Знаменитая балерина представила Петербургу остеопата-авангардиста (фото)

Сильви Гиллем, за своенравие прозванная «Мадмуазель Нет», – из тех, кто постоянно расширяет границы балета. И еще она из тех баловней судьбы – и искусства, – которым позволено все и, кажется, все подвластно. Она делает то, что хочет, а хочет многого и разного. Нашумевший проект «PUSH», только что показанный на сцене Мариинки, - спектакль для двоих, созданный для Гиллем в Лондоне канадцем Расселом Малифантом.

Как видим, канадцы активно завоевывают мировое балетное пространство. И европейских балерин: Вишневу покорил Лок, Гиллем нашла себе Малифанта. Кстати, у двух хореографов полно общего: минимализм, работа со светом, альтернативный хореографический язык с философской подкладкой. Только Лок увлечен постструктурализмом, а Малифант, должно быть, Востоком и жизнью тела. Известно, что он изучал йогу и другие восточные практики; известно также, что он занимался вольфингом (вид остеопатии) и даже получил медицинский диплом.

Так что же Малифант ставит, и что, уже который год, танцует с ним одна из выдающихся балерин нашего времени?

Хореография у него странная, обескураживающая своим минимализмом. Танец не уложен в пластическую партитуру, как в классике, и не становится спонтанным выражением экстаза, как в некоторых формах modern dance; движение выглядит непреднамеренным – но это не так, текст строго фиксирован. Движения порой так просты, что балетный зритель теряется. И еще это танец без кульминации: здесь нет драматургии в привычном, аристотелевом смысле, а есть бесконечно тянущаяся и бесконечно меняющаяся картина, не вариации даже, а множественные варианты. В строгом смысле слова это даже не хореография – медитативное существование под музыку, нюансы внутренней жизни, выраженные телесно.

И все же что-то заставляет смотреть, захватывает; внимание не ослабевает – похоже, оно держится не за счет драматургического развития, а за счет внутренней жизни тех, кто на сцене.

Программа состоит из трех сольных произведений по 8-12 минут и одного дуэтного, получасового. Но на самом деле весь спектакль – это соло для двоих, и части его различаются не слишком жестко, хотя созданы в разные годы.

Один из номеров так и назван: «Соло». Он поставлен для Гиллем шесть лет назад на музыку Карлоса Монтойи, великого музыканта фламенко. Но имитации испанского у Малифанта нет, лишь мимолетные нюансы, не заостренные и никак не обыгранные: связь с фламенко неочевидна, аутентичный танец он игнорирует, проходит мимо него, и музыка тоже взята вне ее культурного контекста и вне ее эмоциональной наполненности. Активно антииллюстративен и танец другого монобалета, «Two», где Гиллем постепенно впадает в некий ритуальный экстаз.

«Shift», который исполняет сам Малифант, тоже монобалет, однако в основе его – идея множественности: партнерства и изощренных взаимодействий. Партнером Малифанта-хореографа в создании мизансцен выступает Майкл Халлс, балетный художник по свету, а партнером Малифанта-танцовщика выступает его собственные тени, смоделированные светом. То, как меняется их четкость и масштаб – несложный технический эффект, связанный с тем, настолько приближен артист к прожекторам. Но то, как взаимодействуют реальный Малифант и тени, как трое теней танцуют вокруг живого артиста, но в разных ракурсах, сходятся и расходятся, уходят по одному в невидимые двери – это уже в чистом виде световая хореография. Да Халлс и есть хореограф: год назад он приглашен в лондонский театр Селдерс Уэллс именно в этом качестве.

И, наконец, балет для двоих: тот самый «Push» (переведено как «Импульс», а вообще – толчок-натиск-напряжение-пуск). Он начинается как череда фрагментов, выхваченных из тьмы и разделенных мягкими затемнениями сцены. Каждый фрагмент – вариант одного и того же: мизансцену с высокой поддержкой (Сильви на плечах у Малифанта) танцевальная метаморфоза приводит к мизансцене с двумя отдельными фигурами; каждый новый вариант – новый распад единого надвое. Все они разворачиваются бесстрастно, неторопливо и как бы вне времени: это фрагменты бесконечности и отражение некоего иного, неевропейского сознания.

Вот вам и философия: есть жизнь человеческого духа и жизнь человеческого тела, а третья составляющая – душа, индивидуальность, личность - вынесена за скобки. При этом мощная индивидуальность Сильви Гиллем и личность Рассела Малифанта никуда не делись – просто спектакль не об этом, а о том, чем они оба сейчас увлечены со всей вполне европейской страстью.

Но дальше «Push» развивается неожиданно: в нем вдруг возникает напряжение, меняется свет, и – из бесконечности выделяется временной отрезок. Причем хореография почти та же – большой фрагмент полностью повторен или очень похож, но энергия, да и сам принцип существования – все другое. Отзываясь уже не на внутренние импульсы, а на музыку, танец попадает в реальное время, а персонажи обретают конкретность.

То, что делает Малифант, относится к балету так, как, скажем, японские трехстишия хокку (хайку) к европейской поэзии – ко всей, будь то Байрон или Цветаева. Или как упомянутая остеопатия (у Малифанта явно не случайная) – к классическому массажу. Она ведь тоже своего рода минимализм от медицины: не мышцы разминает, а работает на тонких структурах тела, какие обычная медицина и в расчет не берет. К тому же ее мануальная техника почти не выражена внешне – так, несильные, минимальные прикосновения. Но тело дает на них колоссальный отклик.

А что же танец легендарной Сильви? Ее унесло довольно далеко от балета. Тандем с Малифантом здесь абсолютный: та же сосредоточенность, гипнотическая внутренняя концентрация и невероятная точность движений, порой столь несложных, что на них даже жаль, по нашим меркам, тратить такое владение телом.

Ну что ж, это как дорогие чаи, которые не дают ни цвета, ни яркого запаха. Или как свет Халлса в этом спектакле, тонкий, почти не эффектный.

А от балетной виртуозности это отличается так, как отличается от филигранной работы ювелира какой-нибудь обычный цветочек: самый простой, но предполагающий бездонные тайны живого.

Инна Скляревская,
«Фонтанка.ру»
Фото: Пресс-служба Мариинского театра