформы не проводились в период быстрого роста (с 2003 по 2007 год), когда они никак не могли привести к падению уровня жизни? Именно тогда десятки квалифицированных экономистов настаивали на том, что вместо «увлекательной борьбы за ЮКОС» надо создавать базу для будущего развития. Именно тогда перешел в резкую оппозицию экономический советник президента Андрей Илларионов.
Но вместо реформ Путин наращивал доходы населения более быстрыми темпами, чем росла экономика, и уж точно более быстрыми темпами, чем росла производительность труда. В те годы вполне можно было уделить внимание «сердцу», не противореча требованиям «головы». Однако благоприятным моментом не воспользовались. И ныне получили печальный результат в виде кризиса, происходящего на фоне роста мировой экономики.
Теперь грустный вывод. Если скинуть лапшу с ушей, то в «сухом остатке» находим следующее. Путин в принципе признает необходимыми те реформы, на проведении которых настаивает Кудрин, однако осуществлять их правительство не станет, чтоб людям не стало по-настоящему тяжело. Чтоб сердце за них, так сказать, не болело.
Подобная «экономика сердца» означает следующее. Если цены на нефть вдруг снова резко пойдут вверх, то наша хозяйственная система на какое-то время сумеет тоже подняться. Если же рынок энергоносителей останется в пределах разумного, мы надолго погрузимся в состояние стагнации. Иными словами, будем крутиться возле нуля. То чуть-чуть падать, то чуть-чуть расти. И сохранять оптимистичный настрой населения за счет внешнеполитических успехов.
Это отнюдь не мой прогноз. Этот прогноз впрямую следует из того, что говорит Путин. Нас ожидает что-то вроде позднесоветского застоя (1970-х – первой половины 1980-х годов), только с рыночной экономикой и, соответственно, с наполненными прилавками. Мы не будем, конечно, бегать по магазинам с выпученными глазами в поисках сосисок. А жителям провинции не придется ездить на «колбасных электричках» в крупные города, где можно хоть что-то приобрести. Однако на рост уровня жизни рассчитывать не придется.
Путин на это идет, поскольку полагает, что все остальные варианты еще хуже. Попробуем сделать «бессердечные реформы» – не удержимся даже в застое, а просто рухнем в «лихие 90-е». Или даже – в «майдан», который доведет Россию до безвластия, распада государства и нынешней украинской ситуации, при которой экономика рушится намного быстрее, чем в России.
Путин – прагматик. И он не скрывает этого от тех, кто способен понять его язык. Пока миллионы людей продолжают жить мифами, то ли надеясь на возвращение былого экономического процветания, то ли вообще забывая про экономику на фоне «процветания крымского», президент смотрит на наши возможности пессимистично. Он пытается сохранить хотя бы то, что сохранить возможно.
Это, увы, унылый прагматизм. Если бы такой логики придерживался Александр II, мы бы до сих пор жили при крепостном праве, справедливо утверждая, что отмена рабства вызовет резкий рост неравенства, подъем радикального народничества, большевистскую революцию с ее многочисленными жертвами и, наконец, сталинские репрессии. Но император решился на великие реформы, не предполагая, правда, насколько они будут сложны. В итоге Россия прошла через трудную модернизацию, о жертвах которой мы все сожалеем. Но кто из нас, сожалея о них, готов был бы сегодня вернуться в крепостное право?
Дмитрий Травин, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге
