Роберт Карсен: «Можно лишь восхищаться решением маэстро Гергиева обратиться к жанру мюзикла» (фото)

18, 19 и 20 февраля в Мариинке сыграют дерзкую премьеру. Произведение Фредерика Лоу по пьесе Бернарда Шоу «Моя прекрасная леди» (коопродукция с парижским театром «Шатле») репетирует один из самых прогрессивных и востребованных оперных режиссеров Европы Роберт Карсен. Это первый опыт обращения нашего солидного академического стационара к легкому жанру. И тут главная интрига готовящейся премьеры: как станцуют, как справятся с диалогами оперные певцы? Об этом и о том, что такое оперная режиссура, со знаменитым постановщиком побеседовал корреспондент «Фонтанки».

- Господин Карсен, вы уже успели оценить особенности работы в Мариинском театре?

- Немного рано спрашивать об этом: репетиции пока проходили в павильоне "Ленэкспо" и на верхней сцене, на основной сцене только сегодня начали монтировать декорации.

- За неделю до премьеры? Это нормально?

- В оперном театре нет и не может быть нормы. В разных странах театры работают по-разному. Специфика работы театров stagione и репертуарных театров очень различна: гораздо проще, конечно, ставить в системе stagione, когда все силы и ресурсы брошены на один проект. Когда я работаю в маленьких театрах, то там все ориентированы только на премьеру. И у нас есть такая роскошь, как время. В больших театрах нужно вписывать постановочный процесс в уже текущие процессы гастролей¸ проката спектаклей и тому подобное. Так что, в смысле сроков и времени, ситуация в Мариинском театре – вполне обычная. Что гораздо более необычно – то, что театр впервые обратился к мюзиклу.

- Вы предвосхитили мой второй вопрос: как справляются с новыми задачами певцы, не привыкшие разговаривать на сцене, а уж тем более – петь и танцевать одновременно?

- Мне кажется, у них все замечательно получается. Особенно у Элизы – обе девушки на эту партию хороши, и Гелена Гаскарова, и Оксана Крупнова. В списке актеров – Виктор Кривонос, известный эстрадный певец поколения 1960-х. А также актер драматического цеха – Валерий Кухарешин, которому поручена партия профессора Хиггинса. Но профессора Хиггинса, как правило, играет именно драматический актер, а не певец, у него не так много вокальных номеров.

- Какие приемы, уловки есть в вашем арсенале для того, чтобы раскрепостить оперного певца, почувствовать эту легкость и иронию, что царят в мюзикле Лоу?

- Ничего особенного придумывать мне не пришлось. Спектакль уже был поставлен в Париже – а это означает, что все было готово к началу репетиций: рисунок ролей, хореография, декорации. Я здесь работаю только с исполнителями – а они гибки, понятливы и быстро всё схватывают. Кроме того, в нашем распоряжении прекрасная балетная труппа театра. Кстати, и хор отлично справляется с хореографией.

- Я слышала, были проблемы с адаптацией спектакля «Шатле» к Мариинской сцене. Кажется, декорации оказались слишком велики для нее?

- Нам пришлось уменьшить декорации, чтобы они вписались в сценическую коробку Мариинки. Проблемой стал вес декораций. Штанкеты Мариинской сцены выдерживают только определенный вес, и оригинальные декорации оказались слишком тяжелы для них. Так что мы заново изготовили часть декораций, заменили кое-какие элементы сценического оформления. Но гораздо сложнее было установить подзвучку. В Шатле ставится много мюзиклов, и там техника подзвучки давно отработана, есть стационарные усилители звука. Здесь, в Мариинском театре, нам пришлось отказаться от некоторых звуковых эффектов, так как на сцене нет стационарных усилителей звука. Мы вообще впервые будем использовать усилители на Мариинской сцене.

- Однако стоит помнить, что «Моя прекрасная леди» - это скорее пьеса, нежели мюзикл. В ней больше диалогов, чем пения. Поэтому очень важно, чтобы микрофоны были качественными, иначе певцов не будет слышно. Это важный момент, и он волнует меня больше всего.

- Микрофоны – нововведение для Мариинского театра. Театр обретает абсолютно новый жанровый опыт: можно лишь восхищаться решением маэстро Гергиева обратиться к жанру мюзикла. Это свидетельствует о широте его взглядов: он открыт новым формам искусства. Поэтому вся наша команда здесь, чтобы помочь маэстро Гергиеву воплотить эту идею. Для нас это вызов: тем интереснее ответить на него.

- Публике, без сомнения, тоже очень интересно, как воспримет строгая академичная сцена, привыкшая к бесчисленным «Лебединым озерам» и операм «большого стиля», шутливую, ироничную историю девчонки-кокни с ковент-гарденского рынка, волею судеб попавшую в высшее общество Лондона?

- Но ведь классические оперетты Кальмана и Легара совершенно на равных вписаны в репертуар ведущих европейских оперных театров. Однако же мюзиклы в Венской опере пока что не идут.

- С вашей точки зрения, кто есть режиссер: автор спектакля и соавтор композитора или интерпретатор авторского текста?

- Мы, режиссеры, безусловно, интерпретируем авторский текст. Но своими интерпретациями мы оживляем его: и в этом смысле режиссер становится соавтором композитора. Партитура, лежащая на полке, не видна и не слышна, ее как бы нет.

- В нашей стране в оперном сообществе очень остро дискутируется вопрос о границах и пределах интерпретационных вольностей режиссера. Довольно консервативная оперная публика и многие профессионалы ожидают и даже настоятельно требуют от постановщика то жизнеподобия – что применительно к условному жанру оперы несколько смешно, то соответствия историческим реалиям, костюмам и дизайну. Как вы относитесь к таким требованиям?

- Дело в том, что мне подобных требований никто не предъявляет. В Европе давно привыкли к самым разным интерпретациям давно известных оперных историй. Я думаю, гораздо интереснее говорить об идеологии того или иного спектакля, о его концепции. Я не считаю, что театр - это музей. В конце концов, Верди, создавая свою «Травиату», в которой рассказывается история женщины полусвета – «дамы с камелиями», - как раз пытался вырваться из тенет существующей традиции, по которой персонажи оперы обязательно действуют в каком-то отдаленном историческом прошлом, а то и вовсе являются мифологическими героями. То, что герои «Травиаты» были современными людьми, и были одеты в костюмы эпохи Наполеона Третьего, в свое время вызвало скандал. Но Верди хотел создать современное произведение, на злобу дня. Думаю, он не возражал бы, если сегодня его «Травиату» поставили бы в современных костюмах, приблизили бы к проблемам сегодняшних людей.

Для того, чтобы люди в зале сопереживали, происходящее на сцене должно их волновать, затрагивать чувствительные струны. Режиссеру неинтересно рассказывать неактуальные, не сопряженные с настоящим временем истории. Произведение – это живая вещь, а не книга, которая пылится на полке. Произведение выдающегося автора всегда резонирует с современностью. Как только мы открываем книгу, история, в ней заключенная, начинает жить собственной жизнью, подпитываться соками современности, актуализироваться. Естественно, она воспринимается уже совершенно по-другому: сквозь призму эпохи, исторического опыта, личного опыта. Совсем иначе, не так, как 200 лет назад.

Когда я приступаю к постановке, первым делом я задумываюсь над тем, почему создатели написали именно это произведение, эту историю? Что их заинтересовало, что было важно для них? Я не думаю, что дискуссия насчет традиционализма и новаторства в оперном театре вообще уместна. Традиция – не что иное, как аккумулирование плохих привычек, сценических штампов, которые наросли на авторский текст за столетия его постановочной истории. Не так ли?

Впрочем, спешу заверить петербургскую публику: «Моя прекрасная леди» поставлена вполне традиционно. Мы перенесли действие из времени перед Первой мировой войной во время перед Второй мировой войной. Не то чтобы я такой уж большой традиционалист, мне приходилось ставить довольно оригинальные спектакли. Но именно эта пьеса поставлена вполне конвенционально.

Беседовала Гюляра Садых-заде
Фото: Пресс служба Мариинского театра/В. Барановский